прозрачного, превосходного вина, а в руках у джинна был табурет из черного дерева с перламутровыми и серебряными инкрустациями и две серебряные чашки. И поставил он поднос на табурет, проворно поправил то, что нужно было поправить, и скромно исчез.
Тогда Аладдин, видя, что мать его продолжает лежать в обмороке, обрызгал ей лицо розовой водой, и свежесть воды вместе с приятным запахом яств не замедлили привести в чувство бедную женщину. Аладдин же поспешил сказать ей:
— Не бойся ничего, о мать моя! Вставай и ешь! Благодарение Аллаху, здесь есть чем подкрепить твои силы и утолить наш голод, так не дадим же остыть этим превосходным кушаньям!
Когда мать Аладдина увидела серебряный поднос на красивом табурете, двенадцать золотых блюд и то, что в них было, шесть дивных хлебцев, две бутылки и две чашки и когда превосходный аромат ото всех этих превосходнейших вещей коснулся обоняния ее, она забыла об обстоятельствах, вызвавших ее обморок, и сказала Аладдину:
— О сын мой, да хранит Аллах жизнь нашего султана! Он, вероятно, узнал про нашу бедность и прислал нам этот поднос с одним из своих поваров.
Но Аладдин ответил:
— О мать моя, теперь не время спрашивать и строить предположения. Будем прежде всего есть, а потом я расскажу тебе, что случилось.
Тогда мать Аладдина села рядом с ним, широко открыв глаза от удивления и восхищения перед такими дивными вещами; и оба принялись есть с большим аппетитом. И так были они довольны, что долго сидели у подноса, не уставая пробовать прекрасно приготовленные кушанья, так что обед слился у них с ужином. Когда же они наконец закончили, то отложили остатки трапезы на завтрашний день. Мать Аладдина пошла спрятать блюда с кушаньями в кухню, но сейчас же возвратилась к Аладдину, чтобы выслушать то, что он готов был рассказать об этом великодушном подарке. И Аладдин рассказал ей, что произошло и как слуга лампы немедленно исполнил приказание.
Тогда мать Аладдина, слушавшая рассказ его с возрастающим страхом, сильно взволновалась и воскликнула:
— Ах, сын мой, заклинаю тебя молоком, которым вскормила твое младенчество, забрось подальше эту волшебную лампу и отделайся от кольца, дара проклятых джиннов! Я не вынесу вторично вида этих ужасных и отвратительных лиц и, наверное, умру! Я уже и теперь чувствую, как эти кушанья становятся мне поперек горла и душат меня! К тому же и пророк наш Мухаммед (да будет он благословен!) настоятельно советовал нам остерегаться джиннов и никогда не общаться с ними!
Аладдин же ответил:
— Слова твои дороги мне, мать моя, но, право же, не могу я бросить лампу и кольцо! Ведь кольцо оказало мне большую помощь, избавив меня от верной смерти в том подземелье, и ты сама была только что свидетельницею услуги, которую оказала нам эта лампа, столь драгоценная, что человек из Магриба не колеблясь предпринял такое дальнее путешествие только для того, чтобы найти ее. Но чтобы доставить тебе удовольствие и уважить тебя, мать моя, я спрячу лампу, и она не будет попадаться тебе на глаза и пугать тебя.
И мать Аладдина ответила:
— Делай как знаешь, сын мой. Но со своей стороны, объявляю, что не хочу иметь дело с джиннами, ни со слугой кольца, ни со слугой лампы. И желаю я, чтобы ты не говорил мне о них, что бы ни случилось.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И желаю я, чтобы ты не говорил мне о них, что бы ни случилось.
А на другой день, когда превосходные припасы иссякли, Аладдин, не желая снова подвергать испугу мать свою и теперь же прибегать к помощи лампы, взял одно из золотых блюд, спрятал под полу и вышел с намерением продать его на базаре и на вырученные деньги купить, что нужно для дома. И пошел он в лавку к одному еврею, который был хитрее самого шайтана. И, достав блюдо из-под полы, показал он его еврею, а тот взял, осмотрел, поскреб и небрежно спросил у Аладдина:
— Сколько же хочешь за него?
Аладдин же, отроду не видавший золотых блюд и вовсе не знавший цены подобному товару, ответил:
— Клянусь Аллахом, о господин мой, ты лучше меня знаешь, сколько может стоить это блюдо; я же полагаюсь на твою оценку и на твою добросовестность.
Еврей же, хорошо знавший, что блюдо это из чистого золота, сказал себе: «Вот малый, не знающий цены того, чем владеет. Превосходный барыш посылает мне сегодня благословение Авраамово».
И, выдвинув ящик, скрытый в стене его лавки, он вынул из него одну золотую монету, не составлявшую и тысячной доли стоимости блюда, и, подавая ее Аладдину, сказал:
— Вот, сын мой, это за твое блюдо! Клянусь Моисеем и Аароном! Никогда не дал бы такой суммы кому-нибудь, кроме тебя! Но это только потому, что надеюсь иметь тебя своим клиентом и на будущее!
И Аладдин поспешил взять золотой динар и так был доволен, что, не оборачиваясь, побежал домой во все лопатки. А еврей, видя радость Аладдина и его торопливый уход, сильно пожалел о том, что не предложил ему еще более скромной суммы, и готов был бежать за ним, чтобы выманить у него что-нибудь из этого динара, но отказался от своего предприятия, видя, что не смог бы догнать клиента.
Аладдин же, не теряя времени, побежал к пекарю, разменял золотой динар, купил у него хлеба и возвратился домой к матери, чтобы отдать ей хлеб и деньги, и сказал он ей:
— Мать моя, ступай теперь и купи на эти деньги все, что нужно из припасов, так как я не знаю в этом толк!
И мать встала и отправилась на базар покупать все необходимое. И в тот день они ели и были довольны. И с той поры, как только они нуждались в деньгах, Аладдин шел на базар, в лавку того же еврея, и относил золотое блюдо, за которое тот давал по динару, не смея, раз дав ему такую сумму, предлагать меньше из боязни, чтобы он не обратился к другим евреям, которым и достались бы вместо него огромные барыши. Аладдин же, так и не узнавший стоимости своего имущества, продал ему таким образом все двенадцать блюд.
Затем он задумал отнести туда же и большой поднос из литого серебра; но так как поднос показался ему слишком тяжелым, то Аладдин пошел за евреем и привел его к себе в дом. Еврей рассмотрел драгоценный поднос и сказал Аладдину:
— Этот стоит два золотых.
Восхищенный Аладдин согласился и взял деньги, которые еврей отдал ему, лишь взяв в придачу две серебряные чашки.
Таким образом, у Аладдина и матери его хватило денег еще на несколько дней. И продолжал он ходить на базары и степенно беседовал с купцами и именитыми людьми, так как после своего возвращения он тщательно избегал общества своих прежних товарищей, уличных мальчишек; теперь он старался учиться, слушая разговоры пожилых людей; и так как он был умен от природы, то в короткое время приобрел всякого рода полезные знания, которые лишь весьма немногие молодые люди его возраста были способны приобрести.
Тем временем деньги в доме иссякли, и, несмотря на ужас, испытываемый матерью, Аладдину пришлось прибегнуть к волшебной лампе.
Однако мать, когда он сообщил ей о своем намерении, поспешила уйти из дома, не желая видеть появление джинна. Тогда Аладдин, получив возможность делать, что ему угодно, взял лампу в руки и стал искать то место, которое следовало потереть и которое можно было узнать по следу, оставшемуся от первой чистки золою; и потер он слегка и не торопясь. И тотчас же появился джинн, который
склонился и весьма спокойным голосом, именно потому спокойным, что терли лампу слегка, сказал Аладдину:
— Раб твой здесь, между рук твоих! Говори, чего хочешь? Я слуга лампы и в воздухе, когда летаю, и на земле, когда ползаю!
Аладдин же поспешил ответить:
— О слуга лампы, я очень голоден и желаю, чтобы ты принес поднос с блюдами, совершенно такими же, как и в первый раз!
И джинн исчез и в мгновение ока возвратился с подносом, который поставил на табурет, и снова исчез.
Немного спустя вернулась мать Аладдина, она увидела поднос и издававшие приятный запах яства и удивилась не менее, чем в первый раз. И села она рядом с сыном и отведала кушанья, которые нашла еще превосходнее, нежели те, что были на первом подносе. И, несмотря на страх, внушаемый ей слугою лампы, она ела с большим аппетитом; и она и Аладдин не в силах были оторваться от подноса до тех пор, пока не насытились. Но так как чем больше ела она эти кушанья, тем более хотелось ей есть, то встала она из-за стола лишь с наступлением ночи, соединив таким образом обед с ужином. То же было и с Аладдином.
Когда же яства на подносе иссякли, как и в первый раз…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А когда яства на подносе иссякли, как и в первый раз, Аладдин не преминул взять одно из золотых блюд и отправился, по своему обыкновению, на базар, чтобы продать его еврею, как продавал и прежние. Но когда он проходил мимо лавки одного почтенного мусульманского шейха, золотых и серебряных дел мастера, пользовавшегося большим уважением за свою честность и добросовестность, кто-то назвал его по имени, и он остановился. Почтенный шейх, сделав ему знак рукой, пригласил его зайти на минуту в лавку. И сказал он ему:
— Сын мой, я уже много раз имел случай видеть, как ты приходишь на базар, и заметил, что ты всегда несешь под полою какую-то вещь, которую стараешься скрыть; ты входил в лавку моего соседа, еврея, и выходил затем уже без этой скрываемой тобою вещи. Я должен сказать тебе нечто, быть может, тебе неизвестное по причине твоих молодых лет. Знай же, что евреи — прирожденные враги мусульман; они находят, что имеют право присваивать себе наше имущество всеми возможными способами. А именно этот еврей самый отвратительный, самый ловкий, самый бесчестный из всех и более всего ненависти питает к нам, верующим в Единого Аллаха. Итак, о дитя мое, если ты продаешь что-нибудь, то покажи это прежде мне; я же, клянусь истинностью Всевышнего, оценю по настоящей стоимости, чтобы, уступая, ты знал, что делаешь! Покажи же мне, что у тебя под полой, и не бойся меня! И пусть проклянет Аллах обманщиков и смутит лукавого! Да удалится он навсегда!