И вскоре он прибыл к подножию скалы, которую он узнал среди других скал по ее совершенно гладкой поверхности и по дереву, стоявшему на ее вершине. И он простер свои руки к скале и сказал:
— Сезам, отворись!
И скала тотчас же раскололась посредине. И Кассим, привязавший уже своих мулов к деревьям, вступил в пещеру, вход в которую тотчас замкнулся за ним, лишь только была произнесена формула закрытия. И он не знал еще, что его тут ожидало.
И прежде всего он был ослеплен видом всех собранных здесь богатств, кучами золота и грудами драгоценностей. И в нем еще более усилилось желание сделаться владельцем всех этих сказочных сокровищ. И он увидел, что, для того чтобы увезти все это отсюда, был бы нужен не один караван верблюдов, но все верблюды, странствующие между пределами Китая и границами Ирана. И он сказал себе, что в следующий раз он примет все меры, чтобы устроить настоящую экспедицию корысти, и удовольствовался на этот раз тем, что наполнил золотом столько мешков, сколько могли унести его десять мулов. И, закончив труд свой, он вернулся в галерею, которая заканчивалась у замыкающей вход скалы, и воскликнул:
— Ячмень, отворись!
Ибо Кассим был совершенно ослеплен, и весь дух его был захвачен открытием этих сокровищ, и он забыл слово, которое следовало произнести. И это безнадежно погубило его. И он повторял много раз:
— Ячмень, отворись! Ячмень, отворись!
Но скала оставалась закрытой.
Тогда он сказал:
— Овес, отворись!
И скала не пошевелилась.
Тогда он сказал:
— Боб, отворись!
Но в скале не появилось ни малейшей щелки.
И Кассим начал терять терпение и закричал одним духом:
— Рожь, отворись! Просо, отворись! Горох, отворись! Маис, отворись! Греча, отворись! Пшеница, отворись! Рис, отворись! Вика, отворись!
Но гранитная дверь оставалась закрытой. И Кассим в чрезвычайном ужасе, видя себя запертым здесь и потерявшим магическую формулу, начал произносить перед бесстрастной скалой все имена злаков и всевозможных разновидностей семян, какие только разбросаны рукою Сеятеля по лицу земли с самого создания мира. Но гранит оставался непреклонным. Ибо недостойный брат Али-Бабы среди всех семян забыл только одно, то самое, которому была присвоена магическая сила, — мистический сезам.
И так всегда бывает рано или поздно, и скорее рано, чем поздно, что судьба ослепляет память злых, похищает у них всякую ясность и отнимает у них зрение и слух по воле Всемогущего, ибо пророк — да будет над ним благословение и избраннейшие «салам»! — сказал, говоря о злых: «Аллах отнимет у них дар ясности Своей и оставит их блуждать во тьме. Тогда, слепые, глухие и немые, они не смогут возвратиться по следам своим». А впрочем, посланник — да содержит его Аллах в милости Своей! — сказал еще о них же: «Сердце их и уши их заперты печатью Аллаха, и очи их закрыты повязкой. Для них уготованы страшные муки».
И вот злой Кассим, который никак не ожидал такого злополучного происшествия, увидел, что он уже не обладает могущественной формулой, и, чтобы найти ее вновь, принялся ворочать во все стороны мозгами, но совершенно бесполезно, потому что память его навсегда потеряла магическое название. И тогда он совершенно отдался во власть страху и ярости, и оставил наполненные золотом мешки, и начал метаться во всех направлениях по пещере и искать какого-нибудь выхода. Но он всюду встречал только безнадежно гладкие гранитные стены. И, как у бешеного животного, на губах у него появилась пена и кровь, и он начал с отчаяния грызть свои пальцы. Но это была еще не вся кара, ибо ему предстояло еще умереть. И это не замедлило произойти.
И действительно, в полуденный час сорок разбойников возвратились к своей пещере, как это они делали ежедневно.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила наступление утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Как и обычно, в полуденный час сорок разбойников возвратились к своей пещере. И вот тут они увидели, что к деревьям привязаны десять мулов, нагруженных большими сундуками. И тотчас же по одному знаку своего предводителя они грозно обнажили сабли и погнали коней своих во весь опор к входу в пещеру. И тут они соскочили с коней и начали блуждать по всем направлениям вокруг скалы, чтобы найти человека, которому могли бы принадлежать мулы. Но так как все их поиски ни к чему не привели, то предводитель решил войти в пещеру. И он простер свою саблю по направлению к невидимой двери, произнося магическую формулу, и скала разделилась на две половины, которые раздвинулись в разные стороны.
И вот Кассим, который услышал топот коней и восклицания удивления и гнева разбойников, не сомневался более в своей безвозвратной гибели. Но все-таки, так как душа его была ему дорога, он захотел сделать попытку спасти ее. И он забрался в угол, приготовившись броситься оттуда в первый удобный момент. И вот лишь только было произнесено слово «сезам», и он услышал его, проклиная короткую свою память, и лишь только он увидел, что выход открылся, он бросился оттуда, точно баран, опустив голову, с таким неистовством и неосмотрительностью, что толкнул самого предводителя сорока разбойников, который и растянулся тут же во всю длину свою. Но при своем падении этот ужасный исполин увлек вместе с собою Кассима и схватил его одной рукой за лицо и другой за живот. И в то же время остальные разбойники пришли на помощь и схватили за все, за что могли схватить зачинщика драки, и отрубили своими саблями все, за что схватили его. И таким образом в мгновение ока Кассим был разделен на части — ноги, руки, голову и туловище, — и он испустил дух раньше, чем успел что-либо сообразить. Ибо такова была судьба его.
Вот и все, что случилось с ним.
Что же касается разбойников, то, лишь только вытерли они свои сабли, они вошли в пещеру и нашли положенные у входа мешки, которые наполнил золотом Кассим. И они поспешили опорожнить их в тех же местах, откуда они были наполнены, и даже не заметили недостачи того количества, которое было унесено Али-Бабой. Потом они собрались в круг и стали держать совет и долго рассуждали об этом происшествии. Но, не зная, что они были выслежены Али-Бабой, они не могли постичь, как можно было проникнуть к ним, и отказались наконец от обсуждения этого вопроса, не находя на него никакого ответа. И они предпочли, сложив новую добычу свою и немного отдохнув, опять выйти из своей пещеры и сесть на коней, чтобы опять приняться за разбой на дорогах и разграбление караванов, ибо это были люди дела, не любившие долгих рассуждений и бесцельных речей. Но мы еще вернемся к ним, когда дойдет до них очередь.
Теперь расскажу о том, что было следствием всего этого. И прежде всего о супруге Кассима. Ах, проклятая! Она-то и была причиной смерти мужа, который, впрочем, и сам вполне заслужил такой конец. Ибо хитрость этой вероломной женщины и была исходной точкой кровавого конца. И вот, не сомневаясь, что он с минуты на минуту может вернуться, она накрыла на стол, чтобы отпраздновать это событие. Но когда она увидела, что наступает ночь и нет не только Кассима, но даже тени Кассима и даже духа Кассима, она чрезвычайно встревожилась, но не потому, что она любила его сверх меры, но просто потому, что он был необходим ей для жизни и удовольствия. И вот когда беспокойство ее дошло до крайних пределов, она решила пойти к Али-Бабе, она, которая до этого ни разу не снизошла переступить порог его дома. О дочь распутницы! И она вошла с изменившимся лицом и сказала Али-Бабе:
— Салам тебе, о избранный брат супруга моего! Братья должны быть братьями, и друзья — друзьями! И вот я пришла к тебе, чтобы ты успокоил меня относительно участи брата твоего, который ушел, как ты знаешь, в лес и который, несмотря на наступление ночи, еще не возвратился. Аллах да пребудет над тобой! О благословенное лицо, поторопись пойти посмотреть, что с ним случилось в этом лесу!
И Али-Баба, который, несомненно, был одарен отзывчивой душой, разделил волнение супруги Кассима и сказал ей:
— Аллах да удалит все злое от головы супруга твоего, о сестра моя! Ах! Если бы Кассим захотел послушаться моего братского совета и взять меня с собой! Но не беспокойся сверх меры о том, что он так запоздал, ибо, без всякого сомнения, он рассудил, что ему будет удобнее возвратиться в город лишь с наступлением ночи, чтобы не привлекать к себе внимания прохожих.
И это показалось вероятным, хотя в действительности Кассим был уже не Кассимом, а шестью кусками Кассима — две руки, две ноги, туловище и голова, — разложенными разбойниками внутри пещеры, у самого выхода из нее, за каменной дверью, чтобы они устрашили своим видом и оттолкнули своим зловонием всякого, кто осмелился бы переступить запретный порог.
И вот Али-Баба успокоил насколько мог жену брата своего и убедил ее в том, что поиски среди черной ночи ни к чему не приведут. И он пригласил ее провести ночь вместе с ним с полным радушием. И супруга Али-Бабы уложила ее на собственной постели, после того как Али-Баба уверил ее в том, что с наступлением зари он отправится в лес.
И действительно, при первых проблесках утренней зари добрейший Али-Баба был уже во дворе своего дома, возле трех ослов своих. И он без промедления вышел вместе с ними, посоветовав супруге Кассима умерить свое отчаянье, а жене своей — позаботиться, чтобы у той не было ни в чем недостатка.
И вот, приблизившись к скале и не видя мулов Кассима, Али-Баба почувствовал большое смущение, подозревая, что здесь, в лесу, должно было произойти какое-то несчастье, тем более что он никого не встретил в лесу. И беспокойство его возросло еще более, когда он заметил, что земля у подножия скалы обагрена кровью. И не без сильного волнения произнес он магические слова и вошел в пещеру.
И зрелище шести кусков Кассима поразило его взор и заставило задрожать колени его. И он упал без чувств наземь. Но чувства его к брату заставили его преодолеть волнение, и он не поколебался исполнить все возможное, чтобы попытаться отдать последний долг брату своему, который прежде всего был мусульманином и сыном того же отца и той же матери. И он поспешно взял в той же пещере два больших мешка и положил в них шесть кусков брата своего: туловище — в один, а голову с четырьмя членами — в другой. И он положил эти мешки на одного из своих ослов, тщательно прикрыв их нарубленными им дровами и хворостом. Потом он сказал себе, что раз уж он очутился здесь, то стоило, во всяком случае, воспользоваться этим и взять несколько мешков золота, чтобы ослы его не возвращались без всякой ноши. И он нагрузил двух ослов мешками золота, прикрыв их сверху дровами и ветками, как и в первый раз. И после этого он приказал каменной двери затвориться и направился к городу, оплакивая в душе своей печа