И я уже некоторое время прожил так, окруженный общим вниманием, и я был бы по-настоящему счастлив своей жизнью, если бы в моей памяти не всплывало воспоминание о моем прежнем образе — человека. И меня мучило не столько то, что я был собакой среди собак, сколько то, что я был лишен дара речи и мог выражаться только взглядами, движением лап или невнятными звуками. И порой, когда я вспоминал ту страшную ночь на кладбище, у меня на спине щетинилась шерсть и я вздрагивал.
И вот в один из дней в лавку пришла благообразная старушка, как и всех, покупавших хлеб в булочной, ее привлекла к ней моя слава. И как и все, она не преминула, как только взяла хлеб и собиралась заплатить за него, бросить передо мной несколько монет, среди которых она нарочно положила одну фальшивую, для того чтобы меня испытать. А я тут же отодвинул поддельную монету и положил на нее лапу, поглядывая на старушку, словно приглашая ее проверить мой выбор. И она взяла монету, сказав:
— Ты преуспел! Это подделка!
И она посмотрела на меня с восхищением, заплатила хозяину за купленный ею хлеб и, отступив, сделала мне незаметный знак, который явно означал: «Следуй за мной».
И я, о эмир правоверных, догадался, что эта старушка проявляет ко мне особый интерес, ибо внимание, с которым она рассматривала меня, сильно отличалось от того, как на меня смотрели другие. Однако в силу благоразумия я, лишь взглянув на нее, позволил ей выйти. Но она, сделав несколько шагов, повернулась в мою сторону и, увидев, что я лишь смотрю на нее, не двигаясь с места, сделала мне второй знак, более настойчивый, чем первый. Тогда я, движимый любопытством, более сильным, чем моя осторожность, воспользовался тем, что мой хозяин был занят выпечкой хлеба в глубине лавки, выскочил на улицу и последовал за этой старушкой. И я шел за нею, время от времени останавливаясь, застывая в нерешительности и виляя хвостом. Но, ободряемый ею, я в конце концов преодолел свою неуверенность и пришел с ней к дому ее.
И она отворила дверь своего дома, вошла первой и громко, но ласково пригласила меня поступить так же, как она, сказав мне:
— Заходи, заходи, о бедняга! Ты не пожалеешь!
И я вошел вслед за ней.
Тогда, закрыв дверь, она провела меня во внутренние помещения и открыла комнату, куда меня и ввела. И я увидел сидящую на диване за рукоделием и прекрасную, как луна, девушку. И она при виде меня закрыла свое лицо вуалью, а и старуха сказала ей:
— О дочь моя, я привела к тебе знаменитого пса пекаря, того самого, который так хорошо умеет отличать настоящие монеты от фальшивых. И ты знаешь, что у меня сразу возникли подозрения на его счет, как только я о нем услышала. И я пошла сегодня покупать хлеб у пекаря, его хозяина, и стала свидетельницей истинности рассказов об этом псе, и эта редкая собака, которая так изумляет весь Багдад, последовала за мною. Так выскажи мне свое суждение, о дочь моя, чтобы я знала, не ошиблась ли я в своих догадках!
И девушка тотчас же ответила:
— Клянусь Аллахом! О мать моя, ты не ошиблась. И я сейчас же представлю тебе доказательства.
И девушка тотчас же встала, взяла таз из красной меди, полный воды, пробормотала над ним несколько слов, которых я не разобрал, и, окропив меня несколькими каплями этой воды, воскликнула:
— Если ты родился собакой, оставайся собакой, если ты родился человеком, встряхнись и верни себе человеческий облик благодаря силе этой воды!
И я мгновенно встряхнулся — злые чары были разрушены, и я утратил вид собаки, чтобы снова стать человеком согласно своему прирожденному облику.
Тогда, преисполненный благодарности, я бросился к ногам моей освободительницы, чтобы поблагодарить ее за столь великое благодеяние, и, поцеловав нижнюю часть платья ее, сказал ей:
— О благословенная девушка, да воздаст тебе Аллах лучшими из даров Своих за несравненное благодеяние, которым я обязан тебе и которое ты не постеснялась оказать человеку, незнакомому с тобой и чужому в твоем доме! Где найти слова, чтобы отблагодарить и благословить тебя, как ты того заслуживаешь?! По крайней мере, знай, что я больше не принадлежу себе и что ты приобрела меня за цену, во много раз превышающую мою ценность. И чтобы ты хорошо узнала раба твоего, который теперь твоя собственность, я, не перегружая ушей твоих и не напрягая слуха, расскажу тебе в нескольких словах свою историю.
И тогда я рассказал ей, кто я и как, будучи холостяком, вдруг решил взять себе жену и выбрать ее не из знатных дочерей Багдада, нашего города, а из чужестранных рабынь, которых продают и покупают. И пока моя освободительница и ее мать внимательно слушали меня, я также рассказал им, как меня прельстила странная красота юной северянки, и про мой брак с нею, и мое довольство, и уважительное отношение к ней, и деликатность в любовных делах, и терпение выносить ее странные манеры. И я рассказал им об ужасном ночном открытии и обо всем, что последовало за ним, от начала и до конца, не скрывая от них ни одной детали. Но нет смысла повторять все это.
И когда моя освободительница и мать ее услышали мой рассказ, они были на пределе возмущения, негодуя против моей супруги, юницы с Севера. И мать моей освободительницы сказала мне:
— О сын мой, какое странное приключение! Как могла душа твоя склониться к дочери чужеземцев, когда наш город так богат девушками всех мастей и когда блага Аллаха, посылаемые Им на головы наших девушек, так изысканны и так многочисленны?! И ты, без сомнения, был околдован, сделав свой выбор без разбора и вверив свою судьбу в руки человека, который отличался от тебя кровью, расой, языком и происхождением. И все это было, как я вижу, благодаря подстрекательству шайтана, лукавого, да будет он побит камнями! Но воздадим благодарение Аллаху, Который через мою дочь избавил тебя от чужеземных злобных чар и вернул тебе твой прежний облик человека!
А я, поцеловав ей руки, ответил:
— О благословенная мать моя! Я раскаиваюсь перед Аллахом и перед твоим почтенным лицом в своем необдуманном поступке! И я не желаю ничего, кроме как войти в твою семью, как я вошел в милость твою. Так что, если ты хочешь принять меня в законные мужья своей дочери с благородной душой, тебе остается только произнести слово принятия.
И она ответила:
— Со своей стороны, я не нахожу никаких препятствий! А ты, дочка, что думаешь? Этот превосходный юноша, которого сам Аллах поставил на нашем пути, тебе подходит?
И моя юная освободительница ответила:
— Да, клянусь Аллахом! Он мне подходит, о мать моя. Но это еще не все. Во-первых, мы должны отныне избавить его от дурного обращения и от подлости его бывшей жены. Ведь недостаточно разрушить чары, с помощью которых она вывела его из ряда человеческих созданий; мы должны навсегда лишить ее возможности причинить ему вред.
И, сказав так, она вышла из комнаты, где мы стояли, чтобы через несколько минут вернуться с флягой в руке. И она вручила мне эту наполненную водой флягу и сказала:
— Сиди Неман, мои древние книги, которые я только что пролистала, сказали мне, что коварная чужеземка в данный момент не в твоем доме, но она скоро туда вернется. И еще они сказали мне, что, притворяясь перед твоими слугами, одна делает вид, что ее очень беспокоит твое отсутствие. Поэтому поспеши, пока ее нет, вернуться в свой дом с флягой, которую я только что тебе вручила, и жди ее во дворе, так чтобы по возвращении она неожиданно встретилась с тобой лицом к лицу.
И когда она снова увидит тебя, то, против своего ожидания, оцепенеет, а потом повернется, чтобы скрыться. И ты тотчас же окропишь его водой из этой фляги, крича ей: «Оставь свой человеческий облик и стань кобылой!» И тотчас же она станет кобылой среди кобыл. И ты запрыгнешь к ней на спину, схватишь ее за гриву и, несмотря на ее сопротивление, засунешь ей в рот удила. И чтобы наказать ее так, как она того заслуживает, ты будешь бить ее длинным кнутом, покуда усталость не заставит тебя остановиться. И во все дни Аллаха ты будешь подвергать ее такому обращению. И таким образом ты будешь властвовать над нею. Иначе ее коварство в конце концов возьмет над тобой верх, и ты пострадаешь от этого.
И я, о эмир правоверных, ответил, что слушаю и повинуюсь, и поспешил в свой дом дожидаться прихода моей бывшей супруги. И я спрятался так, чтобы увидеть ее приближающуюся издалека и иметь возможность внезапно предстать перед ней лицом к лицу. И она вскоре объявилась. И я, несмотря на охватившее меня волнение при виде ее и ее трогательной красоты, не преминул сделать то, зачем пришел. И мне удалось превратить ее в кобылу.
И с тех пор, соединившись узами законного брака с моей освободительницей, которая была моей крови и моего рода, я не оставляю подвергать кобылу, которую ты видел на мейдане, о эмир правоверных, жестокому обращению, которое, без сомнения, оскорбило тебя видом, но имеющему свое оправдание, памятуя о пагубной злобе чужестранки.
Такова моя история.
Когда халиф услышал этот рассказ Сиди Немана, он сильно удивился в душе своей и сказал юноше:
— Поистине, твоя история неподражаема, и ты заслуженно обращаешься с этой белой кобылой. Однако мне хотелось бы, чтобы ты поговорил со своей супругой, быть может, она согласится найти способ, держа в узде эту кобылу, не наказывать ее ежедневно так строго. Но если это невозможно, то Аллах превыше всего!
И, сказав это, аль-Рашид повернулся ко второму человеку — красивому всаднику, встреченному им во главе процессии гарцующим на коне, в котором была сразу видна порода, и за этим всадником несли паланкин, в котором сидели две султанские дочки, а за ними следовали музыканты, игравшие индийские и китайские мелодии, и аль-Рашид сказал ему…
Однако в эту минуту Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
маленькая Доньязада воскликнула:
Так хочется поскорее услышать продолжение рассказа твоего, о сестра моя! Сделай милость, поспеши рассказать нам, что произошло, когда халиф повернулся к молодому всаднику, за спиной которого играли индийские и китайские мелодии!