Потом человек из Магриба вынул из пояса своего десять золотых динаров, положил их в руку Аладдину и спросил:
— О сын мой Аладдин, где же живет она, мать твоя, жена моего брата?
И Аладдин, почувствовав расположение к человеку из Магриба за его щедрость и приветливость, взял его за руку, довел до конца площади и, показав пальцем дорогу к их жилищу, сказал ему:
— Она живет вон там!
А человек из Магриба сказал ему:
— Эти десять динаров, которые я дал тебе, о дитя мое, ты передашь жене моего покойного брата вместе с моим приветом. И скажешь ты ей, что дядя твой только что прибыл из долговременного путешествия в чужих краях и что завтра он надеется, если будет угодно Аллаху, явиться к ней в дом и лично приветствовать супругу брата своего, взглянуть на места, где покойный провел свою жизнь, и посетить его могилу.
Услышав эти слова человека из Магриба, Аладдин захотел показать ему, как спешит исполнить его желание, и, поцеловав у него руку, он радостно побежал домой и, вопреки своему обычаю, явился туда в такой час, в который не было никакой еды, а входя, воскликнул:
— О мать моя, я пришел сказать тебе, что дядя мой возвратился после долговременного путешествия по чужим краям и шлет тебе свой привет!
Мать Аладдина, удивленная такою необычной речью сына и его неожиданным появлением, отвечала:
— Похоже на то, сын мой, что ты насмехаешься над своею матерью! О каком дяде ты говоришь? Откуда и с каких пор появился у тебя дядя?
Аладдин же сказал:
— Как можешь ты, о мать моя, говорить, что нет в живых дяди моего, или родственника, когда человек, о котором говорится, — брат моего покойного отца?! А доказательство тому то, что он прижал меня к груди своей, поцеловал меня со слезами и поручил мне передать тебе известие о его приезде!
Мать же Аладдина сказала:
— Да, дитя мое, я знаю, что у тебя был дядя, но он умер уже много лет тому назад. И никогда не слышала я, чтобы у тебя был еще другой дядя!
И удивленными глазами посмотрела она на сына своего Аладдина, который уже занялся другим.
Он же, со своей стороны, ничего не сказал ей о подарке человека из Магриба.
На другой день ранним утром Аладдин поспешил уйти из дома; а человек из Магриба, уже искавший его, встретил его на том же месте, что и вчера, забавляющимся, по своему обыкновению, с уличными мальчишками, сверстниками своими. Он быстрыми шагами подошел к нему, взял за руку, прижал к сердцу и с нежностью поцеловал. Потом, вынув два динара из пояса, отдал ему и сказал:
— Ступай к матери, отдай ей эти два динара и скажи: «Дядя мой имеет намерение прийти сегодня вечером поужинать вместе с вами, вот почему он посылает тебе эти деньги, чтобы ты могла приготовить нам превосходные блюда». — А затем прибавил, наклоняясь к его лицу: — Теперь, йа Аладдин, покажи мне еще раз дорогу к твоему дому!
Аладдин же ответил:
— Клянусь головой и глазами, о дядя!
И он пошел вперед и показал дорогу. А человек из Магриба расстался с ним и пошел своей дорогой.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А человек из Магриба расстался с ним и пошел своей дорогой.
Аладдин же возвратился домой, рассказал матери о встрече и отдал ей два динара, говоря:
— Дядя придет сегодня вечером к нам ужинать. Тогда, увидев деньги, мать Аладдина сказала себе: «Может быть, у покойного мужа моего были и другие братья?»
И встала она и отправилась на базар, где и купила все необходимые для хорошего ужина припасы, а возвратясь домой, тотчас же принялась за стряпню. Но так как у бедной женщины не было никакой кухонной утвари, то она заняла все, что нужно было по части кастрюль, тарелок и другой посуды. И стряпала она целый день, к вечеру же сказала она Аладдину:
— Сын мой, ужин готов, но, может быть, дядя твой не знает хорошо дорогу к нашему дому. Поэтому ты хорошо сделаешь, если выйдешь ему навстречу или подождешь его на улице.
Аладдин ответил:
— Слушаю и повинуюсь!
Он уже собирался выйти, как вдруг у дверей постучали. И побежал он отворять. А это был человек из Магриба. За ним стоял носильщик, на голове у которого был целый груз плодов, печений и напитков. Аладдин ввел их обоих в дом. Носильщик поставил свою ношу и, получив плату, ушел. Аладдин же ввел человека из Магриба в ту комнату, где находилась его мать. И человек из Магриба сильно взволнованным голосом сказал, поклонившись ей:
— Мир тебе, о супруга моего брата!
Мать Аладдина ответила тем же. Тогда человек из Магриба заплакал тихими слезами. Потом спросил:
— Где место, на котором имел обыкновение сидеть покойный?
И мать Аладдина показала ему место; и тотчас же человек из Магриба бросился наземь и стал целовать это место, вздыхать и со слезами на глазах говорить:
— О, я несчастный! О, несчастная судьба моя — потерять тебя, о брат мой, зеница ока моего!
И продолжал он плакать и жаловаться, и лицо его изменилось, и так он был потрясен, до глубины своих внутренностей, что едва не лишился чувств, а мать Аладдина перестала сомневаться, что это родной брат ее покойного мужа. И подошла она к нему, подняла его с земли и сказала ему:
— О брат супруга моего, ты убьешь себя без пользы своими слезами! Увы, что написано, то должно случиться!
И продолжала она утешать его ласковыми словами до тех пор, пока он не согласился выпить немного воды, чтобы успокоиться и сесть за ужин.
Когда же постлали скатерть, человек из Магриба начал беседовать с матерью Аладдина. И рассказал он ей то, что имел рассказать, говоря:
— О жена брата моего, не удивляйся тому, что еще не имела случая меня видеть и не знавала меня при жизни брата моего, ныне умершего. Вот уже тридцать лет прошло с той поры, как я покинул этот край и уехал в чужие края, отказавшись от родины. И с тех пор я не переставал путешествовать по странам Индии и Синда, по стране арабов и землям других народов. И был я также в Египте и жил в великолепном городе Маср[37], который есть чудо света. И, прожив там долгое время, я уехал в Центральный Магриб, где и прожил двадцать лет. Однажды, о жена брата моего, когда я сидел в доме моем, задумался я о родном крае и о брате моем. И загорелся я желанием увидеть кровь мою; и стал я плакать о том, что живу на чужбине, и стенать. И в конце концов горечь разлуки с дорогим для меня существом так овладела мною, и сожаление стало так непреодолимо, что я решился предпринять путешествие и направиться в страну, где увидел свет. И думал я в душе своей: «О человек! Сколько лет протекло с той поры, как ты покинул родной город, родной край и жилище единственного брата, которого имеешь в мире! Вставай же и уезжай отсюда, чтобы свидеться с ним перед смертью! Кто знает, какие беды готовит судьба, какие могут произойти случайности и перевороты? И не было ли бы величайшим несчастьем умереть, не порадовав глаз своих лицезрением брата твоего, в особенности теперь, когда Аллах (слава Ему!) даровал тебе богатство, а брат твой, быть может, продолжает жить в тесноте и бедности?! Не забывай же, что, уехав отсюда, ты сделаешь два добрых дела: увидишь брата и поможешь ему».
И под влиянием этих мыслей, о жена брата моего, я тотчас же встал и приготовился к отъезду. И, прочитав молитву, какая полагается в пятницу, и первую главу Корана, я сел на лошадь и направился на родину. И после многих опасностей и утомительного пути я с помощью Аллаха (да будет Он прославлен и почтен) благополучно прибыл в этот город. И сейчас же принялся я бродить по улицам и кварталам, разыскивая жилище брата моего. И Аллах привел меня встретить таким образом этого ребенка, игравшего со своими товарищами.
Я же, клянусь Аллахом Всемогущим, о жена брата моего, едва увидел его, сразу почувствовал, что сердце мое разрывается от волнения; а так как кровь всегда узнает родную ей кровь, я, не колеблясь ни минуты, признал в нем сына брата моего. И забыл я в ту же минуту свою усталость и заботы свои и готов был взлететь от радости.
В эту минуту Шахерезада заметила, что брезжит рассвет, и со свойственной ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Забыл я в ту же минуту свою усталость и заботы свои и готов был взлететь от радости. Но увы! Зачем пришлось мне скоро узнать из уст этого ребенка, что волею Всевышнего брата моего уже нет в живых?! Ах, это ужасающее известие едва не свалило меня с ног, так я был потрясен горем. Но, о жена брата моего, ребенок, вероятно, рассказал тебе, как его вид и сходство с покойным несколько утешили меня, напомнив, таким образом о пословице, гласящей: «Человек, оставляющий потомство, не умирает».
Так говорил человек из Магриба. И увидел он, что при напоминании о муже, мать Аладдина горько плакала. И чтобы утешить ее и отвлечь от мрачных мыслей, он обернулся к Аладдину и, чтобы завязать разговор, спросил:
— Сын мой Аладдин, какое же ты знаешь ремесло и что работаешь, чтобы помогать бедной матери своей и существовать вам обоим?
Услышав это, Аладдин застыдился в первый раз в своей жизни, опустил голову и уперся глазами в землю. А так как он не вымолвил ни единого слова, мать отвечала за него:
— Какое ремесло, о брат моего мужа? Ремесло для Аладдина? Да как же это? Клянусь Аллахом, он ничего не умеет. Ах! Никогда не видела я такого непутевого ребенка! День-деньской бегает он с уличными детьми, бродягами, сорвиголовами, негодяями, как и он сам. И это вместо того, чтобы следовать примеру хороших детей, сидящих и работающих с отцами. Ах, его отец и умер-то — о горе жестокое! — только по его милости! Да и я сама еле жива! Глаза мои износились от слез и работы по ночам. Не покладая рук день и ночь пряла я шерсть и хлопок, чтобы иметь возможность купить пару маисовых лепешек для нас двоих. Таково мое положение. И клянусь твоей жизнью, о брат мужа моего, что он приходит домой, только чтобы поесть. Вот и все. Поэтому иногда, когда он бросает меня таким образом, я уже думаю о том, чтобы не отворять ему больше двери и этим заставить его искать какую-нибудь работу, которая кормила бы его. И нет у меня силы это сделать, потому что сердце-то материнское жалостливо и милостиво. Но годы берут свое, и я становлюсь старухой, о брат мужа моего. И плечи мои уже не выносят по-