И султан сказал:
— В этом я не вижу никакого затруднения.
И он приказал привести хранителя футляра, о котором шла речь.
Когда же хранитель футляра предстал между рук царя и когда он услышал и понял, чего от него требуют, он отвечал:
— Слушаю и повинуюсь! Вот футляр.
И он вытащил из-за пазухи медный футляр искусной работы, покрытый инкрустацией в турецком стиле, и передал его султану, который тотчас же развязал его шнурки и вынул пергамент, к которому были приложены печати всех старейшин племени, в котором родился этот конь, и показания всех свидетелей, присутствовавших при покрытии его матери отцом его. И в этом пергаменте положительно утверждалось, что жеребенок, о котором идет речь, имел отцом жеребца чистой крови из породы сиглави Джидрани и матерью — самку морского буйвола, которую жеребец познал, проходя однажды по берегу моря, и которую он покрыл три раза, после того как ржал над ней известным образом. И далее говорилось, что эта самка морского буйвола, будучи поймана всадниками, по истечении определенного срока принесла каракового жеребенка и что она кормила его в течение одного года среди их племени. Таково вкратце было содержание этого пергамента.
Когда султан услышал это из уст великого визиря, который сам читал этот документ, и перечисление имен шейхов и свидетелей, которые скрепили его, он был крайне озадачен этим необыкновенным явлением и в то же время чрезвычайно удивлен безошибочными знаниями и предвидением генеалога во части коней. И он повернулся к палачу и сказал ему:
— Отпусти его!
И лишь только второй генеалог очутился опять между рук султана, он спросил его:
— Как мог ты с одного взгляда судить о породе, происхождении, качествах и рождении этого жеребца? Ибо твое утверждение оказалось верным, клянусь Аллахом, и доказано неопровержимым образом. Поспеши же разъяснить мне признаки, по которым ты мог открыть порок этого превосходного животного!
И генеалог отвечал:
— Это очень легко, о господин мой! Мне достаточно было взглянуть на копыто коня, и нашему господину остается только сделать это, как сделал и я сам.
И царь посмотрел на копыта животного и увидел, что они были раздвоены, широки и длинны, как у буйвола, вместо того чтобы быть цельными, легкими и круглыми, как у лошади. И султан, увидав это, воскликнул:
— Аллах всемогущ! — И он повернулся к своим служителям и сказал им: — Выдавать с сегодняшнего дня этому ученому-генеалогу мяса вдвое против положенного и по две лепешки хлеба, а воды — по желанию!
Вот и все, что было с ним.
Что же касается генеалога в области человеческого рода, то с ним случилось нечто совсем иное. И действительно, когда на глазах султана произошли эти два необыкновенных явления, обязанных своим раскрытием двум генеалогам, а именно происшествие с геммой, в сердцевине которой находился червь, и история с конем, рожденным от жеребца чистой крови и самки морского буйвола, и когда он сам проверил чудесные познания этих двоих, он сказал себе: «Клянусь Аллахом, я не знаю, но думаю, что третий негодяй, должно быть, ученый, еще более достойный удивления! И кто знает, может ли он открыть то, чего мы и сами не знаем?»
И он приказал тотчас же привести его пред лицо свое и, когда тот явился, сказал ему:
— Ты должен, о человек, хорошо помнить все, что ты утверждал в моем присутствии относительно твоих познаний в генеалогии человеческого рода, в силу которых ты можешь открывать прямое происхождение людей, которое может знать одна лишь мать ребенка и которого обыкновенно не знает отец. И ты равным образом должен помнить, что ты утверждал относительно женщин. Я желаю теперь узнать от тебя, придерживаешься ли ты еще своих утверждений и готов ли ты подтвердить их перед моими глазами?
И генеалог человеческого рода, третий потребитель гашиша, отвечал:
— Я говорил так, о царь времен, и остаюсь при своем утверждении! Аллах велик!
Тогда султан поднялся со своего трона и сказал человеку:
— Ступай за мною!
И человек пошел за султаном, который провел его в свой гарем, противно обычаю, но предупредив, однако, через евнухов своих женщин, которые закутались в покрывала и закрыли лица свои. И когда они пришли в помещение, занимаемое временной фавориткой, султан повернулся к генеалогу и сказал ему:
— Поцелуй землю в присутствии госпожи твоей и посмотри на нее, чтобы сказать мне потом, что ты увидел!
И третий потребитель гашиша сказал султану, поцеловав землю между рук фаворитки:
— Я уже исследовал ее, о царь времен.
И он только бросил на нее один взгляд, один-единственный взгляд.
И султан сказал ему:
— В таком случае ступай за мною!
И он вышел, и генеалог пошел за ним, наконец они прибыли в тронную залу. И султан, приказав всем выйти из залы, остался наедине со своим великим визирем и генеалогом и спросил у него:
— Что же ты открыл в госпоже твоей?
И он отвечал:
— О господин мой, я увидел женщину, украшенную прелестями, очарованием, изяществом, свежестью, скромностью, и всеми достоинствами, и всеми совершенствами красоты. И конечно, ей не остается ничего более желать, ибо она одарена всеми дарами, которые могут восхищать сердце и осушать глаза, и, с какой стороны ни посмотри на нее, она исполнена гармонии и пропорциональности; и конечно, если судить по ее внешности и по уму, который оживляет взор ее, она должна обладать во внутреннем своем существе всеми желательными качествами тонкости и понятливости. И это все, что я увидел в этой владычице, о господин мой, но один Аллах всеведущ!
Но султан раскричался, говоря ему:
— Дело идет вовсе не об этом, о генеалог, но я хочу, чтобы ты сказал мне, что ты открыл относительно происхождения госпожи твоей, моей фаворитки?
В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Однако султан раскричался, говоря ему:
— Дело идет вовсе не об этом, о генеалог, но я хочу, чтобы ты сказал мне, что ты открыл относительно происхождения госпожи твоей, моей фаворитки?
И генеалог, приняв сразу скрытный и скромный вид, отвечал:
— Это деликатный вопрос, о царь времен, и я не знаю, должен ли я говорить или молчать.
И султан воскликнул:
— Э, клянусь Аллахом, затем-то я и водил тебя к ней, чтобы ты говорил! Ну, начинай, выкладывай, что у тебя есть, и взвешивай свои слова, о негодяй!
И генеалог, не смущаясь, сказал:
— Клянусь жизнью моего господина, эта дама была бы наиболее совершенным из творений Аллаха, если бы у нее не было одного недостатка в ее происхождении, который омрачает ее совершенства!
И, услышав последние его слова, его замечание о недостатке, султан, нахмурив брови и охваченный яростью, обнажил свою саблю и подскочил к генеалогу, чтобы снести ему голову, крича:
— О собака, сын собаки, не хочешь ли ты сказать, что моя фаворитка — потомство морского буйвола, или что в глазу у нее червь, или еще что-нибудь в этом роде?! Ах ты, сын распутства тысячи рогоносцев, пусть же этот клинок вонзится в тебя во всю длину свою!
И он неизбежно заставил бы его одним глотком испить чашу смерти, если бы благоразумный и справедливый визирь не нашелся и не отвратил его руку, говоря ему:
— О господин мой, не лучше ли было бы не лишать этого человека жизни, не убедившись в его преступлении!
И султан спросил у человека, которого он уже опрокинул и которого держал под своим коленом:
— Хорошо, говори! В чем же состоит недостаток, который ты нашел в моей фаворитке?
И генеалог человеческого рода ответил все тем же спокойным тоном:
— О царь времен, госпожа моя, твоя достопочтенная фаворитка, — предмет красоты и всех совершенств, но ее мать была публичной танцовщицей, свободной женщиной бродячего племени гавази[6], дочерью проститутки.
При этих словах ярость султана дошла до такого напряжения, что крики застряли в глубине его горла. И только по истечении некоторого времени он мог объясниться и сказал своему великому визирю:
— Ступай и приведи сюда поскорее отца моей фаворитки, управителя моего дворца!
И он продолжал держать под своим коленом генеалога, третьего потребителя гашиша. И когда отец фаворитки явился, он закричал ему:
— Ты видишь этот кол, не так ли? Так вот если ты не хочешь видеть себя на его вершине, поторопись высказать мне всю истину о рождении дочери твоей, моей фаворитки!
И управитель дворца, отец фаворитки, отвечал:
— Слушаю и повинуюсь! — И он сказал: — Знай, о господин и повелитель мой, что я хочу рассказать тебе всю правду, ибо лишь в ней одной спасение.
В юности я жил свободной жизнью пустыни, и я странствовал, сопровождая караваны, которые платили мне оброк за проход по территории моего племени. И вот когда однажды мы разбили наши палатки у Ручья Зобейды[7], — да будет над ней милость и милосердие Аллаха! — мимо проходил отряд женщин бродячего племени гавази, дочери которого, достигнув возраста зрелости, занимаются проституцией с сынами пустыни, странствуя от одного племени к другому и от одной стоянки к другой и служа своими прелестями и своими познаниями в любви молодым всадникам. И этот отряд оставался среди нас несколько дней, и наконец он покинул нас, чтобы отправиться к мужам соседнего племени. И вот после их отбытия, когда они уже скрылись из виду, я заметил сидевшую, притаившись под деревом, маленькую девочку, лет пяти, мать которой, одна из племени гавази, покинула ее или забыла в оазисе у Ручья Зобейды. И поистине, о верховный повелитель мой, эта девочка, смуглая, точно спелый финик, была так мила и так хороша, что я объявил в собрании, что беру ее на свое попечение.
И, несмотря на то что она была запугана, точно молодая лань при первом своем выходе из леса, я приучил ее к себе и доверил ее матери моих детей, которая воспитывала ее, как если бы она была собственная ее дочь. И она росла среди нас и расцветала столь пышно, что с наступлением ее зрелости с ней не могла сравниться ни одна дочь пустыни, как бы ни была она прелестна. И я, о господин мой, почувствовал, что сердце мое увлечено страстью к ней, и, не желая сойтись с ней недозволенным образом, я взял ее себе в законные жены, обвенчавшись с нею, несмотря на более низкое ее происхождение. И по милости Аллаха она принесла мне дочь, которую ты удостоил избрать своей фавориткой, о царь времен. И такова правда о матери моей дочери, и о ее племени, и ее происхождении. И клянусь жизнью нашего пророка Мухаммеда, — да будет молитва и мир над ним! — что я не прибавил ни слога к истине и что я ни слога не отнял от нее. Но Аллах более правдив, и только Он один непогрешим!