— О придворный, подай мне эту серебряную монету!
И аль-Хаджадж поднял монету и подал ее Хинде, говоря:
— Это золотой динар, а не серебряная монета!
А Хинда, заливаясь смехом, воскликнула:
— Хвала Аллаху, Который превращает серебро в золото, несмотря на прикосновение к грязи!
И аль-Хаджадж отлично понял, что в этих словах заключалась насмешка с целью еще раз унизить его. И он сделался совсем красным от стыда и ярости. Но он опустил голову и вынужден был скрыть гнев свой на Хинду, ставшую супругою халифа.
Когда Шахерезада рассказала эту историю, она умолкла. И царь Шахрияр сказал ей:
— Историйки эти, Шахерезада, нравятся мне. Но мне хотелось бы лучше послушать теперь какую-нибудь чудесную историю. И если ты не знаешь более ни одной такой истории, то скажи мне, дабы я это знал.
И Шахерезада воскликнула:
— Какая же история более полна чудес, чем та, которую я как раз сейчас буду рассказывать царю, если только он разрешит мне это!
И Шахрияр сказал:
— Ты можешь рассказывать!
И Шахерезада стала рассказывать царю Шахрияру:
ЧУДЕСНАЯ ИСТОРИЯ О ЗЕРКАЛЕ ДЕВСТВЕННИЦ
Жил-был в древности времен и давно минувшую пору мгновений и веков в городе Басре некий султан, юноша очаровательный и прелестный, полный доблести и великодушия, благородства и силы, и назывался он султан Зеин. Но этот юный и прекрасный султан Зеин, несмотря на все свои достоинства и всякого рода дарования, вследствие которых не было ему равных во всем свете ни в длину, ни в ширину, был совершенно необыкновенный расточитель богатств, мотовство которого не знало ни удержу, ни меры. И щедростью, всегда открытой для юных и жадных любимцев руки своей, огромными тратами на бесчисленных женщин всевозможных цветов и сложения, которых он содержал в роскошных дворцах, и непристойной покупкой все новых и новых молодых девушек, которых ежедневно доставляли ему за безумные цены, дабы он насладился девственностью их, он наконец совсем истощил наследственные богатства, веками накопленные предками его, завоевателями и султанами. И визирь его однажды явился к нему и, облобызав землю у ног его, объявил ему, что все сундуки для золота опустошены и поставщикам дворца нечем уплатить за следующий день; и, сделав это мрачное сообщение, он поспешил, опасаясь опалы, удалиться так же, как пришел.
Когда юный султан Зеин узнал таким образом, что все богатства его истощены, он пожалел, что не подумал раньше сберечь хоть что-нибудь на черный день; и он опечалился в душе своей до чрезвычайности. И сказал он себе: «Тебе ничего не остается более, султан Зеин, как бежать отсюда тайком, предоставив на произвол судьбы всех любимцев твоих, юных наложниц, жен и все государственные дела, и оставить обесславленный престол царства отцов твоих тому, кто пожелает его занять. Ибо предпочтительнее быть нищим, который просит милостыни на дороге, благословляемый Аллахом, чем царем без богатства и без славы, и ты знаешь пословицу: «Лучше быть в могиле, чем жить в бедности»».
И, думая так, он ожидал наступления ночи, чтобы, переодевшись, незаметно ускользнуть через потайную дверь дворца. И он уже собирался взять посох и пуститься в путь, как вдруг Аллах Всевидящий и Всезнающий вызвал в памяти его последние слова и наставления отца его. Ибо отец его перед смертью призвал его к себе и в числе прочего сказал ему: «И в особенности, о сын мой, не забывай, что если судьба когда-нибудь обратится против тебя, то ты найдешь в шкафу для бумаг сокровище, которое даст тебе силу выдержать все удары судьбы».
Когда Зеин вспомнил слова эти, которые совсем было исчезли из его памяти, он, не медля ни минуты, бросился к шкафу для бумаг и открыл его, весь дрожа от радости. Но тщетно он искал, осматривал, перебирал, рылся в бумагах и книгах для записей, смешав в кучу летопись царствований; он не нашел в этом шкафу ни золота, ни даже запаха золота, ни серебра, ни намека на серебро, ни драгоценностей, ни самоцветных камней, ни чего-либо хоть сколько-нибудь похожего на это. И, придя в отчаяние свыше меры, которую только могло вместить стесненное сердце его, и взбешенный, что обманулся в ожиданиях, он принялся рвать все, что попадалось, швыряя во все стороны государственные бумаги и с бешенством топча их ногами, как вдруг почувствовал под всесокрушающей рукою своею нечто твердое, как металл. И, вытащив этот предмет и осмотрев его, он увидел, что это небольшая, но тяжелая шкатулка из красной меди. И он поспешил открыть ее и нашел в ней лишь маленькую сложенную записочку, запечатанную печатью отца его. Тогда, хотя и сильно раздосадованный, он взломал печать и прочел следующие слова, начертанные на этом листе бумаги рукой отца: «Пойди, о сын мой, в такое-то место дворца, возьми заступ и самолично, своими руками рой землю, призывая имя Аллаха».
Прочитав эту записку, Зеин сказал себе: «Пожалуй, понадобится, чтобы я исполнил тяжелую работу пахаря. Но если такова последняя воля отца моего, я не могу ослушаться».
И он вышел в дворцовый сад, взял заступ у стены дома садовника и направился к указанному месту, а именно в находившееся под дворцом подземелье.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
маленькая Доньязада, сестра Шахерезады, поднялась с ковра, на котором примостилась, и воскликнула:
— О сестра моя, как сладостны, милы, завлекательны и свежи слова твои!
И Шахерезада сказала, целуя в глаза младшую сестру свою:
— Да. Но это ничто в сравнении с тем, что я расскажу в сегодняшнюю ночь, если только разрешит мне царь наш, отличающийся прекрасными манерами и обходительностью.
И царь Шахрияр сказал:
— Можешь рассказывать!
Тогда Шахерезада продолжила:
Между тем юный султан Зеин захватил кирку и направился в подземелье, находящееся под дворцом. И он зажег факел и при свете его начал постукивать рукояткой заступа по полу подземелья и наконец услышал глухой звук пустоты. И он сказал себе: «Вот где нужно работать».
И принялся он усердно рыть и поднял больше половины каменных плит пола, не находя ни малейшего признака сокровищ. И затем оставил работу, чтобы немного отдохнуть, и, прислонившись к стене, подумал: «Клянусь Аллахом! С каких это пор, султан Зеин, должен ты следовать за своей судьбой и искать счастье глубоко под землей, вместо того чтобы ожидать его без забот, без волнений и без труда?! Разве не знаешь ты: что прошло, то прошло, а что суждено — сбудется?!»
Тем не менее, немного отдохнув, он вновь принялся за работу и продолжал поднимать плиты одну за другою, не особенно надеясь на успех, как вдруг обнаружил под одной из плит белый камень, который и приподнял, и под ним оказалась дверь, на которой был привешен стальной замок. И он разбил замок этот ударами заступа и открыл дверь.
Тогда он увидел перед собой великолепную лестницу из белого мрамора, которая вела в обширную залу из белого китайского фарфора и хрусталя, все украшения, потолок и колоннада которой были из лазуревого камня. И он увидел в зале этой четыре возвышения из перламутра, на каждом из которых стояли десять больших урн из алебастра и порфира, поочередно. И он спросил себя: «Кто знает, что заключается в этих прекрасных сосудах? Весьма вероятно, что покойный отец мой велел наполнить их старым вином, которое должно быть теперь самого превосходного качества».
И, думая так, он поднялся на одно из возвышений, подошел к одной из урн и снял крышку с нее. И — о удивление! о радость! о ликование! — он увидел, что она была полна до краев золотым песком. И чтобы лучше убедиться в этом, он погрузил в нее руку и, не достав до дна, вынул ее, всю в золоте, точно залитую солнечными лучами. И он поспешил снять крышку со следующей урны и увидел, что она наполнена до краев золотыми динарами и золотыми цехинами всевозможной величины. И он осмотрел одну за другой все сорок урн и увидел, что все алебастровые были до краев полны золотого песка, а все порфировые сестры их наполнены золотыми динарами и цехинами.
При виде этого юный Зеин успокоился, развеселился и стал прыгать и кричать от радости, и, воткнув факел свой в углубление хрустального свода, он наклонил к себе один из алебастровых сосудов и стал сыпать золотой песок на голову, на плечи, на живот и на все тело свое; и он купался в нем с большим сладострастием, чем в самых изысканных хаммамах, и восклицал:
— Ха! Ха! Султан Зеин, ты уже взял было посох дервиша и собирался бродить по дорогам и просить милостыню. Но вот теперь благословение Аллаха снизошло на главу твою за то, что ты не усомнился в благости Подателя благ и еще за то, что ты тратил рукой, широко открытой для всех, богатства, которые Он раньше даровал тебе. Осуши же глаза твои и успокой милую душу свою! И не бойся снова черпать из неиссякаемых даров Того, Кто создал тебя!
И в то же время он поочередно наклонял алебастровые урны и высыпал содержимое их на пол фарфоровой залы. Затем то же сделал он и с урнами из порфира; и золотые динары и цехины шумно посыпались на пол, будя звоном и звяканьем своего падения дрожащее эхо фарфоровых сводов и мелодичный отзвук хрусталя. И он любовно погрузил тело свое в эту груду золота; и при мерцающем свете факела чудный блеск стен и сводов белой с голубым залы чудно сочетался со сверкающими, лучезарными искрами и снопами, падавшими от холодного пламени этого золотого пожара.
Когда юный султан Зеин искупался таким образом в золоте, наслаждаясь им, чтобы скорей забыть призрак нищеты, который еще так недавно грозил ему и чуть не заставил его покинуть дворец отцов его, он поднялся, весь блестя золотыми струями песка, и, несколько успокоившись, принялся тщательно осматривать все с величайшим любопытством, удивляясь, что отец его, царь, сумел вырыть это подземелье и выстроить эту восхитительную залу настолько втайне, что никто во дворце никогда ничего не слышал о ней. И внимательный взгляд его заметил в уголке скрытую между двумя хрустальными колоннами маленькую шкатулочку, точь-в-точь похожую, но то