Тысяча и одна ночь. В 12 томах — страница 44 из 55

Что же касается меня, то в час трапезы я вернулся домой нагруженный коноплей. И я притащил ее столько, сколько мог унести, и я закинул ее в кладовку, которую держал для этой цели в доме. Потом я поспешил бросить мимоходом взгляд в сторону кувшина, в котором находились мои надежды на будущее. И я увидел то, что увидел. И я поспешно спросил свою жену, почему она убрала кувшин с его обычного места. И она спокойно ответила мне, рассказав о заключенной сделке. И тут словно смерть вошла в душу мою. И я рухнул на пол, как человек, охваченный головокружением. И я воскликнул:

— Изыди от меня, о женщина! Ты только что променял мою судьбу, свою судьбу и судьбу наших детей на какой-то щелок, чтобы вымыть волосы! На этот раз мы пропали безвозвратно!

И в коротких словах я рассказал ей о случившемся. И в отчаянии она принялась рыдать, бить себя в грудь, рвать на себе волосы и одежду. И она восклицала:

— О несчастье! Оно случилось по моей вине! Я продала судьбу наших детей какому-то продавцу дрянного щелока, и я его совсем не знаю. Он впервые появился на нашей улице, и я никогда больше не смогу найти его, особенно теперь, когда он найдет спрятанное в кувшине.

Затем, поразмыслив, она принялась упрекать меня в моей неразумности в таком важном деле, и она говорила мне, что этого несчастья, несомненно, удалось бы избежать, если бы я поделился с ней своим секретом.

И к тому же было бы слишком долго рассказывать тебе, о мой повелитель, тебе, не знающему, сколь красноречивы бывают женщины в скорби, все то, что душевная боль вложила ей тогда в уста. И я не знал, как ее успокоить, и сказал ей:

— О дочь моего дяди, уймись, ради Аллаха! Ты же не видишь, что своими криками и плачем ты привлекаешь всех соседей, а им незачем знать об этом втором нашем позоре, когда им без того хватает насмешек, чтобы смеяться над нами и унижать нас из-за того ястреба. И на этот раз, насмехаясь над нашей простотой, они удвоят свое удовольствие. Поэтому нам, уже вкусившим горечь насмешек, лучше скрыть эту утрату и терпеливо переносить ее, подчиняясь воле Всевышнего. Впрочем, благословим Его за то, что Он любезно изъял из даров Своих всего сто девяносто динаров, оставив нам десять, использование которых не преминет принести нам некоторое облегчение.

Однако, какими бы разумными ни были мои доводы, они плохо действовали на мою жену. И лишь со временем мне удалось утешить ее, сказав:

— Мы бедняки, это правда. Но посмотри на богачей, чего у них в жизни больше, чем у нас? Разве мы не дышим тем же воздухом? Разве мы не наслаждаемся одним и тем же небом и светом? И в конце концов, не умирают ли они так же, как мы?

И, говоря так, о мой повелитель, я в конце концов убедил в этом не столько ее, сколько себя. И я продолжал свою работу с таким же легким сердцем, как будто с нами и не случились эти два ужасные приключения.

И все же оставалась одна вещь, которая продолжала меня огорчать: я волновался, когда спрашивал себя, как смогу выдержать появление Си Саада, моего благодетеля, когда он придет ко мне справиться о судьбе двухсот золотых динаров. И эта мысль омрачала жизнь мою.

Наконец настал тот страшный день, и я оказался перед лицом обоих друзей. И Саад, промедлив так долго и не навещая меня до этого дня, несомненно, говорил Си Саади: «Давай не будем спешить, чтобы найти Хасана-канатчика, ибо чем дольше мы будем откладывать наш визит, тем богаче он станет и тем более я буду этим удовлетворен». А Саади, я полагаю, отвечал ему с улыбкой: «Клянусь Аллахом! Я совершенно с тобой согласен. Только я твердо верю, что бедному Хасану предстоит пройти еще долгий путь, прежде чем он доберется до того места, где его ждет богатство. Однако вот мы прибыли. Пусть теперь он сам расскажет нам, где его богатство».

А я, о эмир правоверных, был так растерян, что у меня было только одно желание — спрятаться от их взглядов; и я всеми силами хотел увидеть, как земля раскрывается и проглатывает меня. Поэтому, когда они оказались перед моей лавкой, я сделал вид, что не замечаю их, и продолжал делать вид, что целиком поглощен работой. И я поднял глаза, чтобы посмотреть на них, только когда они отдали мне свой «салам», и я был вынужден вернуть его им.

И чтобы мои мучения и моя досада не продлились долго, я даже не стал дожидаться, пока они начнут расспрашивать меня, а решительно повернулся к Сааду и рассказал ему со вздохом о втором несчастье, которое случилось со мной, а именно о кувшине, в котором я спрятал свой кошелек, и о сделке, заключенной моей женой, решившей приобрести небольшое количество щелока, чтобы вымыть и привести в порядок свои волосы. И, почувствовав от этого некоторое облегчение, я опустил глаза, вернулся на свое место и снова принялся за работу, привязав моток конопли к большому пальцу своей левой ноги. И я подумал при этом: «Я сказал то, что должен был сказать, и только Аллах знает, что теперь произойдет».

И вот Саад, который умел держать себя в руках, отнюдь не стал гневаться на меня или оскорблять меня, называя лжецом и недобросовестным человеком, и он не предавался ни малейшей досаде за то, что судьба с такой настойчивостью доказывает его неправоту. Нет, он просто сказал мне:

— В конце концов, Хасан, вполне возможно, что все, что ты мне там рассказываешь, — правда, и вторая денежная помощь ушла, как ушла и ее сестра. И все же, по правде говоря, немного удивительно, что ястреб и продавец щелока оказались в нужном месте как раз в тот момент, когда ты отвлекся или отсутствовал, чтобы утащить то, что было так хорошо спрятано. Во всяком случае, отныне я отказываюсь от попыток новых опытов. — Затем он повернулся к Си Саади и сказал ему: — О Саади, я тем не менее настаиваю на том, что без денег нет ничего невозможно и что бедняк останется бедняком до тех пор, пока он своим трудом не заставит судьбу быть к нему благосклонной.

Однако Саади ответил:

— Как ты ошибаешься, о великодушный Саад! Ты не колеблясь, чтобы возобладало твое мнение, отдал четыреста динаров: одну половину ястребу, а другую — продавцу щелока для мытья волос. Что ж, действуя со своей стороны, я не буду так щедр, как ты. Однако я хочу, в свою очередь, попытаться доказать тебе, что игра судьбы — единственный закон нашей жизни, и указки судьбы — единственные приметы удачи или несчастья, на которые мы можем полагаться.

Затем он повернулся ко мне и, показывая мне большой кусок свинца, который он только что подобрал с земли, сказал:

— О Хасан, до сих пор удача бежала тебя, но я хотел бы помочь тебе, как это сделал мой щедрый друг Си Саад. Но Аллах не соблаговолил наградить меня таким же богатством, и все, что я могу дать тебе, — это кусок свинца, который, без сомнения, потерял какой-нибудь рыбак, вытаскивая на берег свои сети.

При этих словах Си Саади его друг Си Саад рассмеялся, полагая, что он хочет со мной пошутить. Однако Саади не обратил на это никакого внимания и с серьезным видом протянул мне кусок свинца, сказав при этом:

— Возьми, и пусть Саад смеется, ибо настанет день, когда этот кусок свинца, если таково веление судьбы, будет тебе полезнее, чем все серебро из рудников.

И я, зная, каким хорошим человеком был Саади и как велика была его мудрость, не посмел обидеть его, высказав какие-либо возражения. И я взял кусок свинца, который он мне протягивал, и аккуратно завернул его в свой пустой пояс. И я не преминул горячо поблагодарить его и за добрые пожелания, и за добрые намерения. И тут оба друга покинули меня, чтобы продолжить прогулку, а я снова принялся за работу.

А когда вечером я вернулся домой и после трапезы разделся, чтобы лечь спать, я вдруг почувствовал, как что-то покатилось по полу. И, разыскав и подобрав это что-то, я обнаружил, что кусок свинца выпал из моего пояса. И, не придавая этому ни малейшего значения, я положил его на первое попавшееся место и растянулся на матрасе, где не замедлил заснуть.

В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.

А когда наступила

ВОСЕМЬСОТ СЕМЬДЕСЯТ ПЕРВАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Положил я кусок свинца на первое попавшееся место и растянулся на матрасе, где не замедлил заснуть.

Но в ту ночь, проснувшись по привычке своей рано, рыбак из моих соседей, осмотрев свои сети, прежде чем загрузить их на спину, обнаружил, что в них не хватает куска свинца как раз в том месте, где отсутствие свинца является серьезным недостатком для нормальной работы его приспособлений к добыванию хлеба насущного. И поскольку у него не было под рукой запасных грузил и вряд ли ему удалось купить их на базаре, учитывая, что все лавки были закрыты, он был в большом недоумении, думая, что, если он не отправится на рыбалку за два часа до рассвета, ему нечем будет накормить семью свою на следующий день. И тогда он решился сказать жене своей, чтобы она, несмотря на неподходящий час и неудобства, разбудила своих ближайших соседей и изложила им это дело, умоляя их найти ему кусок свинца, который заменил бы отсутствовавший в его сети.

И поскольку мы были ближайшими соседями рыбака, женщина постучала в нашу дверь, думая, наверное: «Я хочу попробовать попросить свинца у Хасана-канатчика, хотя по опыту знаю, что именно к нему надо идти, когда ничего не нужно». И она продолжала стучать в дверь, пока я не проснулся. И я крикнул:

— Кто там, у двери?

И она ответила:

— Это я, дочь дяди рыбака такого-то, соседа твоего! О Хасан, лицо мое почернело оттого, что я так беспокою тебя во сне, но речь идет об отце моих детей, и я вынудила душу свою к этому бесчинному поступку. Извини нас, милостивый сосед, и скажи мне, чтобы я не задерживала тебя дольше, заставив встать с постели, не найдется ли у тебя кусочка свинца одолжить моему мужу, чтобы он примотал его к своим сетям.

И тут я вспомнил про кусок свинца, который дал мне Саади, и подумал: «Клянусь Аллахом! Я не мог бы воспользовался им лучше, нежели оказав услугу соседу своему». И я ответил соседке, что у меня есть кусок свинца, который точно подойдет, и я пошел, нащупал этот кусок и передал его жене, чтобы та сама отдала его соседке.