И он был поистине великим государем.
Вот и все, что случилось с тремя генеалогами.
Что же касается прежнего султана, то его история только начинается.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А ее сестра, маленькая Доньязада, которая день ото дня, ночь от ночи расцветала и делалась все милее, и понятливее, и внимательнее, и молчаливее, приподнялась на ковре, на котором она лежала растянувшись и сказала ей:
— О сестра моя, как приятны, сладостны, увеселительны и свежи слова твои!
И Шахерезада улыбнулась ей, обняла ее и сказала:
— Да? Но разве можно это сравнить с тем, что я расскажу в следующую ночь, если, конечно, на это будет разрешение нашего господина царя!
И царь Шахрияр сказал:
— О Шахерезада, не сомневайся! Ты можешь, конечно, рассказать нам завтра продолжение этой истории, которую иначе ни к чему было бы и начинать. И ты можешь, если ты не устала, продолжить ее даже и в эту ночь, так хочется мне узнать, что случилось с прежним султаном, сыном прелюбодеяния! Да будут прокляты Аллахом неверные жены! Во всяком случае, я должен сознаться, что здесь жена султана, мать незаконнорожденного, сошлась с поваром по превосходному побуждению и вовсе не для удовлетворения своего любострастия. Да будет над нею милосердие Аллаха! Но что касается той проклятой, беспутной, собачьей дочери, которая сделала то, что она сделала с негром Массудом, то это вовсе не было для того, чтобы обеспечить трон за моим потомством, о проклятая! Да не смилуется над нею Аллах!
И, сказав это, царь Шахрияр угрожающе нахмурил брови и, поводя из стороны в сторону побелевшими глазами, прибавил:
— Что же касается тебя, Шахерезада, я начинаю думать, что ты, быть может, и не такая, как все эти бесстыжие, с которых я снял головы!
И Шахерезада склонилась перед суровым царем и сказала:
— Да продлит Аллах жизнь нашего повелителя и да дозволит мне прожить до завтрашней ночи, чтобы рассказать о том, что случилось с симпатичным незаконнорожденным!
И, сказав это, она умолкла.
А когда наступила
А маленькая Доньязада сказала сестре:
Аллах над тобою, о сестра моя! Если тебе не хочется еще спать, пожалуйста, расскажи нам поскорее, что случилось с прежним султаном, незаконным сыном повара?
И Шахерезада сказала:
— От всего сердца и почту своим долгом относительно этого великодушного царя, нашего повелителя!
И она продолжила историю так:
— Что касается прежнего султана, то его история только начинается. Вот она.
Отказавшись от престола и передав свою власть в руки третьего генеалога, бывший султан облекся в платье дервиша-паломника и, не тратя времени на прощания, которыми теперь он совершенно пренебрегал, и ничего не взяв с собою, он пустился в путь к странам Египта, где он рассчитывал жить в уединении, забвении и в размышлениях о своей участи. И Аллах предначертал ему неприкосновенность, и после странствия, исполненного трудов и опасностей, он прибыл в великолепный город Каир, этот неизмеримый город, столь отличный от прочих городов той страны и имеющий в окружности не менее трех с половиною дней пути. И увидел он, что это действительно чудо света наряду с мостом Санджа[8], маяком Аль-Искандарии[9] и Джамия-аль-Умейи[10] в Дамаске. И он нашел, что поэт вовсе не преувеличил красот этого города и этой страны, сказав:
Египет, дивная страна,
Пыль которой — золото,
Река которой — благословение,
Жители которой — очарование,
Ты принадлежишь победителю,
Сумевшему завоевать тебя!
И прогуливаясь, и приглядываясь, и удивляясь, и не утомляя себя, бывший султан чувствовал себя счастливым под своими одеждами дервиша и тем, что он может сколько угодно дивиться, к своему удовольствию, и тем, что он может ходить по произволу и останавливаться по желанию, и тем, что он свободен от забот и тягостей власти. И он подумал: «Хвала Аллаху Воздаятелю! Одним Он дает могущество и вместе с ним тягости и заботы, другим — бедность и вместе с нею беззаботность и легкость сердца. И вот последние-то — наиболее облагодетельствованные! Да будет Он благословен!»
И он прибыл таким образом, обогащаясь впечатлениями, к дворцу самого султана Каира, которым тогда был султан Махмуд.
И подошел он к окнам дворца и, опершись на свой посох дервиша, предался размышлениям о жизни, протекавшей в этом внушительном жилище султана страны, и о множестве занятий, беспокойств и всевозможных забот, в которые постоянно была погружена эта жизнь, не говоря уже об ответственности перед Всевышним, Который видит и судит все деяния царей. И он развеселился в душе своей, подумав о том, что он освободился благодаря разоблачению своего рождения от столь тягостной и сложной жизни и променял ее на существование, полное воздуха и свободы, и вместо всего своего имущества и доходов имеет только рубаху, льняную одежду и посох. И он почувствовал в себе величайшее спокойствие, которое освежило его душу и заставило его забыть все его прошлые волнения.
И вот как раз в этот самый момент султан Махмуд, возвращаясь с охоты, вступал в свой дворец. И он заметил дервиша, опирающегося на свой посох и не замечавшего ничего окружающего. И он был поражен благородной осанкой этого дервиша, и изящной позой его, и одухотворенным видом его. И он сказал себе: «Клянусь Аллахом, вот первый дервиш, который не побирается, проходя мимо богатых господ. Без всякого сомнения, история его должна быть необыкновенной историей».
И он послал к нему одного из господ своей свиты, чтобы пригласить его войти во дворец, так как он желал побеседовать с ним. И дервиш не мог сделать ничего иного, как только повиноваться и исполнить просьбу султана. И это был для него второй поворот судьбы.
И султан Махмуд, отдохнув немного после утомительной охоты, приказал дервишу войти и предстать перед ним, и приветливо принял его, и стал ласково расспрашивать о его положении, говоря ему:
— Благодать над тобою, о почтенный дервиш Аллаха! Судя по твоей наружности, я полагаю, что ты, должно быть, сын благородных арабов Хиджаза или Йемена!
И дервиш отвечал:
— Аллах один благороден, о господин мой! Я же не больше, как бедный человек, нищий!
И султан Махмуд начал опять:
— В этом нет ничего невозможного! Но какова причина твоего прихода в эту страну и твоего присутствия под стенами этого дворца, о дервиш? Это, должно быть, поистине необыкновенная история! — И он прибавил: — Аллах над тобою, о благословенный дервиш! Расскажи мне твою историю, ничего не скрывая!
И дервиш при этих словах султана не мог сдержать слез, упавших из его глаз, и сердце его сжалось от сильного волнения. И он отвечал:
— Я не скрою от тебя ничего, о владыка, из моей истории, хотя воспоминание о ней полно для меня и горечи, и сладости. Но позволь мне не передавать ее в обществе других.
И султан Махмуд поднялся со своего трона, сошел к дервишу и, взяв его за руку, отвел в отдаленную залу, где и заперся вместе с ним. Потом он сказал ему:
— Теперь ты можешь говорить без всякого опасения, о дервиш!
Тогда прежний султан, усевшись на ковре перед лицом султана
Махмуда, сказал:
— Аллах велик! Вот моя история.
И он рассказал все, что с ним произошло, от начала и до конца, не пропуская ни одной подробности: и как он отказался от престола, и как он преобразился в дервиша, чтобы, странствуя, забыть о своих несчастьях. Но не стоит повторять это.
Когда султан Махмуд услышал о приключениях предполагаемого дервиша, он бросился к нему на шею, с открытым сердцем облобызал его и сказал ему:
— Слава Тому, Кто низводит и поднимает, Кто уничижает и возвеличивает постановлениями Своей мудрости и Своего всемогущества! — Потом он прибавил: — Поистине, о брат мой, твоя история есть великая история, и твое наставление есть великое наставление! Да возблагодарится тебе за то, что ты облагородил слух мой и обогатил разум мой! Скорбь, о брат мой, есть огонь, который очищает, и коловращение времени исцеляет очи, слепые от рождения! И теперь, когда мудрость избрала твое сердце своим жилищем и когда добродетель и смирение перед Аллахом дали тебе больше титулов благородства, чем дано сыновьям царей тысячелетнего господства, не будет ли мне дозволено выразить одно желание, о величайший?
И бывший султан сказал:
— Над моей головой и перед моими глазами, о великодушный султан!
И султан Махмуд сказал:
— Я бы желал быть твоим другом! — И, говоря это, он вновь обнял бывшего султана, ставшего дервишем, и сказал ему: — Сколь прекрасна отныне будет наша жизнь, о брат мой! Мы будем вместе выходить, вместе возвращаться, и по ночам мы будем обходить, переодетыми, различные части города для того, чтобы приобретать духовные дары, которые могут дать нам эти прогулки. И в этом дворце все будет нам принадлежать пополам в полной сердечности. Пожалуйста, не отказывай мне, потому что отказ есть один из видов скупости!
И когда султан-дервиш с растроганным сердцем принял это дружеское предложение, султан Махмуд прибавил:
— О брат мой и друг, знай в свою очередь, что и в моей жизни была одна история. И история эта столь удивительна, что, будучи записана иглою во внутреннем уголке глаза, она могла бы послужить спасительным уроком для тех, кто с уважением читал бы ее. И я хочу без промедления рассказать тебе ее, чтобы ты знал с самого же начала нашей дружбы, кто я есть и кем я был.
И султан Махмуд, собрав свои воспоминания, рассказал султану-дервишу, ставшему его другом, следующее:
ИСТОРИЯ ЮНОШИ-ОБЕЗЬЯНЫ
Знай, о брат мой, что начало моей жизни совершенно подобно концу твоей, ибо если ты, будучи вначале султаном, закончил тем, что облачился в одеяние дервиша, то я сделал совсем обратное. Ибо я сначала был дервишем, и беднейшим из всех дервишей, и только потом сделался правителем, воссев на трон египетского султаната.