И бедная женщина, обрадованная, что не напрасно пришла и небезрезультатно вернется домой, сказала жене моей:
— О соседка наша! Это большое одолжение, которое шейх Хасан делает нам этой ночью, и взамен вся рыба, которую мой супруг выловит с первого броска своих сетей, будет приписана вам на удачу, и мы завтра принесем ее вам.
И она поспешила передать кусок свинца нашему соседу-рыбаку, который тотчас же собрал сети свои и отправился на рыбалку по обычаю за два часа до рассвета.
Так вот, первый заброс сетей на нашу удачу принес только одну рыбу. Однако рыба эта была длинная, больше локтя, и довольно крупная. И рыбак, сосед наш, отложил ее в свою корзину и продолжил свой промысел. Но из всей рыбы, которую он добыл, ни одна не могла сравниться с первой по красоте и размерам. Поэтому, когда он закончил свой промысел, его первой заботой, перед тем как отправиться на базар, чтобы продать улов свой, было положить обещанную рыбу на слой пахучей листвы и принести ее нам со словами:
— Да сделает Аллах ее вкусной и радостной для вас! — И при этом он добавил: — Прошу вас принять этот дар, хотя он и недостаточно пристоен! Извините, о соседи! Но это ваша удача, мой первый улов!
А я же ответил:
— Это сделка, в которой ты сам себя обманываешь, о сосед! Потому что впервые мы получаем рыбу такой красоты и такой цены за кусок свинца, который едва ли стоит несколько медных монет. Но мы принимаем ее от тебя в подарок, чтобы не причинять тебе неприятностей и потому что ты делаешь это от дружеского и щедрого сердца.
И мы обменялись еще несколькими любезностями, и он ушел.
А я передал жене своей рыбу нашего соседа-рыбака, сказав ей:
— Видишь, о женщина, Саади не ошибся, когда сказал мне, что кусок свинца может быть мне полезнее, если пожелает Аллах, чем все золото Судана! Смотри, какая рыба! Такой никогда не было на столе у эмиров и царей!
И супруга моя, хотя и сильно обрадовалась при виде этой рыбы, тем не менее возразила мне:
— Да, клянусь Аллахом! Но что же мне с ней делать? У нас нет жаровни, у нас нет латки, достаточно большой, чтобы приготовить ее целиком.
А я отвечал:
— Это неважно. Не беспокойся, мы и так ее прекрасно съедим, будь она целой или разрезанной на кусочки. Так что не бойся пожертвовать внешним видом этой рыбы и не бойся разрезать ее на куски, чтобы сварить их потом с приправами.
И жена моя, разрезав рыбу посередине, вытащила ее внутренности и увидела посреди них что-то ярко сверкавшее. И она вытащила это что-то, обмыла в ведре — и мы увидели кусок стекла, большой, как голубиное яйцо, и прозрачный, как вода, стекающая со скалы. И после того как мы насмотрелись на него, мы отдали этот кусок стекла нашим детям, чтобы они сделали из него себе игрушку и не мешали матери своей, которая прекрасно приготовила нам рыбу.
Однако этим же вечером во время трапезы жена моя обнаружила, что, хотя она еще не зажгла масляную лампу, нашу комнату стал освещать какой-то странный свет. И она огляделась по сторонам, чтобы понять, откуда исходит этот свет, и увидела, что он исходит из стеклянного яйца, оставленного детьми на полу. И она взяла это яйцо и положила его на край полки, на обычное место для лампы. И мы были на пределе изумления, увидав живость исходящего от него света, и я воскликнул:
— Клянусь Аллахом! О дочь моего дяди, смотри, кусок свинца Си Саади не только кормит нас, но и освещает, и отныне он избавит нас от покупки масла для лампы!
И, освещенные дивным ясным светом этого стеклянного яйца, мы съели восхитительную рыбу, радуясь двойному благу в этот благословенный день и прославляя Воздаятеля за благодеяния Его. И мы легли спать в ту ночь, довольные своей участью и не желая ничего, кроме как продолжения такой жизни.
Однако на следующий день благодаря длинному языку дочери моего дяди слух об открытии нами этого светящегося стекла в брюхе рыбы не замедлил разнестись по окрестностям. И вскоре к моей жене пришла в гости соседка-еврейка, муж которой был ювелиром на базаре. И после саламов и приветствий с обеих сторон еврейка, долго рассматривавшая стеклянное яйцо, сказала супруге моей:
— О соседка моя, иншаллах! Благодари Аллаха, Который привел меня сегодня к тебе, потому что этот кусок стекла мне нравится и у меня есть примерно такой же, который я однажды купила и который хорошо бы сочетался с этим, поэтому я хотел бы купить его у тебя, и я предлагаю тебе, не торгуясь, огромную сумму в десять динаров из червонного золота.
Однако наши дети, услышав о продаже своей игрушки, стали плакать и умолять мать оставить ее им. И чтобы успокоить их, а также потому, что это яйцо стало для нас лампой, она уклонилась от столь заманчивого предложения, к великому огорчению еврейки, которая ушла весьма опечаленная.
Между тем я вернулся с работы, и жена сообщила мне, что только что произошло. И я ответил ей:
— Конечно, о дочь моего дяди, если бы это стеклянное яйцо не имело какой-либо ценности, эта дочь еврейского племени не предложила бы нам за него сумму в десять динаров. Поэтому я предвижу, что она вскорости к нам вернется, чтобы предложить нам больше. И в зависимости от того, что я увижу, я не буду торопиться, чтобы набить цену.
И тут мне вспомнились слова Си Саади, который предсказал, что кусок свинца может наверняка составить человеку целое состояние, если такова судьба его. И я в полной уверенности стал ждал, когда же наконец явится моя счастливая судьба, которая избегала меня так долго.
И в тот же вечер, как я и предполагал, к моей супруге пришла еврейка, жена ювелира, и после обычных саламов и приветствий сказала ей:
— О соседка моя Айша, как ты можешь презирать дары Воздаятеля? Разве надо презирать их и отвергать хлеб, который я предлагаю тебе за кусок стекла?! Но так как это для блага детей твоих, знай, что я рассказала мужу об этом яйце, и он согласился с моим желанием, потому что я беременна и желания беременных женщин не должны оставаться несбыточными, и он позволил мне предложить тебе двадцать динаров из червонного золота в обмен на твой кусок стекла.
Однако жена моя, получившая мои указания по этому поводу, ответила:
— Валлахи! О соседка, ты заставляешь меня призадуматься. Но в нашем доме у меня нет решающего слова, оно у сына моего дяди, который является хозяином дома и всего его содержимого, и именно к нему надо обращаться. Так что жди его возвращения и сделай ему свое предложение.
И вот когда я вернулся домой, еврейка повторила мне то, что она сказала супруге моей, и добавила:
— Я приношу тебе хлеб для детей твоих, о человек, за кусок стекла. И желание беременной женщины должно быть удовлетворено, и муж мой не хочет обременять свою совесть, отвергая желание беременной женщины, — вот почему он согласился позволить мне предложить тебе этот обмен с такой большой для него потерей.
А я, о мой повелитель, позволив этой еврейке обвинять меня во всем, в чем она хотела меня обвинить, не торопился отвечать ей и заканчивал всякий раз тем, что смотрел на нее, не говоря ни слова и просто кивая головой.
При виде этого иудейка пожелтела лицом, посмотрела на меня глазами, полными недоверия, и сказала:
— Молись своему пророку, о мусульманин!
Я же ответил:
— Да пребудет с ним мир и молитва, о неверующая, и избраннейшие благословения от Единого Бога.
И она возразила:
— Зачем ты смотришь так недобро, о отец детей своих, и зачем хочешь отринуть это благо Воздаятеля, данное дому твоему через нас?!
Я же ответил:
— Блага Аллаха над Его верующими, о дочь неверующих, неисчислимы! Да будет Он прославлен без посредства тех, кто блуждает в потемках!
А она мне сказала:
— Так ты отказываешься от двадцати золотых динаров?
А я снова отрицательно покачал головой.
Тогда она сказала:
— Тогда, о сосед, я предлагаю тебе за твой кусок стекла пятьдесят золотых динаров. Ты доволен?
А я снова с самым отстраненным видом отрицательно покачал головой и отвел глаза.
В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И я снова с самым отстраненным видом отрицательно покачал головой и отвел глаза.
Тогда жена ювелира подобрала свои юбки, словно собираясь уходить, подошла к двери, протянула руку, чтобы открыть ее и, словно внезапно передумав, повернулась ко мне и сказала:
— Последнее слово: сто золотых динаров! И я еще я не знаю, захочет ли мой муж дать мне такую огромную сумму.
И тогда я снизошел до ответа и сказал ей с деланым равнодушием:
— О соседка, я не хочу видеть, как ты уходишь недовольная, но ты все еще очень далека от своей цели, ибо это стеклянное яйцо, за которое ты предлагаешь мне ничтожную цену в сто динаров, — вещь замечательная, и история его столь же удивительна, как и оно само. И потому и только для того чтобы угодить тебе и нашему соседу и удовлетворить желание беременной женщины, я ограничусь тем, что потребую в качестве цены за это светоносное яйцо сумму в сто тысяч золотых динаров — ни больше ни меньше. Прими это или откажись, потому что другие ювелиры, которые больше знают, чем муж твой, об истинной ценности красивых уникальных вещей, предложат мне больше. Что же касается меня, то клянусь Всеведущим Аллахом, что я не вернусь к торгу и к оценке этой вещи ни для того, чтобы увеличить ее, ни для того, чтобы уменьшить ее. Уассалам!
Когда жена еврея услышала эти слова и поняла их значение, она не нашла, что возразить, и сказала мне, уходя:
— Я не продаю и не покупаю. Это дело моего мужа, и, если его это устраивает, он даст тебе об этом знать. Только пообещай мне набраться терпения и не вступать с другими в переговоры, пока он сам не увидит это стеклянное яйцо.
И я дал ей такое обещание. И она ушла. Так вот после этого спора, о эмир правоверных, я уже не сомневался, что яйцо, которое я считал стеклянным, было самоцветом из морских самоцветов, выпавшим из короны какого-нибудь морского царя. И к тому же я, как и все, знал, какие сокровища лежат в глубинах, о которых говорят дочери моря и морские царевны. И эта находка должна была утвердить меня в этом моем убеждении. И я прославил Воздаятеля, Который через рыбу рыбака вложил в мои руки этот чудесный образец украшений морских юниц. И я решил не отказываться от суммы в сто тысяч динаров, которую я установил для жены еврея, думая при этом, что, если бы я не спешил устанавливать цену, я мог бы, пожалуй, получить от ювелира-еврея и больше. Но поскольку я торжественно установил эту сумму, то не пожелал изменять себе и пообещал придерживаться того, что я озвучил.