Украсившим свое младое тело
В день празднества роскошною одеждой
Из золотисто-розовой парчи!
Вы нежные цветы по аромату,
По вкусу же вы сочные плоды,
В своих шарах вы огненных таите
Прохладу снега! О огонь чудесный,
Без пламени и жару! Чудный снег,
Что и в огне палящем не растает!
Когда, любуясь вашей гладкой кожей,
На вас гляжу, я вспоминаю
Моей подруги нежные ланиты!
Отягчены обилием плодов,
Деревья ветви до земли склонили;
И аромат свой льют в листве зеленой
Курильницы лимонов золотых.
Благоуханье это так отрадно,
Что возвращает к жизни мертвецов!
Взгляни, как зреют сочные лимоны!
То белый снег с шафрановым отливом,
То серебро на золото сменилось,
То стала солнцем бледная луна!
О чудные шары из хризолита,
О груди юных дев, о камфора
Чистейшая! Лимоны! О лимоны!
Бананы формы смелой! Словно в тесте,
В вас мякоть масляниста! О бананы
С блестящей гладкой кожею, чей вид
Пленяет взоры лакомок прекрасных!
Когда к нам в глотку вы скользите нежно,
Не можете вы боли причинить, —
Так нам отрадно это ощущенье!
Висите ль вы на пористых стволах
Родных дерев, как слитки золотые,
Иль медленно вы зреете у нас
Под потолком, душистые фиалы,
Всегда вы нас чаруете равно!
И только вы среди других плодов
Наделены искусством состраданья
Для безутешных вдов и разведенных.
Мы дочери высоких, стройных пальм,
Цветущие смуглянки-бедуинки!
Мы вырастаем слыша, как зефир
В зеленых наших волосах играет!
Отец наш — солнце — с детства нас питал
Лучами света; и сосали долго
Мы грудь родную матери-луны.
Любимицы мы вольного народа,
Не знающего городских хором,
Раскинувшего легкие палатки, —
Народа быстрых огневых коней,
Верблюдов грузных, девушек прекрасных,
Гостеприимства и стальных клинков.
Кто только раз под сенью наших пальм
Мог отдохнуть, желать тот будет вечно
И над могилой слышать шелест наш!
Таковы некоторые из тысяч других подобных же стихотворений о плодах. Но не хватило бы и целой жизни, чтобы пересказать стихи обо всех цветах, какие находились в этом чудесном саду, — о жасминах, гиацинтах, водяных лилиях, миртах, гвоздиках, нарциссах и розах во всех их разновидностях.
Но сторож сада скоро провел юношей по различным аллеям к крытой беседке, утопающей в густой зелени. И он пригласил их войти отдохнуть, усадил на парчовых подушках вокруг бассейна, наполненного водой, и попросил юного Нура занять место посредине. И он поднес ему, чтобы освежить лицо, опахало из страусовых перьев, на котором были начертаны следующие строки…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И он поднес ему, чтобы освежить лицо, опахало из страусовых перьев, на котором были начертаны следующие строки:
Воздушное и белое крыло,
Своим душистым легким дуновеньем
Напоминая райские зефиры,
Неутомимо освежаю я
Чело того, кого люблю так нежно.
Затем отроки, сняв плащи и чалмы свои, принялись болтать и беседовать между собой и не могли оторвать глаз от прекрасного товарища своего Нура. И сторож сам подавал им трапезу, которая была великолепна и состояла из цыплят, гусей, перепелок, голубей, куропаток и барашков с начинкой, не говоря уже о корзинах плодов, сорванных прямо с деревьев.
После еды юноши вымыли руки мылом, смешанным с мускусом, и вытерли шелковыми салфетками, затканными золотом.
Тогда сторож принес великолепный букет роз и сказал:
— Прежде чем приступить к напиткам, надлежит, о друзья мои, расположить душу свою к наслаждениям чудными красками и ароматами роз.
И они воскликнули:
— Ты верно говоришь, о сторож!
Он сказал:
— Хорошо. Но я отдам вам эти розы только в обмен на хорошие стихи в честь этого восхитительного цветка.
Тогда юноша, которому принадлежал сад, взял корзину с розами из рук сторожа, погрузил в цветы голову свою, долго вдыхал аромат их и затем, сделав знак, чтобы все замолчали, произнес следующие стихи, сочиненные в эту же минуту:
О дева ароматная, стыдливо
Ты в юности прекрасных черт румянец
От нас скрывала рукавом зеленым!
Царица-роза! Ты меж всех цветов
Одна — султанша средь рабынь смиренных,
Младой эмир средь воинов простых,
В своем пурпурном венчике скрываешь
Ты ароматы всех духов земли!
Когда ты страстно лепестки раскроешь,
Влюбленная, под лаской ветерка,
Красавицы устам они подобны,
Когда горячим, страстным поцелуем
Она готова друга одарить!
Свежее и нежнее ты, о роза,
Чем юноши пушистые ланиты,
Желаннее, чем влажный алый ротик
Красавицы младой и непорочной!
Окраска нежных лепестков твоих
Заре подобна с золотым отливом,
Кристальной чаше с пурпурным вином,
Цветку рубина в листьях изумрудных!
О роза сладострастная! Жестоко
Ты золотыми стрелами караешь
Влюбленных дерзких, что посмели грубо
Тебя коснуться! О краса садов,
Чудесная, пленительная роза!
К себе умеешь привязать ты тех,
Кто оценил твои все совершенства!
Для них красу свою ты одеваешь
В различные пленительные краски,
Пресытить их не можешь никогда!
Услышав эту восхитительную похвалу розе, юноши не могли удержать своего восторга и издали тысячи восклицаний и повторили хором, качая головами:
— И ты остаешься возлюбленной, которая никогда не наскучит!
И тот, который сочинил эти стихи, тотчас же опорожнил корзину и осыпал розами гостей своих. Затем он наполнил вином большой кубок и пустил его вкруговую. Но когда черед дошел до юного Нура, то он принял кубок с некоторым смущением, ибо он еще никогда не пил вина, и нёбо его не ведало вкуса крепких напитков, так же как тело не знало прикосновения женщины. Ибо он был еще девственен, и родители его ввиду юного возраста его еще не подарили ему наложницу, как это принято у знатных, которые желают еще до женитьбы дать знания и опыт в этих вопросах сыновьям своим, достигшим половой зрелости.
И товарищи его знали о девственности Нура и решили, приглашая его в эту поездку, расшевелить и пробудить его в этом отношении.
И вот, увидев, что он, держа кубок, колеблется прикоснуться к нему, как к чему-то запрещенному, юноши принялись нарочно громко хохотать, так что Нур, слегка задетый и раззадоренный, наконец решительно поднес кубок к губам своим и сразу осушил его весь до последней капли.
И юноши, увидев это, испустили крик торжества, а владелец сада приблизился к Нуру с вновь наполненным кубком и сказал ему:
— Как хорошо делаешь ты, о Нур, не лишая себя долее этого драгоценного напитка, дающего опьянение! От него рождаются все добродетели, это — лучшее средство против всех печалей, лекарство от всех недугов, телесных и душевных. Бедным дает оно богатство, малодушным — мужество, слабым — силу и могущество! О Нур, прелестный друг мой, и я, и все мы здесь прислужники и рабы твои! Но возьми же этот кубок, умоляю тебя, и выпей это вино, которое опьяняет меньше, чем глаза твои!
И Нур не мог отказаться и одним духом осушил кубок, который поднес ему хозяин.
Тогда легкий хмель опьянения стал бродить в голове его, а один из молодых людей воскликнул, обращаясь к хозяину:
— Все это хорошо, о щедрый друг! Но ведь наслаждение наше не может быть полным без пения и музыки женских уст.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А когда легкий хмель опьянения стал бродить в голове его, один из молодых людей воскликнул, обращаясь к хозяину:
— Все это хорошо, о щедрый друг! Но ведь наслаждение наше не может быть полным без пения и музыки женских уст. И разве не знаешь ты слов поэта:
Пускай вино в большой и малой чаше
Обходит всех нас дружески кругом!
А ты, мой друг, свой кубок принимая
Из нежных рук красавицы, подобной
Луне блестящей, — ты помедли пить,
Дождись сначала музыки аккордов, —
Я видел сам, что конь охотней пьет
Под тихий свист хозяина искусный!
Услышав эти стихи, молодой человек, владелец сада, улыбнулся в ответ и, тотчас поднявшись, вышел из залы пиршества, и мгновение спустя он возвратился, ведя за руку молодую девушку, одетую в синий шелк. Это была стройная египтянка, восхитительного сложения, прямая, как буква «алеф», с вавилонскими глазами, волосами, черными, как ночная тьма, и кожей, белой, как самородное серебро или как очищенная миндалинка. И была она так прекрасна и так ослепительна в своей темной одежде, что можно было принять ее за луну летней поры среди темной зимней ночи. И притом разве не были груди ее белы, как слоновая кость, а живот не был сложен гармонично?! И ягодицы ее напоминали две подушки, а бедра были так славны, а между ними был как будто гладкий розовый пакетик, сложенный в пакет побольше.
И не об этой ли именно египтянке сказал поэт:
Она идет, как стройная косуля,
И вслед за нею покоренных львов
Идет толпа, плененных безвозвратно