И тут мне вспомнились последние слова отца моего, которые я на сей раз счел разумными, сказав себе: «Воистину, лучше умереть повешенным, чем просить милостыню на дороге».
И, подумав так, я взял толстую веревку и спустился в сад. И, решив повеситься, я направился к тому дереву, о котором шла речь, увидал крепкую ветку и, чтобы добраться до нее, положил два больших камня у подножия старого дерева. Затем я привязал к ветке веревку, а на другом ее конце сделал петлю, просунул в нее шею и, прося прощения у Аллаха за мой поступок, повис в воздухе над двумя камнями. И я уже размахивал руками, когда ветка, поддавшись под моим весом, хрустнула и оторвалась от ствола. И я упал вместе с ней на землю прежде, чем жизнь покинула мое тело.
И когда я пришел в себя от обморока и понял, что не умер, я был очень огорчен тем, что потратил столько усилий зря и решил довести это дело до конца. И уже встал, чтобы повторить свое преступное деяние, когда увидел, как с дерева упал камешек, и я увидел, что этот камешек горит на земле, как раскаленный уголек. И к своему удивлению, я заметил, что там, где только что произошло мое падение, земля была усыпана этими блестящими камешками и что они всё еще падали с дерева, точно из того самого места, где обломилась ветка. И я поднялся на два большие камня и присмотрелся к месту обрыва ветки. И увидел я, что в том месте ствол был не сплошной, а со впадиной и из нее выпадали те камешки, которые были бриллиантами, изумрудами и другими самоцветами всех цветов.
При виде этого, о мой повелитель, я понял истинный смысл слов отца моего и их истинную ценность, сообразив, что отец отнюдь не советовал мне убить себя, а лишь просто повиснуть на этой главной ветке дерева, заранее зная, что она поддастся под моим весом и откроет сокровище, которое он сам спрятал в ожидании плохих дней для меня в выдолбленном стволе старого дерева.
И мое сердце екнуло от радости, я побежал в дом за топором и увеличил образовавшееся отверстие. И я обнаружил, что весь огромный ствол старого дерева дуплист и до основания заполнен рубинами, бриллиантами, бирюзой, жемчугом, изумрудами и всеми видами земных и морских самоцветов.
Тогда я, прославив Аллаха за Его благодеяния и благословив в своем сердце память об отце моем, чья мудрость предвидела мои глупости и предназначила мне это неслыханное спасение, возненавидел свою прежнюю жизнь и привычку к разврату и расточительности, и я решил стать достойным и уравновешенным человеком. Во-первых, я не хотел больше жить в городе, который был свидетелем моих выходок, и я решил отправиться в Персидское царство, где меня привлекал непобедимым влечением знаменитый город Шираз, о котором я часто слышал от отца как о городе, в котором собраны все изящество духа и вся прелесть жизни. И я сказал себе: «О Хасан, в этом городе Ширазе ты устроишься торговцем самоцветами и познакомишься с самыми замечательными людьми на земле! И поскольку ты умеешь говорить по-персидски, тебе это не составит труда».
И я тут же сделал то, что решил сделать. И Аллах послал мне безопасную дорогу, и вскоре после долгого путешествия я беспрепятственно добрался до города Шираза, где правил тогда великий царь Сабур-шах.
И я добрался до самого лучшего в городе хана, где снял хорошую комнату. И, не тратя времени на отдых, я сменил свою дорожную одежду на новую, очень красивую и отправился бродить по улицам и базарам этого великолепного города.
И вот когда я только вышел из большой украшенной изразцами мечети, красота которой тронула мое сердце и вызвала у меня молитвенный экстаз, я увидел визиря из числа визирей царя Сабур-шаха, который вышел вместе со мной. И он тоже увидел меня и остановился передо мною, созерцая меня, словно я был каким-то ангелом. Потом он подошел ко мне и сказал:
— О прекраснейший из юношей, из какой ты страны? Ибо я вижу по твоему одеянию, что ты чужестранец в нашем городе.
И я ответил, кланяясь:
— Я из Дамаска, о господин мой, и пришел в Шираз, чтобы поучиться кой-чему у его жителей.
И визирь, услышав мои слова, просиял и, обняв меня, сказал мне:
— Какие прекрасные слова на устах твоих, о сын мой! Сколько тебе лет?
Я же отвечал:
— Я раб твой шестнадцати лет!
И он еще больше просиял, потому что был потомком друзей Лута[61], и сказал мне:
— Это прекрасный возраст, о дитя мое! Это прекрасный возраст! И если у тебя нет других дел, пойдем со мной во дворец, и я представлю тебя нашему царю, который любит красивые лица, и он назначит тебя одним из своих дворецких! И конечно же, ты станешь их славой и их главой!
И я ответил ему:
— Слушаю и повинуюсь!
Тогда он взял меня за руку, и мы пошли вместе, беседуя о том о сем. И он очень удивился, услышав, как я легко и чисто говорю на персидском языке, который не был моим родным. И он дивился моему виду и манерам. И он сказал мне:
— Клянусь Аллахом! Если все юноши Дамаска похожи на тебя, то этот город — часть рая, а часть неба над Дамаском — сам рай!
И мы пришли таким образом во дворец царя Сабур-шаха, к которому он ввел меня и который действительно улыбнулся, увидав меня, и сказал:
— Приветствую тебя, о чужестранец из Дамаска, в моем дворце! — И он спросил меня: — Как зовут тебя, о прекрасный юноша?
И я ответил:
— Я раб твой Хасан, о царь времен.
И, услыхав от меня такой ответ, он расцвел от удовольствия и сказал мне:
— Ни одно имя не подходит лучше к такому лицу, как у тебя, о Хасан! — и добавил: — Назначаю тебя своим дворецким, чтобы глаза мои каждое утро радовались при виде тебя!
А я поцеловал руку царя и поблагодарил его за проявленную ко мне доброту. И визирь увел меня, заставил снять одежду и собственноручно облачил меня в одеяние придворного. И он дал мне первый урок, как следует одеваться при дворе, и объяснил обязанности дворецкого. И я не знал, как выразить ему свою благодарность за все его внимание. И он взял меня под свою опеку, и я стал его другом. И все остальные придворные, которые были молоды и очень красивы, со своей стороны, тоже стали моими друзьями. И моя жизнь представлялась восхитительной в этом дворце, который и без того дарил мне столько радости и обещал столько нежных удовольствий.
Тем не менее до той поры, о господин мой, ни одной женщины не было в моей жизни, однако вскоре ей предстояло появиться, и вместе с ней моя жизнь должна была осложниться.
Но на этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно приостановила свой рассказ.
А когда наступила
она сказала:
Тем не менее до той поры, о господин мой, ни одной женщины не было в моей жизни, однако вскоре ей предстояло появиться, и вместе с ней моя жизнь должна была осложниться.
И я должен сказать тебе, о господин мой, что визирь царя Сабур-шаха, мой покровитель, сказал мне еще в первый день: «Знай, мой дорогой, что всем дворецким двенадцати палат, а также всем дворцовым сановникам, офицерам и гвардейцам запрещено бродить ночью по дворцовым садам после определенного часа. С этого часа только женщины гарема могут приходить туда подышать свежим воздухом и поболтать между собой. А если кого-то, на его несчастье, застигнут в саду в этот час, он рискует головой своей». И я пообещал себе никогда так не рисковать.
Так вот однажды вечером, в прохладу, когда воздух был особенно сладок, я позволил себе уснуть на садовой скамейке. И я не знаю, как долго я пролежал. И во сне я слышал женские голоса, которые говорили: «О! Это ангел! Это ангел! Ангел! О! Какой он красивый! Какой он красивый! Какой красивый!» И я вдруг проснулся, но не увидел ничего, кроме темноты. И я понял, что это был только сон. И еще я понимал, что, если бы меня застали в этот час в садах, я рисковал бы потерять голову свою, несмотря на дружеские чувства, которые я вызывал у царя и его визиря. И, огорченный этой мыслью, я решительно вскочил, чтобы убежать во дворец, прежде чем меня заметят в этих запретных местах. Но вот из тени и тишины вдруг возник женский голос, который насмешливо сказал мне:
— Куда ты? Куда же ты, о проснувшийся красавец?
А я, еще более взволнованный, чем если бы за мной гнались все стражи гарема, хотел унести оттуда свои ноги и думал только о том, чтобы побыстрее добраться до дворца. Но прежде чем я успел сделать несколько шагов, я увидел на обочине аллеи в свете луны, вынырнувшей из-за облака, стоящую передо мной девушку невероятной красоты и белизны, и она улыбалась мне своими двумя большими глазами влюбленной газели. И тело ее было величественно, а пропорции его царственно совершенны. И луна, сиявшая на небе Аллаха, была менее яркой, чем ее лицо.
И я, оказавшись перед этим существом, вероятно сошедшим с небес, не мог сделать ничего другого, кроме как остановиться. И, полный растерянности, я опустила глаза и застыл в почтительном поклоне.
И она сказала мне своим мягким голосом:
— Куда ты так спешил, о свет глаз моих? И кто же заставил тебя так бежать отсюда?
И я ответил:
— О госпожа моя! Если ты из этого дворца, тебе, безусловно, известны причины, побуждающие меня так поспешно удаляться из этих мест. Ведь ты должна знать, что мужчинам запрещено задерживаться в садах в определенные часы и что нарушение этого правила грозит потерей головы. Поэтому оставь меня, о милостивая госпожа! Позволь пройти, прежде чем охранники заметят меня!
А молодая девушка, продолжая смеяться, сказала мне:
— О ветерок сердца, отступать поздно! Часы, о которых ты говоришь, давно прошли. И вместо того чтобы искать спасения, тебе лучше провести здесь остаток ночи, которая станет для тебя благословенной ночью.
Но я, еще более взволнованный и дрожащий, чем когда-либо, думал только о бегстве, и я плакал, говоря:
— О моя драгоценная госпожа! О дочь добрых людей, кем бы ты ни была, не приближай своими прелестями мою гибель!