Так вот однажды в выходной день я повел их на прогулку, и мы прошли чуть дальше обычного. И оттого что мы долго шли, мы все сильно притомились. И поскольку мы как раз подошли к колодцу, я решил спуститься в него, чтобы утолить жажду прохладной водой, которая находилась внутри, и достать из него, если удастся, ведро воды для учеников своих.
И поскольку веревки у нас не было, я взял у учеников все их тюрбаны и, сделав из них довольно длинную веревку, обвязал ею себя за талию и приказал ученикам спустить меня в колодец. И они тотчас повиновались мне. И я повис над отверстием колодца, а они начали осторожно спускать меня, чтобы моя голова не ударилась о каменные стенки. И вот переход от тепла к прохладе и от света к темноте заставил меня чихнуть, и я не мог подавить этот свой чих. А ученики мои то ли непроизвольно, то ли по привычке, то ли по озорству разом отпустили веревку и, как это делали в школе, скрестили руки и воскликнули:
— На здоровье! Благословение!
Но я едва успел им ответить, как тяжело ударился о дно колодца. А поскольку воды в нем было немного, я не утонул, а лишь сломал обе ноги и плечо, в то время как ученики мои, испуганные то ли своим озорством, то ли неосторожностью, задали стрекача. И я издавал такие крики от боли, что несколько прохожих, привлеченных этими звуками, вытащили меня из колодца. И поскольку я находился в весьма жалком состоянии, они посадили меня на осла и отвезли домой, где я мучился довольно долго. Однако я так и не оправился после этого несчастного случая. И я вряд ли смогу вернуться к своей работе школьного учителя.
И потому, о эмир правоверных, я был вынужден просить милостыню, чтобы жена моя и дети мои не умерли с голоду.
И в таком положении ты и увидел меня на багдадском мосту и великодушно помог мне.
Такова моя история.
И когда искалеченный учитель с разрезанным ртом закончил рассказывать о причинах, по которым он стал калекой, меченосец Масрур отвел его к остальным приглашенным. И тогда слепой, которого они встретили на мосту, вышел вперед, нащупывая землю между рук халифа, и по отданному ему приказу рассказал то, что должен был рассказать. И он начал так:
ИСТОРИЯ СЛЕПОГО, ПОЛУЧАВШЕГО ПОЩЕЧИНЫ НА МОСТУ
Знай, о эмир правоверных, что я, со своей стороны, во времена моей юности был проводником верблюдов. И благодаря своему труду и упорству я оказался владельцем восьмидесяти прекрасных верблюдов. И я сдавал их в аренду караванам и для торговых дел между странами, и на время паломничества, так что это приносило мне большой доход и позволяло из года в год увеличивать мой капитал и собственность. И с каждым днем мое желание стать еще богаче увеличивалось вместе с моей прибылью, и я мечтал только о том, чтобы стать самым богатым из верблюжьих проводников в Ираке.
Так вот в один из дней, когда я возвращался из Басры порожняком со своими восьмьюдесятью верблюдами, которых я привел груженными товарами в Индию, я остановился у резервуара с водой, чтобы дать им напиться и попастись поблизости, и я увидел, что ко мне приближается дервиш. И этот дервиш подошел ко мне с радушием и после приветствий с обеих сторон подсел ко мне. И мы разделили наши припасы и по обычаям пустыни вместе приступили к трапезе. После чего мы принялись размышлять о том о сем и расспрашивать друг друга о нашем путешествии и его предназначении. И он сказал мне, что направляется в Басру, а я сказал ему, что еду в Багдад. И когда между нами воцарилась доверительная близость, я рассказал ему о своих делах и заработках и поделился с ним своими планами по увеличению богатства и достатка.
И дервиш, позволив мне выговориться, посмотрел на меня с улыбкой и сказал:
— О господин мой Баба Абдаллах, какие большие усилия ты предпринимаешь, чтобы достичь столь несоизмеримый результат, когда иногда достаточно одного поворота дороги, чтобы судьба в мгновение ока сделала тебя не только богаче всех проводников верблюдов в Ираке, но и могущественнее всех королей земли, вместе взятых. — Потом он добавил: — О мой господин Баба Абдаллах, ты когда-нибудь слышал о скрытых сокровищах и подземных богатствах?
И я ответил:
— Конечно, о дервиш, я часто слышал о скрытых сокровищах и подземных богатствах. И все мы знаем, что каждый из нас может однажды, если таково веление судьбы, проснуться богаче всех царей. И нет пахаря, который, вспахивая землю свою, не думает, что настанет день, когда он наткнется на замковый камень[59] какого-нибудь чудесного сокровища, и нет рыбака, который, бросая в воду сети свои, не верит, что настанет день, когда он вытащит жемчужину или морской камень, который доведет его до пределов богатства. Так что, о дервиш, я не невежда, и, кроме того, я убежден, что люди твоего круга знают секреты и заклинания великой силы.
И дервиш при этих словах перестал водить своим посохом по песку, снова посмотрел на меня и сказал:
— О господин мой Баба Абдаллах, я думаю, что встреча со мной — это благословенная встреча, и я верю, что этот день для тебя станет днем поворота дороги, на которой ты встретишь судьбу свою.
И я сказал ему:
— Клянусь Аллахом, о дервиш, я приму ее с твердостью и с открытым лицом, и, что бы она ни принесла мне, я приму это с благодарным сердцем!
И он сказал мне:
— Тогда встань, бедняк, и следуй за мною!
И он поднялся и пошел впереди меня. И я последовал за ним, думая: «Воистину, сегодня день судьбы моей, которого я ожидал столь долгое время». И через час ходьбы мы добрались до довольно просторной долины, проход в которую был так узок, что мои верблюды едва могли пройти по нему один за другим. Но вскоре местность расширилась вместе с долиной — и мы оказались у подножия такой непроходимой горы, что можно было не опасаться, что какое-нибудь человеческое существо когда-нибудь доберется до нас с той стороны.
И дервиш сказал мне:
— Вот мы и пришли туда, куда надо было попасть. Останови своих верблюдов и заставь их лечь на живот, чтобы, когда придет время нагрузить их тем, что ты вскоре увидишь, нам не пришлось бы этого делать.
И я ответил, что слушаю и повинуюсь, и я заставил всех моих верблюдов одного за другим лечь на живот на обширной площадке, находившейся у подножия этой горы.
После чего я присоединился к дервишу и увидел, что в руке у него огниво, с помощью которого он поджег груду сухих веток. И как только пламя разгорелось, дервиш бросил в него пригоршню ладана, произнеся слова, смысла которых я не понял. И тотчас в воздух поднялся столб дыма, и дервиш рассек его своим посохом пополам — и тотчас же большая скала, перед которой мы стояли, раскололась надвое и позволила нам увидеть широкий проем там, где мгновение назад была гладкая вертикальная стена.
В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.
И тотчас в воздух поднялся столб дыма, и дервиш рассек его своим посохом пополам — и тотчас же большая скала, перед которой мы стояли, раскололась надвое.
А когда наступила
она сказала:
Тотчас же большая скала, перед которой мы стояли, раскололась надвое и позволила нам увидеть широкий проем там, где мгновение назад была гладкая вертикальная стена.
А там, за ним, лежали груды чеканного золота и каменьев, как те груды соли, что мы видим на берегу моря. И я при виде этого сокровища набросился на первую же кучу золота с быстротой пикирующего на голубя ястреба и принялся набивать золотом мешок, который успел прихватить с собой. Однако дервиш рассмеялся и сказал мне:
— О бедняга, зачем ты делаешь такую невыгодную работу?! Разве ты не видишь, что, наполнив все свои мешки золотыми монетами, ты сделаешь их слишком тяжелыми для своих верблюдов?! Вместо этого наполни их этими самоцветными камнями, которые лежат чуть дальше, ведь каждый из них стоит больше, чем каждый из этих кусков золота, и в то же время каждый в сто раз легче, чем кусок этого металла.
И я ответил:
— Никаких возражений, о дервиш, — ибо увидел, насколько справедливо было его наблюдение.
И один за другим я наполнил свои мешки этими камнями и погрузил их по два на спины моих верблюдов. И когда я нагрузил таким образом восемьдесят верблюдов, дервиш, который смотрел на меня, улыбаясь и не двигаясь с места, встал и сказал мне:
— Осталось только закрыть клад и уйти.
И, сказав так, он прошел через скалу, и я увидел, как он направляется к большому кувшину из золота, стоявшему на подставке из сандалового дерева. И я подумал про себя: «Клянусь Аллахом! Как жаль, что у меня нет с собой восьмидесяти тысяч верблюдов, нагруженных этими ограненными камнями, и монетами, и драгоценностями, вместо тех восьмидесяти, которыми я владею!»
И тут я увидел, как дервиш подошел к драгоценному кувшину и поднял крышку. И он взял оттуда маленький золотой горшочек, который спрятал у себя на груди. И когда я вопросительно посмотрел на него, он сказал мне:
— Ничего особенного. Это всего лишь глазная мазь.
И он не сказал больше ни слова. И когда я, движимый любопытством, в свою очередь, хотел подойти, чтобы взять немного этой мази для глаз, он остановил меня, сказав:
— На сегодня хватит, и нам пора отсюда выбираться.
И он подтолкнул меня к выходу и произнес какие-то слова, которых я не разобрал. И тотчас же обе части скалы соединились, и на месте зияющего проема возникла ровная поверхность, которая была такой же гладкой, как если бы ее только что вырезали из горного камня.
И тогда дервиш повернулся ко мне и сказал:
— О Баба Абдаллах, мы сейчас выйдем из этой долины. И как только мы доберемся до того места, где встретились, мы поделим нашу добычу по справедливости, по-дружески.
И тогда я заставил своих верблюдов встать. И мы благополучно миновали то место, по которому прошли в долину, и вместе двинулись к караванному пути, где нам надо было разделиться, чтобы каждый мог пойти своей дорогой: я — к Багдаду, а дервиш — в Басру.