льный конец брата своего.
И вот, прибыв во двор своего дома, Али-Баба позвал свою рабыню Моргану, чтобы она помогла ему развьючить ослов. А эта Моргана была молодая девушка, которую Али-Баба и его жена приняли к себе еще ребенком и которую они воспитали с тою же заботливостью и с тем же старанием, с какими они воспитывали собственных детей. И она выросла в их доме, помогая своей приемной матери по хозяйству и работая за десятерых. И ко всему этому она была привлекательна, кротка, ловка, смышлена и торовата на разные выдумки для разрешения самых жгучих вопросов и распутывания самых трудных положений.
И вот, спустившись во двор, она прежде всего поцеловала руку у своего приемного отца и приветствовала его, как это она привыкла делать каждый раз, когда он возвращался домой.
И Али-Баба сказал ей:
— О Моргана, дочь моя, сегодня ты должна доказать мне свою тонкость, преданность и скромность!
И он рассказал ей пагубный конец брата своего и прибавил:
— И теперь он, разрубленный на шесть кусков, здесь, на этом третьем осле. И пока я схожу объявить печальную новость бедной вдове его, ты должна подумать о способе, чтобы предать его земле, как будто он умер естественной смертью, и чтобы ни один человек не мог усомниться в истинности этого.
И она отвечала:
— Слушаю и повинуюсь!
И Али-Баба, оставив ее обдумывать положение дел, поднялся к вдове Кассима. И когда он вошел к ней, выражение лица его было таково, что жена Кассима начала издавать притворные вопли. И она уже приготовилась расцарапать себе щеки, и распустить свои волосы, и разорвать на себе платье. Но Али-Баба сумел рассказать ей все с такими предосторожностями, что успел предупредить крики и вопли, которые могли бы смутить соседей и взволновать весь околоток. И прежде чем предоставить ей раздумывать, должна ли она вопить или же должна не вопить, он прибавил:
— Аллах щедр и даровал мне богатство свыше моих нужд. И если в непоправимом горе, постигшем тебя, что-нибудь и способно тебя утешить, я предлагаю тебе присоединить богатства, ниспосланные мне Аллахом, к тем, которые принадлежат тебе, и вступить отныне в мой дом в качестве второй жены моей. И ты найдешь здесь в матери детей моих любящую и внимательную сестру. И все мы будем жить в мире, беседуя о добродетелях покойного.
И, сказав это, Али-Баба умолк в ожидании ответа. И Аллах прояснил в этот момент сердце той, которая когда-то была продана сводней, и освободил ее от пороков, ибо Он всемогущ! И она поняла доброту Али-Бабы и благородство его предложения и согласилась сделаться второй женою его.
И вследствие брака с этим человеком она действительно сделалась достойной женщиной.
И это все, что случилось с нею.
Что же касается Али-Бабы, который при помощи этого средства предотвратил пронзительные крики и разглашение тайны своей, то он оставил свою новую супругу между рук старой и сошел к Моргане.
И вот он заметил, что она откуда-то возвращается. Моргана не теряла времени даром и составила для себя план действий в этих трудных обстоятельствах. И она пошла в лавку торговца лечебными средствами, жившего напротив, и спросила у него териака[45], который излечивает смертельные болезни. И торговец дал ей такого териака на деньги, которые она ему предложила, но не без того, чтобы предварительно не спросить, кто это болен в доме ее господина. И Моргана отвечала со вздохом:
— О, наше горе! Злая болезнь держит брата моего господина Али-Бабы, который перенесен к нам, чтобы мы могли лучше ухаживать за ним. Но никто не понимает его болезни. Он неподвижен, и лицо его как шафран, и он глух, слеп, нем. О, если бы этот териак, о шейх, мог вывести его из этого состояния!
И, сказав это, она унесла териак, которым Кассим в действительности уже никак не мог воспользоваться. И она подошла к господину своему Али-Бабе.
В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И сказав это, она унесла териак, которым Кассим в действительности уже никак не мог воспользоваться. И она подошла к господину своему Али-Бабе. И в немногих словах она рассказала ему обо всем, что она предполагала сделать. И он одобрил ее план и выразил ей свое удивление по поводу ее изобретательности.
И действительно, на другой день умная Моргана пошла к тому же торговцу лечебными средствами и с лицом, орошенным слезами, и со множеством вздохов спросила у него известный электуарий[46], который обыкновенно дают безнадежно больным, умирающим. И она ушла от него со словами:
— Горе нам! Если это средство не поможет, все пропало!
И в то же время она позаботилась уведомить всех жителей околотка о мнимом безнадежном состоянии Кассима, брата Али-Бабы.
И вот на следующий день на рассвете жители околотка были неожиданно разбужены жалостными и отчаянными криками, и они не сомневались, что эти крики испускали супруга Кассима, и супруга брата Кассима, и юная Моргана, и все женщины-родственницы, чтобы объявить всем о смерти Кассима.
И в то же время Моргана продолжала осуществлять свой план действий.
И действительно, она сказала себе: «Дочь моя, это еще не все; чтобы превратить насильственную смерть в смерть естественную, надо предотвратить еще самую большую опасность. И никак нельзя допустить, чтобы люди видели, что покойный разделен на шесть кусков, иначе кувшину не остаться без трещин».
И без промедления она побежала к старому сапожнику их околотка, который не знал ее, и тотчас же, поприветствовав его, она сунула ему в руку золотой динарий и сказала:
— О шейх Мустафа, сегодня нам нужна рука твоя!
И старый сапожник, человек живой и веселый, отвечал:
— О день, благословенный ясным твоим приходом, о лицо луны! Говори, о госпожа моя, и я отвечу тебе над головой моей и перед глазами моими!
И Моргана сказала:
— О дядя Мустафа, просто вставай и иди за мною! Но если ты хочешь, чтобы все было исправно, возьми с собою все необходимое для сшивания кожи!
И когда он сделал это, она положила ему на глаза повязку, говоря:
— Это необходимое условие. Без этого ничего не будет.
Но он воскликнул:
— Уж не хочешь ли ты, молодая девушка, за один динарий заставить меня забыть веру отцов моих или совершить какое-либо воровство или необыкновенное преступление?
Но она сказала ему:
— Да удалится нечистый, о шейх! Да успокоятся мысли твои! Нисколько не сомневайся во всем этом, потому что тебе только придется кое-что сшить.
И, говоря таким образом, она сунула ему в руку второй золотой динарий, который побудил его следовать за нею.
И Моргана взяла его за руку и привела его с завязанными глазами в погреб дома Али-Бабы. И тут она сняла повязку с его глаз и, показав ему тело покойного, составленное из шести кусков, положенных на соответствующие места, сказала ему:
— Ты видишь теперь, что тебе надо только сшить вот эти шесть кусков, и только для этого я и привела тебя сюда.
И когда испуганный шейх попятился, предусмотрительная Моргана вложила в его руку еще одну золотую монету и пообещала ему еще одну, если он быстро закончит эту работу. И все это побудило сапожника взяться за дело. И когда он закончил, Моргана вновь завязала ему глаза и, дав ему обещанную награду, вывела из погреба и проводила до самых дверей его лавки, где и оставила, возвратив ему зрение. И она поспешила вернуться домой, все время оглядываясь назад: не следует ли за ней сапожник?
И лишь только она пришла домой, она обмыла восстановленное тело Кассима, и окурила его фимиамом, и оросила его ароматами, и с помощью Али-Бабы закутала его в саван. И после этого, чтобы у людей, которые должны были принести заказанные носилки, не могло явиться ни малейшего подозрения, она сама позаботилась о доставке этих носилок и щедро заплатила за них. Потом с помощью Али-Бабы она положила тело в гроб и покрыла его шалями и тканями, купленными с этой целью.
И вот наконец прибыл имам и другие сановники мечети, и четверо из собравшихся соседей подняли носилки на плечи свои. И имам стал во главе шествия, сопровождаемый чтецами Корана. И Моргана шла позади носильщиков, вся в слезах, испуская жалобные вопли, и изо всей силы ударяя себя в грудь, и вырывая у себя волосы, тогда как Али-Баба замыкал шествие в сопровождении соседей, которые поочередно время от времени отходили, чтобы сменить и облегчить других носильщиков, и так продолжалось, пока они не прибыли на кладбище. И в это же время в доме Али-Бабы женщины, сбежавшиеся на похоронную церемонию, смешивали свои вопли и наполняли своими раздирающими криками весь околоток. И таким образом истина об этой смерти была тщательно ограждена от всякой огласки, так что во время похорон ни у кого не явилось ни малейшего подозрения.
Вот и все, что случилось с шестью частями Кассима.
Что же касается сорока разбойников, то они вследствие тления шести кусков Кассима, брошенных в пещере, в течение целого месяца не возвращались по следам своим, и, когда наконец вернулись и проникли в пещеру, они дошли до пределов удивления, не найдя ни остатков Кассима, ни духу Кассима, ни чего-либо, что близко или отдаленно могло напоминать его. И на этот раз они начали серьезно обсуждать свое положение, и предводитель сорока разбойников сказал:
— О люди, мы открыты, и — нет больше сомнений — тайна наша известна. И если мы не найдем какого-нибудь средства исправить это, то все богатства, которые собрали здесь мы и наши предшественники с таким трудом и усилиями, будут похищены соучастником вора, которого мы казнили. И поэтому необходимо не терять времени и, погубив одного из них, погубить и другого. И, постановив это, я не вижу другого средства, как только чтобы один из вас, человек смелый и вместе с тем ловкий, пошел в город, переодевшись дервишем-иноземцем, и приложил все свои умения, чтобы открыть, не ведутся ли где-нибудь разговоры о том, которого мы разрубили на шесть частей, и узнать, в каком доме жил этот человек. Но все эти розыски должны производиться с величайшей осмотрительностью, ибо одно лишнее слово может испортить все дело и безвозвратно погубить нас. И кроме того, я полагаю, что взявшийся за это дело должен подвергнуться смертной казни, если он выкажет легкомысленное отношение к этому предприятию.