И зашли они далеко за город, постепенно приближаясь к цели, намеченной человеком из Магриба. Но наконец настала минута, когда Аладдин начал уставать и сказал человеку из Магриба:
— О дядя, долго ли нам еще идти? Мы уже миновали сады, и перед нами только гора! Я очень устал и хотел бы чего-нибудь поесть!
Человек же из Магриба вытащил из пояса шелковый платок, в котором завернуты были плоды и лепешки, и сказал Аладдину:
— Вот, сын мой, утоли свою жажду. Но мы должны пройти еще немного, чтобы добраться до дивного места, которое я хочу показать тебе и подобного которому нет на всем свете. Собери свои силы и мужайся, Аладдин, ведь ты теперь мужчина!
И продолжал он ободрять его, давая ему в то же время советы относительно поведения его в будущем и побуждая его отстать от общества детей и водиться с людьми рассудительными и благоразумными. И так умел он развлечь его, что они дошли наконец до подошвы горы в глубине пустынной долины, в которой не было никого, кроме Аллаха.
Именно это место и было целью путешествия человека из Магриба. Чтобы дойти до этой долины, он приехал из глубины Магриба на окраину Китая.
Обратившись к истомленному усталостью Аладдину, он сказал ему, улыбаясь:
— Мы достигли цели, сын мой Аладдин! — И сел он на камень, посадил его рядом с собой, нежно обнял его и сказал ему: — Отдохни немного, Аладдин. Я могу теперь показать тебе то, чего не видели еще глаза человека. Да, Аладдин, ты сейчас увидишь сад, который прекраснее всех садов мира. И, только увидев и восхитившись чудесами этого сада, ты сможешь действительно иметь повод быть мне благодарным, и забудешь всю усталость свою, и будешь благословлять тот день, когда встретил меня впервые.
И оставил он его отдохнуть немного, причем Аладдин вытаращил глаза от удивления при мысли, что увидит сад в таком месте, где были только беспорядочно нагроможденные камни да кустарник.
Затем человек из Магриба сказал ему:
— Теперь вставай, Аладдин, и собери рядом с этим кустарником самые сухие ветви и древесную кору, которые найдешь, и принеси все это мне. Тогда увидишь, на какое зрелище я тебя приглашаю!
И Аладдин встал и поспешил набрать между кустами и вереском множество сухих веточек и древесной коры и принес все это человеку из Магриба, который сказал ему:
— Теперь отойди и стань позади меня!
И повиновался Аладдин дяде своему и встал позади на некотором расстоянии от него.
Тогда человек из Магриба вынул из своего пояса огниво, высек огонь и зажег костер из сухих веток, которые запылали и затрещали. И тотчас же вынул он из кармана черепаховую коробку, открыл ее, взял из нее щепоть ладана и бросил ее на огонь, и поднялся густейший дым, который он стал разводить руками во все стороны, бормоча какие-то слова на совершенно незнакомом Аладдину языке. И в ту же минуту земля задрожала, и скалы заколебались в своих основаниях, и земля приоткрылась и образовала отверстие шириною локтей в десять; на дне этого отверстия обозначилась мраморная плита шириною в пять локтей, а на самой середине ее — бронзовое кольцо.
Увидав все это, испуганный Аладдин вскрикнул и, взяв в зубы подол своей одежды, пустился бежать во всю мочь. Но человек из Магриба одним прыжком догнал его. И взглянул он на него страшными глазами, встряхнул его, держа за ухо, замахнулся и влепил ему такую ужасную пощечину, что чуть не выбил все зубы, так что ошеломленный Аладдин упал на землю.
Человек же из Магриба обошелся с ним так лишь для того, чтобы раз и навсегда подчинить его себе, ввиду того что он был необходим для его дела и без него он не мог приступить к предприятию, из-за которого явился сюда. Увидев его, одуревшего и лежавшего на земле, он сказал ему, стараясь как можно более смягчить свой голос:
— Знай, Аладдин, что если я поступил с тобой таким образом, то это для того, чтобы сделать из тебя настоящего человека! Я ведь дядя тебе, брат отца твоего, и ты обязан слушаться меня! — Потом прибавил он уже совершенно мягко: — Аладдин, выслушай внимательно то, что скажу тебе, и не пропусти ни одного слова! И это потому, что ты извлечешь из этих слов большие выгоды для себя и скоро забудешь неприятности, которые случились с тобой! — И обнял он его и, отныне вполне покорив и подчинив его себе, сказал ему: — Ты видел сейчас, дитя мое, как разверзлась земля от моих окуриваний и слов, мной произнесенных. Ты должен знать, что все это я делал только для твоего блага; дело в том, что под этою мраморной плитой с бронзовым кольцом, которую видишь на дне этого отверстия, находится клад, записанный на твое имя, который может открываться только пред лицом твоим. И этот предназначенный для тебя клад сделает тебя богаче всех царей на свете! И чтобы доказать тебе, что эти сокровища предназначены для тебя, а не для кого другого, знай, что один ты можешь прикоснуться к этой мраморной плите и поднять ее; я сам, несмотря на все мое могущество, которое велико, не мог бы ни наложить руку на бронзовое кольцо, ни приподнять плиты, хотя бы обладал и в тысячу раз большим могуществом и силой, нежели те, которыми владею. И коль скоро плита будет приподнята, мне все-таки нельзя будет проникнуть в подземелье и даже нельзя будет переступить ни одной ступени. Поэтому тебе надлежит сделать то, чего не могу сделать я. Для этого же тебе стоит только в точности исполнить то, что прикажу тебе. И таким образом ты будешь обладать кладом, который мы честно разделим на две равные части, одну тебе и одну мне.
Эти сокровища предназначены для тебя, а не для кого другого, знай, что один ты можешь прикоснуться к этой мраморной плите и поднять ее.
Выслушав эти слова человека из Магриба, бедняга Аладдин забыл о своей усталости и о полученной им пощечине и ответил…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Выслушав эти слова человека из Магриба, бедняга Аладдин забыл о своей усталости и о полученной им пощечине и ответил:
— О дядя, приказывай мне что хочешь, и я буду повиноваться тебе!
И человек из Магриба обнял его, несколько раз поцеловал его в щеки и сказал ему:
— О Аладдин, ты для меня сын и еще дороже сына! Ведь у меня нет никаких родных на свете, кроме тебя; ты мой единственный сын и наследник, о дитя мое! Я работаю в настоящую минуту и пришел издалека, в сущности, только для тебя. И если я резко обошелся с тобой, то ты понимаешь теперь, что это было сделано только для того, чтобы ты не лишал себя дивной будущности, которая тебя ожидает. Так вот что ты должен сделать. Прежде всего спустись в эту яму вместе со мной; там возьмись за бронзовое кольцо и приподними мраморную плиту.
И, сказав это, он прыгнул в яму и протянул руку Аладдину, чтобы помочь ему спуститься в нее. Когда же Аладдин спустился, то сказал:
— Но, о дядя, как же подниму я один такую тяжелую плиту? Если бы ты хоть помог мне, я охотно сделал бы это!
Человек из Магриба отвечал:
— Ах, нет! Ах, нет! Если бы я имел несчастье прикоснуться к плите, ты уже ничего не мог бы сделать и имя твое навсегда было бы стерто с этого сокровища! Попробуй один — и увидишь, что поднимешь плиту так же легко, как если бы это было птичье перо! Тебе стоит только произнести, взявшись за кольцо, свое имя, имя отца твоего и деда твоего!
Тогда Аладдин нагнулся, взялся за кольцо, потянул его к себе и сказал:
— Я Аладдин, сын портного Мустафы, сына портного Али!
И без всякого труда поднял он мраморную плиту и положил ее рядом. И увидел он подземелье, в котором двенадцать мраморных ступеней вели к двустворчатой двери из красной меди с толстыми гвоздями. А человек из Магриба сказал ему:
— Сын мой Аладдин, спустись теперь в это подземелье. Когда же переступишь двенадцатую ступень, то войдешь в эту медную дверь, которая сама отворится перед тобой. И придешь под высокие своды, разделенные на три сообщающиеся одна с другой залы. В первой зале ты найдешь четыре большие бронзовые лохани, наполненные расплавленным золотом; во второй — четыре большие серебряные лохани, наполненные золотым песком, а в третьей — четыре большие золотые лохани, наполненные золотыми динарами. Но ты проходи, не останавливайся! И подбери повыше полы своей одежды и заверни их хорошенько вокруг пояса, чтобы они не коснулись стенок лоханей, потому что, если будешь иметь несчастье прикоснуться к этим лоханям или к их содержимому пальцами или одеждой, ты немедленно превратишься в глыбу черного камня. Итак, ты войдешь в первую залу и поскорее перейдешь во вторую, откуда, ни минуты не останавливаясь, проникнешь в третью, где найдешь обитую гвоздями дверь, подобную той, которая у входа, и она тотчас же сама отворится перед тобою. Ты войдешь в нее и внезапно очутишься в великолепном саду, усаженном деревьями, гнущимися под тяжестью плодов. Но не останавливайся и здесь! Ты пройдешь по саду, глядя прямо перед собой, и придешь к лестнице с колоннами и тридцатью ступенями; поднимись по ней на террасу. Когда же очутишься на террасе, Аладдин, будь внимателен. Прямо перед собою ты увидишь нечто вроде ниши под открытым небом, в этой нише ты найдешь на бронзовом подножии маленькую медную лампу. Лампа эта будет гореть. Ты же — запомни это хорошенько, Аладдин, — возьмешь эту лампу, погасишь ее, выльешь масло на землю, а лампу поскорее спрячешь за пазуху. И не бойся замарать одежду свою, так как это масло, которое ты прольешь, не масло, а совсем другая жидкость, не оставляющая никаких следов на платье.
И ты возвратишься ко мне той же дорогой, по которой шел в подземелье. И на обратном пути можешь остановиться и побыть немного в саду, если захочешь, и нарвать, сколько тебе будет угодно, плодов из этого сада. А вернувшись ко мне, ты отдашь мне лампу, цель и причину нашего путешествия и основу нашего богатства и нашей славы в будущем, о дитя мое!
Сказав все это, человек из Магриба снял кольцо, которое носил на пальце, и надел его Аладдину на большой палец, говоря: