Там и умрет он, конечно, в своем неверии и своем безобразии. Да не смилуется над ним никогда Аллах! Да низвергнет Он его еврейскую душу в преисподнюю! Мы же правоверные и признаем, что нет иного Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед — пророк Его!
А Зейн аль-Мавассиф поцеловала руку у вали и в сопровождении служанок своих: Губуб, Кутуб, Сукуб и Рукуб — возвратилась к палаткам, приказала погонщикам верблюдов снять лагерь и пуститься в путь, в край возлюбленного ее, Аниса.
Караван шел беспрепятственно и уже вечеру третьего дня прибыл к христианскому монастырю, в котором жило сорок человек монахов и их патриарх. Патриарх этот, которого звали Данис, сидел у монастырских ворот, куда вышел подышать чистым воздухом как раз в то время, когда молодая красавица проезжала мимо на своем верблюде. И патриарх, увидав ее подобное луне лицо, почувствовал, как это омолаживает его старую плоть, и он почувствовал дрожь в своих ногах, в спине, в сердце и в голове.
И поднялся он со своего места и сделал знак каравану, чтобы тот остановился, и, поклонившись до земли перед Зейн аль-Мавассиф, пригласил он молодую женщину слезть с верблюда и отдохнуть со всеми своими провожатыми. И горячо уговаривал он ее переночевать в монастыре, уверяя, что ночью по дорогам бродит множество разбойников.
И Зейн аль-Мавассиф не отказалась от предложения этого гостеприимства, пусть даже сделанного со стороны христиан и монахов, и спустилась она со своего верблюда и вошла в монастырь вместе с четырьмя спутницами своими. Патриарх же Данис был очарован красотой Зейн аль-Мавассиф и воспылал к ней любовью…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Караван шел беспрепятственно и уже вечеру третьего дня прибыл к христианскому монастырю, в котором жило сорок человек монахов и их патриарх.
А когда наступила
она сказала:
Патриарх же Данис был очарован красотой Зейн аль-Мавассиф и воспылал к ней любовью, но не знал он, как ее выразить. И задумался он, как решить эту сложную задачу, и наконец придумал отправить к юнице самого красноречивого монаха из сорока монахов монастыря. И этот монах пришел к юнице, намереваясь говорить в пользу своего патриарха. Но, увидав эту прекрасную луну, он почувствовал, как язык его скручивается во рту в тысячу узлов, а низ живота его красноречиво говорит под его одеждой, поднимаясь, как хобот у слона. При виде этого Зейн аль-Мавассиф рассмеялась во все горло вместе с Губуб, Кутуб, Сукуб и Рукуб. Затем, видя, что монах, не говоря ни слова, стоит со своим поднявшимся инструментом, она подала знак своим служанкам, и они вытолкали его из комнаты.
Тогда патриарх Данис, заметив пристыженный вид возвратившегося к нему монаха, сказал себе: «Он, вероятно, не сумел уговорить ее». И послал он к ней другого монаха. И другой монах отправился к Зейн аль-Мавассиф, но и с ним случилось то же, что и с первым. И его прогнали, и повесив голову возвратился он к патриарху, который послал тогда третьего, четвертого, пятого и так далее, до сорокового. И каждый раз посланный для переговоров монах возвращался, ничего не добившись, не исполнив поручения своего патриарха и лишь обозначая свое присутствие поднятием отцовского наследия.
Когда патриарх убедился в этом, он вспомнил пословицу: «Если хочешь почесаться, чешись собственными ногтями, а если хочешь ходить, то ходи на своих ногах». И решил он действовать сам.
Тогда встал он и важными и размеренными шагами вошел в комнату, где находилась Зейн аль-Мавассиф. И вот с ним случилось то же, что и с монахами: и у него язык оказался завязанным в тысячу узлов, и его инструмент красноречиво поднялся. И, провожаемый смехом и шутками молодых женщин, вышел он из комнаты, а нос его вытянулся при этом до земли.
Как только он вышел, Зейн аль-Мавассиф встала и сказала своим спутницам:
— Клянусь Аллахом, нам следует убираться как можно скорее из этого монастыря; я очень боюсь, что эти ужасные монахи и их вонючий патриарх придут насиловать нас этой ночью и замарают нас в результате своих унизительных домогательств.
И под покровом ночи все пять женщин выскользнули из монастыря, сели на своих верблюдов и продолжили путь свой в родную страну.
Вот и все, что случилось с ними.
Что же касается патриарха и сорока монахов, то, когда они проснулись на следующее утро и заметили исчезновение Зейн аль-Мавассиф, они почувствовали, как скрутились кишки их. И они собрались в своей церкви, чтобы петь, как ослы, согласно их обычаю. Но вместо того чтобы петь свои антифоны[16] и читать обычные молитвы, вот что они импровизировали.
Первый монах запел:
Сбирайтесь, братья! Покидает вас
Моя душа, мой смертный пробил час!
В моих костях огонь любви пылает,
А сердце жжет и пожирает страсть;
Я весь томлюсь по красоте волшебной,
Что, к нам явившись, ядом стрел коварных
Из-под ресниц потупленных очей
Навеки нас смертельно поразила.
Второй ответил такою песнью:
О ты, что вдаль укрылась от меня,
Зачем, навек мое похитив сердце,
Ты и меня с собою не взяла?!
Исчезла ты, и мой покой с тобою!
О, если б ты вернулась лишь на миг,
Чтоб умереть я мог в твоих объятиях!
Третий монах запел:
О ты, чей образ предо мной блистает,
Живет в душе и наполняет сердце!
Воспоминанье о тебе мне слаще,
Чем ребенку на устах душистый мед;
Твои же зубки, что смеются мне,
В моих мечтах сверкают лучезарней,
Чем Азраила всепобедный меч[17].
Как тень ты скрылась, пламенем жестоким
Спалив навек всю внутренность мою!
И если ты во сне ко мне предстанешь,
Ты убедишься, что моя постель
Вся залита горячими слезами.
Четвертый монах ответил:
О братья, сдержим наши языки
И не пророним больше слов излишних,
Что удручают страждущие души!
Луна красы! Любовь твоя блеснула,
Как яркий луч над головой моей,
И душу мне зажгла безмерной страстью!
Пятый монах пропел с рыданием в голосе:
Мое желанье — милая подруга!
Ее краса затмила свет луны;
Ее слюна нежней, чем винограда
Душистый сок; а пышность бедер
Творца их славит! Сердце все пылает
Любовью к ней, а слезы день и ночь
Из глаз струятся каплями оникса!
Шестой монах продолжил:
О ветви роз, о звезды в синем небе,
Где та, что к нам явилась лишь на миг
И что своей губительною силой
Сразила всех без помощи оружья —
Одним лишь взглядом лучезарных глаз?
Затем седьмой монах запел:
Мои глаза, утративши ее,
Наполнились горячими слезами.
Любовь растет, терпенье иссякает,
О чаровница, что явилась нам
На краткий миг! Терпенье иссякает,
Но с каждым днем растет моя любовь!
И так каждый из монахов импровизировал что-нибудь, пока не дошла очередь до их патриарха, который пропел рыдающим голосом:
Моя душа полна одним смятеньем,
И навсегда надежда улетела.
Явилась в небе нашем красота
И навсегда покоя нас лишила.
И сон бежит от век моих теперь,
Их скорбь сжигает. О Творец, Тебе я
Излить хочу стенания мои!
Творец, пускай я стану хладным прахом
И отлетит печальная душа!
Покончив с пением, монахи долго плакали, после чего они решили нарисовать по памяти портрет беглянки и поместить его на свой алтарь. Однако им не удалось исполнить намерения своего, потому что смерть застала их и положила предел их мучениям после того, как они сами вырыли себе могилы в монастыре.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Однако им не удалось исполнить намерения своего, потому что смерть застала их и положила предел их мучениям после того, как они сами вырыли себе могилы в монастыре.
Вот и все, что случилось с сорока монахами и их патриархом.
Что же касается каравана, то Аллах даровал ему благополучный путь, и после счастливого путешествия он прибыл в добром здравии в родной край. При помощи подруг Зейн аль-Мавассиф сошла с верблюда в своем саду. Она вошла в дом свой и тотчас же велела приготовить и надушить ложе драгоценной амброй, прежде нежели послать Губуб к возлюбленному своему Анису с известием о своем возвращении.
В это самое время Анис, продолжавший проводить дни и ночи в слезах, лежал на своей постели и видел во сне ясно и отчетливо вернувшуюся возлюбленную свою. А так как он верил снам, то встал взволнованный и тотчас же направился к дому Зейн аль-Мавассиф, чтобы убедиться, что сон его сбылся. И вошел он в сад и сейчас же почувствовал в воздухе аромат амбры и мускуса своей возлюбленной. И полетел он к ее жилищу и вошел в комнату, где Зейн аль-Мавассиф уже ждала его прихода. И упали они в объятия друг к другу и долго обнимались, расточая друг другу страстные выражения любви своей.
И чтобы не лишиться чувств от радости, они пили из кувшина, наполненного освежающим питьем из сахара, лимона и цветочной воды.
Потом принялись они рассказывать друг другу обо всем, что случилось с ними во время разлуки; и прерывали они свой рассказ лишь для нежных ласк и поцелуев. И одному Аллаху известно, сколько раз доказывали они свою любовь друг другу в эту ночь. А на другой день они послали Губуб за кади и свидетелями, которые немедленно написали их брачный договор.