И тотчас же один из разбойников воскликнул:
— Я готов взяться за это предприятие и принимаю эти условия!
И предводитель, и все товарищи благословили его и осыпали похвалами. И, переодевшись дервишем, он ушел.
И вот когда он вошел в город, все дома и лавки были заперты, так как было еще очень рано, кроме лавки сапожника Мустафы.
А шейх Мустафа с шилом в руке приготовился уже мастерить туфлю из желтой кожи. И он поднял глаза и увидел дервиша, который с удивлением смотрел, как он работает, и он поспешил поприветствовать его саламом. И шейх Мустафа вернул ему поклон, и дервиш удивился, что в такие годы у него столь хорошее зрение и столь искусные пальцы. И старик, крайне польщенный, с гордостью отвечал:
— Клянусь Аллахом, о дервиш, я могу еще с первого же раза вдеть нитку в иголку, и я даже могу сшить шесть частей покойника в глубине темного погреба!
И дервиш-разбойник, услышав эти слова, чуть не упал в обморок от радости и благословил судьбу свою, которая привела его кратчайшим путем к желанной цели. И тот, не желая упустить этого случая и представившись крайне удивленным, воскликнул:
— О благословенное лицо, шесть частей покойника?! Что хочешь ты этим сказать? И нет ли в этой стране обычая разрубать покойников на шесть частей и потом сшивать их? И не делают ли это, чтобы видеть, что у них внутри?
И шейх Мустафа при этих словах рассмеялся и отвечал:
— Нет, клянусь Аллахом! Здесь вовсе нет такого обычая. Но я знаю то, что знаю, а что я знаю, того не узнает никто. И для этого у меня много оснований, и все они одно важнее другого. А впрочем, мой язык короток в это утро и не повинуется игре моей памяти.
И дервиш-разбойник рассмеялся, в свою очередь, отчасти по причине выражения, с которым шейх-сапожник произносил эти слова, отчасти же, чтобы понравиться доброму малому. Потом, сделав вид, что хочет пожать ему руку, он сунул ему золотую монету и прибавил:
— О сын красноречивых людей, о дядя, оборони меня Аллах вмешиваться в то, что меня не касается! Но если в качестве любознательного иностранца я обращусь к тебе с какой-нибудь просьбой, то это будет просьба оказать мне милость и сказать, где находится дом, в погребе которого ты починил покойника, разрезанного на шесть частей.
И старый сапожник отвечал:
— Как же я могу сделать это, о старшина дервишей, если я сам не знаю этого дома?! И действительно, знай, что у меня были завязаны глаза, когда меня вела какая-то девушка-колдунья, заставившая меня пройти некоторое расстояние с необыкновенной скоростью. Во всяком случае, несомненно, сын мой, что, если бы мне вновь завязали глаза, я, вероятно, мог бы отыскать этот дом, руководствуясь некоторыми признаками, подмеченными мною, когда я шел, ощупывая на своем пути все предметы. Ибо ты должен знать, о мудрый дервиш, что человек видит своими пальцами так же, как и своими глазами, конечно, если кожа его не так толста, как спина крокодила. Что же касается меня, то среди моих заказчиков, почтенные ноги которых я обуваю, есть несколько слепых, которые благодаря глазам, находящимся на конце каждого их пальца, видят более ясно, чем, например, проклятый цирюльник, бреющий меня каждую пятницу и делающий на моей коже жестокие порезы, — да принудит его Аллах искупить это!
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Но что касается меня, то среди моих заказчиков, почтенные ноги которых я обуваю, есть несколько слепых, которые благодаря глазам, находящимся на конце каждого их пальца, видят более ясно, чем, например, проклятый цирюльник, бреющий меня каждую пятницу и делающий на моей коже жестокие порезы, — да принудит его Аллах искупить это!
И дервиш-разбойник воскликнул:
— Благословенна грудь, вскормившая тебя, и да будет тебе дано еще на долгие годы вставлять нитку в иглу и обувать почтенные ноги, о шейх, приносящий благие вести! Впрочем, я желаю только сообразоваться с твоими указаниями, чтобы ты попытался разыскать дом, в погребе которого происходили столь удивительные вещи.
Тогда шейх Мустафа решился встать, и дервиш завязал ему глаза, и вывел его за руку на улицу, и пошел рядом с ним, то сам ведя его, то ведомый им на ощупь, и так до самого дома Али-Бабы.
И шейх Мустафа сказал:
— Это, конечно, здесь, а не в другом месте. Я узнаю дом по запаху ослиного помета, который доносится оттуда, и по этому камню, о который я споткнулся в первый раз.
И разбойник, вне себя от радости, прежде чем снять повязку с глаз сапожника, поспешно отметил ворота дома мелом, кусок которого был им взят с собой. Потом он возвратил зрение своему спутнику, вознаградил его новой золотой монетой и расстался с ним, поблагодарив его и пообещав ему покупать у него туфли до конца дней своих. И он поспешил по дороге в лес, чтобы уведомить о своем открытии предводителя сорока разбойников. Но он не знал, что бежал прямо на гибель свою и что судьбе было угодно, чтобы голова его скатилась с плеч, как это скоро мы и увидим.
И действительно, так как заботливая Моргана уходила за провизией, то по своем возвращении с базара она заметила на воротах дома белый знак, сделанный дервишем-разбойником. И она внимательно рассмотрела его и подумала в наблюдательной душе своей: «Этот знак не мог сделаться сам собою. И рука, сделавшая его, может быть только рукой врага. И поэтому нужно предупредить злой умысел, отвратив удар».
И она побежала отыскать кусок мела и сделала совершенно такой же знак на том же месте на воротах всех домов улицы, как с правой стороны ее, так и с левой. И каждый раз как она делала мелом знак, она говорила, мысленно обращаясь к лицу, сделавшему первый знак: «Пять пальцев моей правой руки — на твоем левом глазу, и пять пальцев левой — на твоем правом глазу», ибо она знала, что нет формулы более могущественной для отвращения невидимых сил, для избежания злых козней и для направления на голову злоумышленника бедствий, происшедших или предстоящих.
И вот когда на другой день разбойники по указаниям их товарища вошли по двое в город, чтобы овладеть отмеченным домом, они были крайне поражены и смущены, увидав, что совершенно все ворота домов околотка отмечены одним и тем же знаком. И они поспешили по знаку своего предводителя вернуться к пещере в лесу, чтобы не возбудить внимания прохожих. И когда они собрались вновь, они вытащили на середину своего проводника, который принял так мало предосторожностей, и по знаку предводителя отрубили ему голову.
И вот так как месть виновнику всех этих дел становилась еще более настоятельной, чем раньше, вызвался отправиться на поиски второй разбойник. И предложение его было принято предводителем благосклонно, и он вошел в город, и вступил в переговоры с шейхом Мустафой, и заставил его проводить себя к дому, в котором, по его предположению, он сшил шесть кусков и сделал на воротах красный знак на малозаметном месте. Потом он возвратился в пещеру.
И вот когда разбойники, руководимые их товарищем, вошли в улицу Али-Бабы, они увидели, что все ворота отмечены красным знаком совершенно в одном и том же месте. Ибо тонкая Моргана, что-то подозревая, предприняла эту предосторожность, как и в первый раз. И по прибытии к пещере проводник должен был лишиться головы своей, как и его предшественник. Но это ничуть не помогло разбойникам разобраться в их деле и послужило лишь к тому, что их отряд потерял двух самых отважных малых.
Тогда предводитель, поразмыслив некоторое время о своем положении, поднял голову и сказал себе: «Теперь мне остается положиться только на самого себя».
И он отправился совершенно один в город.
И он не поступил, как другие. Ибо, когда шейх Мустафа указал ему дом Али-Бабы, он не терял времени на то, чтобы отмечать ворота белым, красным или синим мелом, но рассмотрел его внимательно, чтобы запечатлеть в своей памяти его расположение, хотя снаружи он ничем не отличался от соседних домов. И вот, закончив свое изучение, он вернулся в лес, собрал тридцать семь оставшихся в живых разбойников и сказал им:
— Виновник всего ущерба, нанесенного нам, открыт, так как я знаю теперь его дом. И, клянусь Аллахом, его казнь будет ужасна. Что же касается вас, мои молодцы, то поспешите принести мне сюда тридцать восемь больших муравленых[47] кувшинов из обожженной глины, широкогорлых и пузатых.
И пусть все эти тридцать восемь кувшинов будут пустые, за исключением одного, который вы наполните оливковым маслом. И смотрите, чтобы все они были свободны от трещин. И возвращайтесь немедленно!
И разбойники, привыкшие без всякого раздумья исполнять распоряжение своего предводителя, отвечали:
— Слушаем и повинуемся!
И они поспешили на базар горшечников за тридцатью восемью кувшинами и доставили их пару за парой на конях своих.
Тогда предводитель разбойников сказал им:
— Снимайте ваши одежды, и пусть каждый из вас влезет в кувшин и не берет с собою ничего, кроме оружия, туфель и тюрбана!
И тридцать семь разбойников, не говоря ни слова, взобрались по двое на спины лошадей, навьюченных кувшинами. И так как на каждом коне было по два кувшина, один справа, другой слева, то каждый разбойник мог забраться в один из кувшинов и совершенно в нем скрыться. И каждый сидел, скорчившись, касаясь коленями подбородка, в кувшине, точно цыпленок в яйце на двадцатый день[48]. И вот, расположившись таким образом, они взяли с собой в одну руку саблю, в другую — кинжал, тогда как туфли заботливо были положены на самое дно. И тридцать седьмой разбойник был противовесом единственному кувшину с маслом.
Когда все разбойники окончательно расположились в кувшинах в самых неудобных позах, предводитель подошел к ним, осмотрел одного за другим и прикрыл отверстия кувшинов пальмовыми листьями таким образом, чтобы содержимое их было скрыто, и вместе с тем так, чтобы сидящим в них людям можно было свободно дышать. И для того чтобы у прохожих не могло явиться ни малейшего сомнения относительно содержимого этих кувшинов, он взял немного масла из полного кувшина и старательно натер им наружные стенки новых кувшинов. И когда все это было устроено, предводитель разбойников переоделся продавцом масла и, погнав перед собою в город коней, навьюченных импровизированным товаром, стал проводником этого каравана.