Она сказала:
— Если ты не хочешь взять обратно то, что ты проиграл, иди и позови сюда, по крайней мере, кади и свидетелей, чтобы они написали правильную дарственную запись на выигранное мною имущество.
И Анис отправился за кади и свидетелями. И кади, хотя при виде красавицы Зейн аль-Мавассиф у него едва не выпал из рук калям, составил акт и велел обоим свидетелям приложить к нему свои печати, а потом ушел.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И кади, хотя при виде красавицы Зейн аль-Мавассиф у него едва не выпал из рук калям, составил акт и велел обоим свидетелям приложить к нему свои печати, а потом ушел.
Тогда Зейн аль-Мавассиф обернулась к Анису и, смеясь, сказала ему:
— Теперь, Анис, ты можешь уходить. Мы незнакомы друг с другом.
Он же сказал:
— О госпожа моя, неужели ты отпустишь меня, не удовлетворив моего желания?!
Она ответила:
— Я согласна, Анис, но я хочу попросить у тебя еще кое-что. Ты должен принести мне четыре пузыря чистого мускуса, четыре унции серой амбры, четыре тысячи кусков золотой парчи высшего качества и привести четырех оседланных мулов.
Он сказал:
— Клянусь головою, о госпожа моя!
Она же спросила:
— Как же ты достанешь все это? У тебя теперь ведь ничего нет!
Он ответил:
— Аллах поможет мне! У меня есть друзья, которые дадут взаймы, сколько мне нужно.
Она сказала:
— Так принеси поскорее все, что попросила я у тебя.
И, не сомневаясь в том, что друзья придут к нему на помощь, Анис пошел искать их.
Тогда Зейн аль-Мавассиф сказала одной из служанок своих, которую звали Губуб:
— Ступай за ним и следи за всем, что он будет делать. И когда увидишь, что все друзья отказали ему и под тем или иным предлогом выпроводили его, тогда подойди к нему и скажи:
— О господин мой Анис, госпожа моя Зейн аль-Мавассиф посылает меня сказать тебе, что желает видеть тебя сейчас же!
И уведешь его с собою и введешь его в приемную залу. И тогда произойдет то, что произойдет.
Губуб ответила, что слушает и повинуется, и поспешила выйти вслед за Анисом, чтобы проследить за всеми его поступками.
Что же касается Зейн аль-Мавассиф, то она вошла в дом свой и прежде всего отправилась в хаммам принять ванну. И после ванны служанки тщательно занялись ее туалетом: они выщипывали лишние волоски, натирали ее, опрыскивали духами, вытягивали то, что должно быть вытянуто, сокращали то, что должно быть сокращено. Потом одели ее в вышитое тонким золотым шитьем платье; чтобы поддерживать богатую диадему из жемчуга, воткнули в волосы серебряную шпильку, образовывавшую сзади узел, концы которого, украшенные двумя рубинами величиной с голубиное яйцо, ниспадали на плечи ее, ослепительные, как чистое серебро. Потом они заплели ее прекрасные черные волосы, надушенные амброй и мускусом, в двадцать пять кос, которые доходили ей до пят.
Когда же украсили ее и она уподобилась новобрачной, они бросились к ее ногам и сказали дрожащим от восхищения голосом:
— Да хранит тебя Аллах во всем твоем великолепии, о госпожа наша, и да удалит Он от тебя навсегда взор завистника и избавит тебя от дурного глаза!
И в то время как она, танцуя, проходила по комнате, служанки не переставали из глубины души посылать ей тысячи похвал.
Между тем молодая Губуб возвратилась вместе с прекрасным Анисом, которого она увлекла за собою, после того как друзья отказали ему и выпроводили его вон. И ввела она его в залу, где находилась госпожа ее Зейн аль-Мавассиф.
Когда красавец Анис увидел Зейн аль-Мавассиф во всем блеске ее красоты, он остановился, ослепленный, и спросил себя: «Она ли это, или одна из тех новобрачных, которых можно видеть только в раю?»
Но Зейн аль-Мавассиф, довольная произведенным ею на Аниса впечатлением, подошла к нему, улыбаясь, взяла его за руку и подвела к широкому низкому дивану, где села сама и посадила его рядом с собою.
Потом по ее знаку служанки тотчас же принесли большой низкий стол, сделанный из цельного куска серебра, на котором выгравированы были следующие гастрономические стихи:
О, погружай ты в соусники ложки
И услаждай здесь сердце и глаза
Разнообразным чудным угощеньем:
Рагу, жаркое, соусы, начинки,
Желе, варенья, пирожки, блины,
В жиру и в масле, в печке, на пару…
О перепелки, куры и пулярки,
О нежные, я обожаю вас!
А вы, барашки, что кормились долго
Фисташками и что теперь лежите
Начинены изюмом здесь, на блюде,
Вы прямо прелесть! И хоть нет у вас
Воздушных крыльев, как у перепелок,
У куропаток и у жирных кур,
Я все ж люблю вас! Жареный кабан,
Да будешь ты благословен Аллахом, —
Я никогда не в силах отказаться
От золотистой корочки твоей!
А ты, мой друг салат из портулака,
Впитавший душу сочную оливок,
Я всей душой принадлежу тебе!
О, трепещи от наслажденья, сердце,
В моей груди при виде этих рыб,
Уложенных на свежей, сочной мяте
В глубоком блюде! Ты ж, мой рот счастливый,
Теперь умолкни, и займись усердно
Ты поглощеньем этих вкусных блюд,
Что летопись должна увековечить!
Потом служанки подали им ароматические яства. И ели они оба до насыщения и лакомились. И принесли им вино, и пили они из одного и того же кубка. И Зейн аль-Мавассиф нагнулась к Анису и сказала ему:
— Мы вместе ели хлеб и соль, и теперь ты мой гость и друг. Не думай, что я могу удержать малейшую частицу того, что принадлежало тебе. Поэтому, хочешь ли, нет ли, я отдаю тебе все, что выиграла у тебя.
И Анис вынужден был принять в виде дара все, что принадлежало ему. И бросился он к ногам девушки и много благодарил ее. Но она подняла его и сказала:
— Если ты, Анис, действительно хочешь отблагодарить меня за этот дар, тебе остается только последовать за мной в постель мою. И там ты докажешь мне, на этот раз всерьез, что ты отличный шахматист.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И там ты докажешь мне, на этот раз всерьез, что ты отличный шахматист.
Анис же вскочил и ответил:
— Клянусь Аллахом, о госпожа моя, ты увидишь в постели, что белый король превзойдет всех наездников!
И, сказав это, он понес ее на руках и, неся это светило, вбежал в спальню, двери которой отворила служанка Губуб. И там он сыграл партию в шахматы с красавицей, следуя всем правилам величайшего искусства, после чего последовала и вторая, и третья партия, и так до пятнадцатой. И он заставлял своего короля доблестно нападать и сражаться, так что поверженная красавица, задыхаясь, призналась в своем поражении и воскликнула:
— Ты преуспел, о отец копий и наездников! — Затем она добавила: — Во имя Аллаха, о мой господин, прикажи твоему королю передохнуть!
И, смеясь, она встала и закончила шахматную игру в этот вечер.
Тогда, утопая в блаженстве телом и душой, они отдохнули наконец в объятиях друг у друга, и Зейн аль-Мавассиф сказала Анису:
— Настал час заслуженного отдыха, о непобедимый Анис! Но я хочу, чтобы еще лучше судить о твоих достоинствах, узнать, так же ли хорошо ты слагаешь рифмы, как играешь в шахматы! Не можешь ли ты изложить в стихах различные эпизоды нашей встречи и нашей игры, так чтобы они запечатлелись в памяти?
Анис ответил:
— Это не затрудняет меня, о госпожа моя!
И сел он на ароматическом ложе, и, в то время как Зейн аль-Мавассиф обвивала рукою его шею, он сымпровизировал следующую дивную оду:
Восстаньте все, чтобы услышать повесть
Про девушку четырнадцати лет,
Что встретил я в саду, подобном раю!
Она прекрасней, чем все луны вместе
В небесной тверди! Плавною походкой
Она гуляла, стройная газель,
В саду роскошном, и деревьев ветви
Пред ней склонялись; птицы воспевали
Ее красу. Я вышел и сказал:
«Привет тебе, атласные ланиты,
Владычица! Скажи мне, чтобы знал,
Я имя той, чьи взоры до безумья
Меня доводят!» Голоском нежнее
Жемчужин звона в чаше золотой
Она сказала: «Разве сам не можешь
Ты отгадать, как я зовусь? Ужели
Все качества мои так незаметны,
Что их лицо мое не выдает
Твоим глазам?» Я отвечал: «Конечно!
Конечно, да! Тебя зовут наверно
Достоинств Украшеньем! О, сжалься,
Достоинств Украшенье, надо мной!
Тебе за это приношу я, дева,
Каменья, жемчуг, золото, куренья,
Браслеты, амбру, мускус и шелка!»
Тогда блеснула молнии улыбка
На юных зубках, и она сказала:
«Готова я! Готова, милый мой!»
Восторг души, скользящие одежды,
Сверкнувшее под легкой тканью тело,
Упавший пояс — о алмазов блеск! —
Успокоенье всех моих желаний!
О аромат пьянящий поцелуев!
Благоуханье жарких юных членов,
Лобзаний свежесть!.. Судьи, что меня
Браните строго, — ах! — когда б вы знали!..
Я воспою восторги вам свои,
Тогда, быть может, вы меня поймете:
Струятся кудри, черные как ночь,
По белизне спины ее прекрасной
И ниспадают прямо до земли.
Ланит лилейных огненные розы
Зажечь огнем могли бы самый ад.
Дуга бровей — то лук неоцененный,
А веки стрел губительных полны,
И всякий взгляд подобен острой сабле.
Ее уста — фиал неистощимый
Душистого и старого вина;
Ее слюна кристальней струй фонтана;
Ее же зубки словно ожерелье
Жемчужин белых с глубины морей.
А шейка так стройна и грациозна,
Как шея легкой, стройной антилопы;
Ее же грудь как мрамор белоснежный;
На ней два кубка дивные лежат.