А в лавке той продавали овечьи головы и копыта. И ее хозяин сначала решил отогнать от нее собак, которые хотели проникнуть внутрь, преследуя меня. И ему удалось это сделать и прогнать их, но только для того, чтобы вернуться ко мне и дать мне понять, что я здесь нежеланный гость. И действительно, я понял, что не должен рассчитывать на убежище и защиту, на которые я надеялся. Потому что этот лавочник был одним из тех напыщенных, суеверных и фанатичных людей, которые считают собак грязными тварями и которым всегда не хватает воды или мыла, чтобы отстирать свою одежду, когда ее случайно коснется пробегающая мимо собака. Поэтому он подошел ко мне и повелел мне жестом и голосом, чтобы я как можно быстрее убирался из его лавки. Но я стал крутиться, жалобно поскуливать и смотреть на него снизу вверх глазами, которые просили пощады. Поэтому, наверное пожалев меня, он опустил палку, которой мне до этого угрожал, однако продолжал настаивать на том, чтобы я избавил его лавку от своего присутствия. И он взял один из тех замечательных ароматных кусочков мяса, что делают из бараньих ног, и, держа его кончиками пальцев, чтобы я хорошо его видел, вышел на улицу. И я, о мой повелитель, привлеченный ароматом этого славного кусочка, встал, вышел из угла и с волнением последовал за ним. Однако, как только хозяин лавки увидел, что я вышел, он бросил этот кусочек мне, а сам пошел обратно. А я, как только проглотил это отличное мясо, хотел поспешить обратно в свой угол. Но я не принял во внимание хозяина лавки, который был в ней одновременно и продавцом, а он, предвидя мои действия, уже сурово стоял на пороге со своей ужасной палкой в руке. И я принял просящую позу и стал смотреть на него, виляя хвостом, чтобы пояснить ему, что я умоляю предоставить мне это убежище. Но он оставался непреклонным и даже начал размахивать своей палкой и кричать на меня голосом, который не оставлял более сомнений относительно его намерений:
— Пошел прочь, сукин сын!
Тогда я, покорно смирившись с судьбой и опасаясь нападения окрестных собак, которые угрожали мне чуть ли не в каждом закоулке рынка, дунул на всех парах к открытой лавке пекаря, которая находилась рядом с лавкой рубщика мяса.
И на первый взгляд этот пекарь показался мне полной противоположностью продавцу овечьих голов, пожираемому скаредностью и подверженному суевериям; он был вполне веселым и добродушным человеком. И действительно, он таким и был. И когда я подошла к его лавке, он обедал, сидя на циновке. И тут же его сострадательная душа подтолкнула его, хотя я не выказывал ни малейшего признака своей потребности в пище, бросить мне большой кусок хлеба, смоченного в томатном соусе, при этом он сказал мне очень ласковым голосом:
— Держи, о бедняга! Ешь с наслаждением!
Но я отнюдь не с жадностью и не быстро набросился на посланное мне Аллахом, как это обычно делают другие собаки, а сначала посмотрел на щедрого пекаря, кивнув ему головой и помахав хвостом, чтобы выразить ему свою благодарность. И он, должно быть, был тронут моей вежливостью и каким-то образом понял меня, потому что я увидел, как он добродушно улыбнулся мне. И я, хотя голод меня уже не мучил и я не нуждался в еде, подобрал этот кусок хлеба, только чтобы доставить ему удовольствие, и я съел его достаточно медленно, чтобы дать ему понять, что делаю это из уважения к нему и из благородства. И он заметил это, позвал меня и пожелал, чтобы я сел рядом с его лавкой. И я сел, издавая тихие стоны удовольствия, и повернулся в сторону улицы, чтобы дать ему понять, что в настоящее время я не прошу у него ничего, кроме защиты. И благодаря Аллаху, одарившему его умом, он понял все мои намерения и приласкал меня, и это меня ободрило и вселило некоторую уверенность, и поэтому я осмелился войти в его лавку.
И я сделал это достаточно деликатно, чтобы заставить его почувствовать, что делаю это только с его разрешения. А он, не возражая против моего присутствия, был полон приветливости и показал мне место, где я мог бы обосноваться, не причиняя ему неудобств. И я завладел этим местом, которое я сохранил за собой на протяжении всего времени пребывания в его лавке. И мой хозяин с этого момента был ко мне очень привязан и относился ко мне с крайней доброжелательностью. И он не принимался ни обедать, ни ужинать, пока я не садился рядом с ним, получая свою долю, и не ел до полного насыщения. Я же, со своей стороны, выказывал ему всю свою верность и преданность, на какую только была способна самая прекрасная собачья душа. И в благодарность за его заботу я постоянно устремлял на него глаза, и я не позволял ему сделать ни шагу в лавке или на улице, чтобы не бежать преданно за ним, тем более что я замечал, мое внимание ему нравится. И если он внезапно намеревался выйти, не предупредив меня заранее каким-либо знаком, он обязательно подзывал меня по-дружески свистом. И я тотчас же вскакивал со своего места, стремясь выбежать на улицу, и я прыгал, и резвился, делая тысячу движений в одно мгновение и тысячу проходов перед дверью, и прекращал все эти игры только тогда, когда он уже оказывался на улице. И тогда я демонстративно сопровождал его, то следуя за ним, то забегая вперед и время от времени поглядывая на него, чтобы выказать ему свою радость и удовольствие.
И таким образом я пробыл в доме моего хозяина-пекаря уже некоторое время, когда однажды в лавку вошла старуха, которая купила хлеб, только что вынутый из разогретой печи. И старуха эта, расплатившись с хозяином, взяла хлеб и направилась к двери. Но мой хозяин, поняв, что монета, которую он только что получил, фальшивая, подозвал старуху и сказал ей:
— О мать моя, да продлит Аллах жизнь твою! Если ты не обижаешься, я бы предпочел другую монету этой!
И с этими словами мой хозяин протянул ей ее монету. Однако зловредная старуха решительно отказалась принять ее обратно, делая вид, что она хороша, и сказала:
— Я тут совершенно ни при чем, и в монетах я разбираюсь меньше, чем в арбузах и огурцах!
Однако моего хозяина совершенно не убедили доводы этой старухи, и он ответил ей тихим голосом и не без некоторого презрения:
— Твоя монета точно фальшивая, и даже находящаяся здесь моя собака, хотя она и бессловесное существо, наверняка поняла бы это.
И просто для того, чтобы подшутить над старухой и совершенно не веря в исход дела, которое он собирался совершить, мой хозяин подозвал меня, называя по имени:
— Бахт! Бахт! Иди сюда! Ко мне!
И я подбежал к нему, виляя хвостом. Тогда он взял деревянный ящичек, ссыпал в него монеты, а потом опрокинул его на пол, разбросав их передо мной, и сказал:
— Сюда! Сюда! Посмотри на эти деньги! Посмотри хорошенько на все эти монеты и покажи, нет ли среди них фальшивой!
А я внимательно осмотрел все серебряные монеты одну за другой, слегка отодвигая их кончиком лапы, и не замедлил наткнуться на фальшивую монету. И я отодвинул ее в сторону, отделив от общей кучи, и положил на нее лапу так, чтобы мой хозяин понял, что я ее нашел. Я взглянул на него, повизгивая и виляя хвостом.
При виде этого мой хозяин, который совершенно не ожидал такого проявления прозорливости от существа вроде меня, дошел до предела изумления и воскликнул:
— О Аллах! Всемогущество только в Аллахе!
А старуха, не в силах на этот раз оспорить увиденное собственными глазами, да к тому же испуганная увиденным, поспешила забрать свою фальшивую монету и дала взамен хорошую. И она, спотыкаясь, заковыляла прочь.
Что же касается моего хозяина, все еще пораженного моей проницательностью, то он позвал своих соседей и всех лавочников базара…
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Что же касается моего хозяина, все еще пораженного моей проницательностью, то он позвал своих соседей и всех лавочников базара, и он с восхищением поведал им о случившемся, явно преувеличивая мою заслугу, которая была весьма удивительна сама по себе.
Услышав этот рассказ моего хозяина, все купцы и соседи были поражены моей сообразительностью и сказали, что никогда не встречали такой замечательной собаки. И чтобы самим убедиться в этом, а вовсе не заподозрив моего хозяина в недобросовестности, а также для того, чтобы еще больше похвалить меня, они захотели увидеть лично мою проницательность. И они пошли и собрали все фальшивые монеты, которые у них были в лавках, и показали мне их, смешав с другими, настоящими. И я, увидав это, подумал: «Йа Аллах! Удивительно, сколько фальшивых монет у всех этих людей!»
Тем не менее, не желая своим отказом очернить своего хозяина перед его соседями, я внимательно стал осматривать все монеты, которые они выложили перед моими глазами. И я не пропустил ни одной из фальшивых, и я накладывал на каждую из них лапу и отделял ее от прочих.
И слава обо мне распространилась по всем базарам города и даже по гаремам благодаря ловкости жены моего хозяина. И с утра до вечера пекарню осаждала толпа любопытных, желавших испытать мое умение различать фальшивые деньги. И я не испытывал недостатка в занятиях, и весь день развлекался с гостями, которые приходили к моему хозяину из самых отдаленных районов города, и с каждым днем их становилось все больше. И таким образом моя репутация обеспечила моему хозяину больше покупателей, чем имели все пекари, имевшиеся в городе. И мой хозяин не переставал благословлять мое появление, которое стало для него столь же драгоценным, как истинное сокровище. И, глядя на его благосостояние, торговец овечьими головами переполнялся чувством зависти и от огорчения кусал себе пальцы. И в своей ревности он не преминул бы прибить меня, или похитить, или причинить мне какие-либо другие неудобства, например натравив на меня окрестных собак. Однако мне уже нечего было этого бояться, ибо, с одной стороны, меня хорошо охранял мой хозяин, а с другой — меня хорошо защищали торговцы, почитатели моих скромных умений.