И он продолжал жестоко бранить его. Тогда Нур, находившийся в состоянии полнейшего опьянения, не зная сам, что делает, поднял руку и залепил отцу своему, купцу Короне, удар кулаком, который попал ему по правому глазу, с такою силою, что свалил его с ног. И старик Корона, возмущенный до последней степени возмущения, поклялся разводом, трижды произнесенным на следующий же день, выгнать из дому сына своего Нура, предварительно отрубив ему правую руку. Затем он вышел из комнаты.
Когда мать Нура услышала эту грозную клятву, против которой бессильны были все мольбы, раскаяния и заклинания, она разодрала одежды свои от отчаяния и всю ночь провела в причитаниях и слезах у постели сына своего, погруженного в опьянение. Но так как дело было спешное, ей удалось наконец, заставив его хорошенько пропотеть и облегчиться вволю, рассеять винные пары. И так как он не помнил ничего из всего происшедшего, она сообщила ему о совершенном им проступке и о страшной клятве отца его. Затем она сказала ему:
— Увы нам! Сожаления теперь уже бесплодны! И единственное, что тебе остается сделать в ожидании, когда судьба изменит положение вещей, — это как можно скорее, о Нур, покинуть дом отца твоего. Уезжай, сын мой, в город Аль-Искандарию; вот тебе кошелек с тысячей золотых динаров и еще сто динаров. Когда деньги у тебя выйдут, через кого-нибудь попросишь у меня еще, не забыв при этом сообщить что-нибудь о себе.
И она принялась плакать, обнимая его.
Тогда Нур, в свою очередь, пролив немало слез раскаяния, привязал кошелек к поясу своему, попрощался с матерью и тайком вышел из дому, чтобы, не теряя времени, добраться в гавань Булак и, сев на корабль, спуститься вниз по Нилу до Аль-Искандарии, где он и высадился в полном здравии и благоприятно. И юный Нур нашел, что Аль-Искандария — чудный город, населенный удивительно милыми людьми и обладающий чудным климатом, садами, полными плодов и цветов, прекрасными улицами и великолепными базарами. И ему нравилось бродить по различным кварталам города и по всем базарам, переходя с одного на другой. И в то время как он осматривал особенно понравившийся ему базар цветов и плодов…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И в то время как он осматривал особенно понравившийся ему базар цветов и плодов, он увидел персиянина, который ехал на муле и вез за седлом очаровательную девушку, с чудной осанкой и станом, подобным пяти сросшимся пальмовым стволам. И она была бела, как желудь в скорлупе своей, как рыбка уклейка в бассейне, как тушканчик среди пустыни. Лицо ее было ослепительнее солнечного света, и под крутыми дугами бровей, словно под охраной натянутого лука, блестели ее большие черные глаза, глаза вавилонянки. И за легкой тканью, окутывавшей ее, скрывались несравненные сокровища: щеки, гладкие, как самый гладкий атлас; зубы, как два ряда жемчужин; груди, возвышающиеся, как грозные укрепления; волнующие бедра; ляжки, подобные бурдюкам из шкуры сирийских баранов и поддерживающие круп, белый, как жемчуг, и напоминающий и розы, и жасмины. Слава ее Создателю!
И когда молодой Нур увидел эту девушку, превосходившую красотою смуглую египтянку, виденную им в саду, он невольно последовал за мулом, имевшим счастье нести ее. И шел он за ней до тех пор, пока не прибыли они на невольничий рынок.
Тогда персиянин слез с мула, помог слезть девушке, взял ее за руку и передал ее глашатаю, чтобы он начал торги. И глашатай, раздвинув толпу, посадил девушку на украшенное золотом седалище из слоновой кости, стоявшее в центре площади. Потом, окинув взглядом окружавших ее, он закричал:
— О купцы! О покупатели! О обладатели богатств! Горожане и бедуины! О присутствующие, стоящие и близ меня, и вдали, открывайте публичный торг! Да не коснется порицание открывающего торг! Оценивайте и говорите! Аллах всесилен и всеведущ! Открывайте торги!
После этого подошел прежде всех старик, бывший синдик[23] того города, раньше которого никто не смел возвысить голос. Он медленно обошел седалище, на котором сидела девушка, и, осмотрев ее с большим вниманием, сказал:
— Открываю торги, даю девятьсот двадцать пять динаров!
И тотчас же глашатай закричал громким голосом:
— Торги открыты! Дают девятьсот двадцать пять динаров! О открывающий торги! О всеведущий! О великодушный! Девятьсот двадцать пять динаров за несравненную жемчужину!
Потом, так как никто не хотел надбавить цену из уважения к почтенному синдику, глашатай обратился к девушке и спросил ее:
— Согласна ли ты, о царица светил, принадлежать нашему уважаемому синдику?
А девушка ответила из-за своих покрывал:
— Не сошел ли ты с ума, или просто заплетается у тебя язык, о глашатай, что решился сделать мне такое предложение?
Озадаченный же глашатай спросил:
— А почему же, о царица красавиц?
А девушка, улыбнувшись и обнаружив жемчужины рта своего, сказала:
— О глашатай, не стыдно ли тебе перед Аллахом и перед собственной бородой отдавать девушек моего достоинства таким старикам, как этот дряхлый слабак и которых не раз ругали жены за их неспособность!
И разве не знаешь ты, что именно к этому старику применимы такие стихи поэта:
У господина моего ужасен, право, зебб.
Он словно бы из тающего воска сотворен:
Чем больше мнешь его, тем мягче он в руке.
И ласками его ты к жизни не вернешь,
Он дрыхнет день-деньской, когда пора вставать,
Ленивый, вялый зебб!
Мне стоит с ним побыть наедине,
И он охвачен рвением вполне,
Но он ужасен, право, говорю:
Он скуп, когда щедроты тщетно ждешь,
И щедр лишь в экономии своей.
О сучий сын! Он бодрствует,
Когда я крепко сплю,
Но стоит мне проснуться, он
Опять в дремоту вечно погружен!
Ужасный, вялый зебб!
Проклятие жалеющим его!
Когда присутствующие услыхали такие слова, они чрезвычайно оскорбились таким неуважением к синдику. А глашатай сказал девушке:
— Клянусь Аллахом, о госпожа моя, ты заставила почернеть лицо мое перед этими купцами! Как можешь ты говорить такие вещи о нашем синдике, человеке уважаемом, мудреце и даже ученом?!
Но она ответила:
— Ах! Если это ученый, то тем лучше! Пусть послужит это ему уроком. На что они, ученые, без зебба?! Пускай лучше спрячется куда-нибудь!
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
На что они, ученые, без зебба?! Пускай лучше спрячется куда-нибудь!
Тогда глашатай, чтобы девушка не продолжала оскорблять старого синдика, поспешил продолжить торги и изо всех сил закричал:
— О купцы! О покупатели! Торги открыты и остаются открытыми! Царица красавиц тому, кто больше предложит!
Тогда приблизился другой купец, не присутствовавший при только что происшедшем, и, ослепленный красотою невольницы, сказал:
— Мне, за девятьсот пятьдесят динаров!
Но, увидев его, девушка громко рассмеялась; а когда он подошел к ней поближе, чтобы рассмотреть ее, она сказала ему:
— О шейх, скажи мне, нет ли у тебя в доме хорошего тесака?
Он ответил:
— Есть, клянусь Аллахом, но на что он тебе?
Она ответила:
— Разве не видишь, что следует отрезать порядочный кусок баклажана, который заменяет тебе нос? И разве тебе неизвестно, что именно о тебе более, чем о ком-либо другом, сказал поэт:
Он на лице громадный минарет
Несет с собой; в его двойные двери
Вошли б легко все люди на земле —
И стал бы мир тогда необитаем!
Когда толстоносый купец услышал такие слова девушки, он так рассердился, что чихнул изо всей силы, а потом схватил глашатая за ворот, дал ему несколько ударов по затылку и закричал:
— Проклятый глашатай! Да ты привел сюда эту бесстыдную невольницу только для того, чтобы она оскорбляла и осмеивала нас?!
Огорченный всем этим глашатай обернулся к девушке и сказал ей:
— Клянусь Аллахом! За все время, что я занимаюсь своим ремеслом, не было у меня такого злополучного дня! Не можешь ли ты сдерживать свой дерзкий язык и не мешать нам зарабатывать себе хлеб?
Затем, чтобы заставить умолкнуть шумевшую толпу, он продолжил торги.
Тогда подошел третий, имевший необычайно длинную бороду купец и пожелал купить прекрасную невольницу. Но не успел он открыть рта и предложить что-нибудь, как девушка засмеялась и воскликнула:
— Посмотри, о глашатай! На этом человеке природа нарушила свои порядки: это баран с толстым хвостом, но хвост вырос у него на подбородке! Ты, конечно, не уступишь меня человеку с такой длинной бородой, а следовательно, с коротким умом! Ведь ты знаешь, что ум всегда бывает в обратном отношении к длине бороды!
При этих словах глашатай пришел в полное отчаяние и не захотел уже продолжать торги. И воскликнул он:
— Нет, клянусь Аллахом, не могу продолжать! — И, взяв за руку девушку, он с ужасом передал ее хозяину, персиянину, говоря: — Нам не продать ее! Да откроет тебе Аллах двери продажи и покупки в другом месте!
А персиянин, нисколько не смущенный и не встревоженный, обратился к девушке и сказал ей:
— Аллах великодушнее всех! Пойдем, дочь моя! В конце концов мы найдем подходящего покупателя!
И увел он ее и ушел, ведя ее одной рукой, между тем как другой вел за повод своего мула, а девушка бросила на всех, кто смотрел на нее, взгляд, пронзавший, как черные острые стрелы.
И вот теперь-то заметила ты молодого Нура, о дивная, и, увидав его, почувствовала, как желание уязвило твою печень, а любовь перевернула твои внутренности! И ты внезапно остановилась и сказала хозяину своему, персиянину: