Однако по дороге я сказал себе, размышляя о предстоящей дележке: «Клянусь Аллахом! Этот дервиш требует слишком многого за то, что он сделал. Правда, именно он рассказал мне о сокровище и открыл его благодаря своей науке колдовства, которую осуждает Священное Писание. Но если бы не мои верблюды, что бы он мог сделать? И даже, может быть, без моего присутствия дело не выгорело бы, поскольку наверняка это сокровище записано на меня и зависит от моей удачи и судьбы. Поэтому думаю, что если дам ему сорок верблюдов, нагруженных этими камнями, то я буду разочарован оставшимся мне добром, ведь когда я нагружал мешки, он отдыхал, улыбаясь, и к тому же именно я хозяин верблюдов. Поэтому я не должен позволять ему действовать по своему усмотрению при этом обмене. И я сумею заставить его услышать правду».
Поэтому, когда наступил момент дележа, я сказал дервишу:
— О святой человек, ты, который по самим принципам своей корпорации должен мало заботиться о мирских благах, что ты будешь делать с сорока верблюдами и с их грузом, которого ты несправедливо требуешь от меня за свои указания?
И дервиш, не возмущенный и не рассерженный моими словами, чего я не ожидал, спокойно мне ответил:
— Баба Абдаллах, ты прав, когда говоришь, что я должен быть человеком, который мало заботится о благах этого мира. Поэтому я не претендую на ту ее часть, которая должна принадлежать не мне, а согласно принципу справедливого дележа должна быть распределена по всему миру среди бедных и обездоленных. Что же касается того, что ты называешь несправедливостью, то подумай, о Баба Абдаллах, что и со стократно меньшим, чем я дал тебе, ты уже будешь самым богатым из жителей Багдада. И ты забываешь, что ничто не принуждало меня рассказывать тебе об этом сокровище и что я мог бы хранить эту тайну только для себя. Оставь жадность в стороне и довольствуйся тем, что дал тебе Аллах, не стремясь вернуться к нашему соглашению!
И хотя я понимал недостаточность своих притязаний и был уверен, что неправ, я изменил свою тактику и ответил так:
— О дервиш, ты убедил меня в моих заблуждениях. Но позволь напомнить тебе, что ты превосходный дервиш, который ничего не понимает в управлении верблюдами и умеет только служить Всевышнему. Поэтому ты забываешь, на какие хлопоты ты себя обрекаешь, желая погонять столько верблюдов, привыкших к голосу своего хозяина. Поверь мне, тебе следует взять их как можно меньше, а позже ты сможешь вернуться в эту сокровищницу, чтобы пополнить свой запас драгоценных камней, ведь ты можешь открывать и закрывать по своему усмотрению вход в пещеру. Поэтому прислушайся к моему совету и не подвергай душу свою бедам и заботам, к которым она не привыкла.
И дервиш, словно был не в состоянии ни в чем мне отказать, ответил:
— Признаюсь, о Баба Абдаллах, что я сначала и не задумывался о том, о чем ты мне только что напомнил, и теперь я уже чрезвычайно беспокоюсь о последствиях этого путешествия, во время которого я буду находиться наедине со всеми этими верблюдами. Поэтому из сорока верблюдов, которые перейдут ко мне, выбери двадцать, которые тебе будет угодно выбрать, и оставь мне двадцать, которые останутся со мною. И да пребудет с тобой Аллах!
И я, сильно удивленный тем, что дервиша удалось так легко уговорить, тем не менее поспешил выбрать сначала те сорок верблюдов, которые были моей долей, а затем и те двадцать, которые дервиш мне уступил. И, поблагодарив его за добрые услуги, я отошел от него и двинулся в сторону Багдада, в то время как он повел своих двадцать верблюдов к Басре.
Но не успел я сделать и нескольких шагов по дороге в Багдад, как в сердце моем вспыхнула зависть и черная неблагодарность. И я стал оплакивать потерю моих двадцати верблюдов, а еще более богатство, которое они несли на своих спинах. И я сказал себе: «Почему он расстраивает меня моими двадцатью верблюдами, этот проклятый дервиш, когда он хозяин клада и может взять из него все, что захочет?!» И я остановил своих верблюдов и побежал вслед за дервишем, призывая его изо всех сил и делая ему знаки остановить своих верблюдов и ждать меня. И он услышал мой голос и остановился. И, догнав его, я сказал ему:
— О брат мой дервиш! Я не смог покинуть тебя, так как сильно разволновался о тебе, о твоем спокойствии. И я не решился расстаться с тобой, не призвав тебя еще раз подумать о том, как трудно вести двадцать нагруженных верблюдов, особенно тебе, о брат мой дервиш, человеку, не привыкшему к этому ремеслу и занятию. Поверь мне, тебе будет гораздо лучше, если ты будешь держать при себе только самое большее десять верблюдов, избавив себя от остальных десяти и поручив их такому человеку, как я, который может позаботиться о сотне верблюдов словно об одном-единственном.
И слова мои произвели желаемый мною эффект, ибо дервиш без всякого сопротивления уступил мне десять верблюдов, о которых я просил, так что у него осталось не более десяти, а я увидел себя хозяином семидесяти верблюдов с их грузами, ценность которых превосходила богатства всех царей земли, вместе взятых.
И после этого, как кажется, о эмир правоверных, я вроде должен был удовлетвориться, но, напротив, глаза мои оставались пустыми, как и прежде, если не больше, а жадность моя только росла вместе с моими приобретениями. И я решил удвоить свои просьбы, молитвы и назойливость, решив, что дервиш благодаря своему великодушию в полной мере удовлетворит их, снисходительно уступив мне десять оставшихся у него верблюдов. И я обнял его, и поцеловал руки его, и приставал к нему до тех пор, пока у него уже не осталось сил отказать мне в этих верблюдах, и он объявил мне, что они принадлежат мне, говоря:
— О брат мой Баба Абдаллах, используй богатства, которые приходят к тебе от Воздаятеля, во благо и помни дервиша, который встретил тебя на повороте судьбы твоей!
В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Брат мой Баба Абдаллах, используй богатства, которые приходят к тебе от Воздаятеля, во благо и помни дервиша, который встретил тебя на повороте судьбы твоей!
Но я, о мой повелитель, вместо того чтобы быть на пределе удовлетворения оттого, что стал владельцем всего груза драгоценных каменей, из-за жадности своих завидущих глаз стал просить о чем-то еще. И именно это должно было стать причиной моего падения. Мне пришло в голову, что маленький золотой горшочек, в котором хранилась мазь и который дервиш, прежде чем выйти из пещеры, вынул из драгоценного кувшина, тоже должен принадлежать мне, как и все остальное, потому что я подумал про себя: «Кто знает, какими должны быть достоинства этой мази?! И потом я имею право взять этот горшочек, поскольку дервиш может достать в пещере такой же, когда ему заблагорассудится». И эта мысль заставила меня поведать ему об этом. И когда он поцеловал меня, чтобы удалиться, я сказал ему:
— Клянусь Аллахом над тобой! О брат мой дервиш, что ты хочешь сделать с этой маленькой баночкой мази, которую ты спрятал у себя на груди? И что может сделать с этой мазью дервиш, который обычно не употребляет ни мази, ни запаха мази, ни тени мази? Скорее отдай мне этот маленький горшочек, чтобы я мог унести его вместе с прочим как память о тебе!
Однако на сей раз я ожидал, что дервиш, раздраженный моей назойливостью, попросту откажет мне в том, о чем я просил. И я был готов в случае его отказа отнять этот горшочек силой, поскольку я был гораздо сильнее его, а в случае если он будет сопротивляться, я готов был прибить его в этом пустынном месте. Однако вопреки всем ожиданиям дервиш добродушно улыбнулся мне, вытащил горшочек из-за пазухи и милостиво подал его мне, говоря:
— Вот этот горшочек, о брат мой Баба Абдаллах, и пусть он исполнит последнее твое желание! Впрочем, если ты считаешь, что я могу сделать для тебя что-то еще, тебе надо только сказать об этом — и я буду готов удовлетворить тебя.
А я, взяв горшочек в руки, открыл его и, рассматривая содержимое, сказал дервишу:
— Клянусь Аллахом над тобой, о брат мой дервиш, дополни свои добродетели, сказав мне, в чем польза и достоинства этой мази, о которых я не знаю!
И Дервиш ответил:
— От всего сердца, о друг мой! — и добавил: — Знай же, раз ты просишь, что эту мазь готовили джинны собственными руками и они придали ей чудесные свойства. Если немного этой мази положить вокруг левого глаза и на левое веко, она позволит тому, кто ей воспользовался, видеть тайники и сокровища, скрытые в земле. Но если, по несчастью, положить эту мазь на правый глаз, то человек от этого ослепнет сразу на оба глаза. Таковы чудесные свойства этой мази, и таково ее применение, о брат мой Баба Абдаллах. Уассалам!
И, сказав это, он снова захотел уйти от меня. Но я схватил его за рукав и сказал ему:
— Клянусь жизнью своей! Окажи мне последнюю услугу — наложи эту мазь на мой левый глаз, ибо ты умеешь это делать гораздо лучше меня, а я нахожусь на грани нетерпения, ведь мне хочется испытать чудесное свойство этой мази, обладателем которой я стал!
И дервиш не заставил себя ждать и упрашивать слишком долго, все так же невозмутимо и спокойно он взял немного мази на кончик пальца своего и наложил вокруг моего левого глаза и на левое веко, говоря мне:
— Теперь открой этот левый глаз, а правый закрой!
И я открыл свой левый глаз, о эмир правоверных, а правый закрыл. И тотчас все видимое моим глазам исчезло, уступив место виду многоярусных подземных и подводных пещер. И я увидел стволы гигантских деревьев с вырытым у их основания ямами и выдолбленные в скалах тайники разного рода. И все это было наполнено сокровищами — драгоценными камнями и ювелирными изделиями всех цветов и форм. И я увидел драгоценные металлы в рудниках, девственное серебро и натуральное золото, кристаллы, камни и драгоценные жилы в глубинах земли. И я продолжал смотреть и удивляться на это зрелище до тех пор, пока не почувствовал, что мой правый глаз, который я был вынужден держать закрытым, устал и просит, чтобы его открыли. Тогда я открыл его — и тотчас все окружающие меня предметы сами собой приняли обычный вид и вернулись на свои обычные места, и все видения, вызванные действием волшебной мази, исчезли.