И халиф обещал ему и это. Успокоенный, Абул Гассан взял кубок и осушил его в один глоток. И банж тотчас же подействовал, и Абул Гассан свалился на пол головой вперед, и так быстро, что халиф засмеялся. Затем позвал он раба, остававшегося при нем, и сказал ему:
— Возьми этого человека к себе на спину и ступай за мной!
Раб исполнил приказание и, взвалив к себе на плечи Абул Гассана, пошел за халифом, который сказал ему:
— Запомни хорошенько место, где стоит этот дом, чтобы ты мог вернуться сюда, когда я тебе прикажу.
И вышли они на улицу, забыв, однако, запереть дверь, несмотря на просьбу хозяина.
Когда пришли во дворец, они вошли потайной дверью в особые покои, где находилась спальня. И сказал халиф рабу:
— Раздень этого человека, надень на него мои ночные одежды и положи его на мою постель!
Когда же раб исполнил приказание, халиф послал его созвать всех придворных визирей, евнухов и также всех дам из гарема; и когда все собрались и стали между рук его, он сказал им:
— Завтра утром вы все должны быть в этой зале, и каждый из вас должен с готовностью исполнять приказание вот этого человека, лежащего на моей постели и одетого в мое платье. И обращайтесь с ним совершенно так, как обращаетесь со мною. И, отвечая на его вопросы, называйте его эмиром правоверных и не перечьте ему ни в одном из его желаний, потому что, если кто-нибудь из вас, хотя бы мой собственный сын, не исполнит моих приказаний, я велю немедленно повесить его на больших воротах дворца.
Выслушав приказ халифа, все присутствующие отвечали:
— Слышать — значит повиноваться!
И по знаку визиря все вышли молча, поняв, что, давая такие инструкции, халиф намерен позабавиться каким-нибудь чрезвычайным способом.
Когда все вышли, аль-Рашид обернулся к Джафару и к меченосцу Масруру, остававшимся в зале, и сказал им:
— Вы слышали мои слова. Ну так завтра вы должны встать раньше всех и прийти в эту залу, чтобы исполнять приказания моего заместителя. И не удивляйтесь ничему из того, что он вам скажет; и делайте вид, что принимаете его за меня самого, как бы он ни разуверял вас. Будьте щедры ко всем, на кого он вам укажет, хотя бы для этого пришлось истощить государственную казну; награждайте, наказывайте, вешайте, убивайте, назначайте на должности, увольняйте, исполняя во всей точности его приказания. И для этого вам нет надобности предварительно совещаться со мной. Впрочем, я сам спрячусь поблизости и буду видеть и слышать все, что будет происходить. В особенности же делайте так, чтобы он ни на минуту не смог заподозрить, что все происходящее с ним — шутка, устроенная по моему приказанию. Это все. Да будет так! — Затем он прибавил: — Во всяком случае, не забудьте, когда встанете сами, разбудить и меня в час утренней молитвы.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Во всяком случае, не забудьте, когда встанете сами, разбудить и меня в час утренней молитвы.
На следующее утро в назначенный час Джафар и Масрур не преминули разбудить халифа, который сейчас же поспешил спрятаться за занавесом в той самой зале, где спал Абул Гассан. Отсюда он мог видеть и слышать все, не будучи замеченным ни Абул Гассаном, ни присутствующими.
Тогда вошли Джафар и Масрур, а также все вельможи, дамы и невольники; и каждый занял обычное место свое сообразно со своим званием. В молчании и чинно стояли все, совершенно так, как при вставании с постели эмира правоверных. И когда все выстроились в должном порядке, заранее назначенный невольник подошел к продолжавшему спать Абул Гассану и поднес ему под нос тампон, смоченный уксусом. И тотчас же Абул Гассан чихнул в первый, потом во второй, в третий раз, выбросив из носу длинные волокна, образовавшиеся от действия банжа. Невольник принял эту слизь на золотой поднос, чтобы она не попала на постель или на ковер; затем он вытер нос и лицо Абул Гассана и опрыскал его розовой водой. Абул Гассан вышел наконец из оцепенения, проснулся и открыл глаза.
Он увидел себя на роскошном ложе, одеяло которого было из красной с золотом парчи, вышитой жемчугом и драгоценными каменьями.
Он поднял глаза и увидел себя в большой зале, с обтянутыми атласом стенами и потолком с шелковыми занавесами, с золотыми и хрустальными вазами по углам, и, осмотревшись, он заметил, что его окружают молодые женщины и молодые невольники восхитительной красоты; а за ними увидел он толпу визирей, эмиров, старшин, придворных, черных евнухов и музыкантов, готовых ударить по гармоническим струнам и сопровождать выступление расположившихся вокруг эстрады певиц; а около себя, на табурете (он узнал по их цвету), — одеяние, плащ и тюрбан эмира правоверных.
Когда Абул Гассан увидел все это, он снова закрыл глаза, чтобы опять заснуть, так как был убежден, что все окружавшее его — сонная греза.
Но в эту самую минуту великий визирь Джафар приблизился к нему и, троекратно поцеловав землю, сказал ему почтительным голосом:
— О эмир правоверных, позволь рабу твоему разбудить тебя, час утренней молитвы настал!
При этих словах Джафара Абул Гассан несколько раз протер глаза, потом ущипнул себя за руку, да так сильно, что закричал от боли и сказал себе: «Нет, клянусь Аллахом, это не сон! Я стал халифом!»
Однако, продолжая колебаться, он громко сказал:
— О Аллах! Все это оттого, что рассудок мой помутился от вина, выпитого мною вчера с купцом из Мосула, а также и от нелепого разговора с ним!
Он увидел себя на роскошном ложе, одеяло которого было из красной с золотом парчи, вышитой жемчугом и драгоценными каменьями.
И повернулся он к стене, чтобы снова заснуть. И так как он лежал неподвижно, Джафар подошел к нему еще раз и сказал ему:
— О эмир правоверных, позволь рабу твоему выразить удивление по тому поводу, что господин его нарушает обыкновение свое и не встает на утреннюю молитву!
И по знаку Джафара музыкантши тотчас же заиграли на арфах, лютнях и гитарах, и раздался стройный хор певиц. Абул Гассан повернулся к певицам и сказал себе вслух:
— С каких это пор, йа Абул Гассан, спящие слышат то, что ты слышишь, и видят то, что ты видишь?
И сел он на постели, очарованный и в величайшем изумлении, но продолжая сомневаться в действительности всего происходящего. И сложил он руки трубкой перед глазами, чтобы лучше видеть и отдавать себе отчет в своих впечатлениях, и сказал себе: «О Аллах! Не странно ли это? Не изумительно ли? Где же ты, о Абул Гассан, сын своей матери? Грезишь ты или нет? С каких же пор ты сделался халифом? С каких пор у тебя этот дворец, эта постель, эти вельможи, евнухи, прелестные женщины, музыкантши, очаровательные певицы и все это?»
Но в эту минуту концерт прекратился, меченосец Масрур приблизился к постели, троекратно поцеловал землю и, поднявшись, сказал Абул Гассану:
— О эмир правоверных, позволь последнему из рабов твоих сказать тебе, что час утренней молитвы уже прошел и что время идти в диван заниматься делами царства!
Приходивший все в большее изумление Абул Гассан не знал, на что решиться, и наконец, бросив свирепый взгляд на Масрура, гневно спросил его:
— Кто ты такой? И кто я?
Масрур почтительно ответил:
— Ты господин наш, эмир правоверных, халиф Гарун аль-Рашид, пятый из племени Бани Аббас, потомок дяди пророка (мир и молитва над ним!). А говорящий с тобою — раб, бедный, презренный, ничего не значащий Масрур, почтённый великой обязанностью носить меч воли нашего господина.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что брезжит утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
О ты господин наш, эмир правоверных, халиф Гарун аль-Рашид, пятый из племени Бани Аббас, потомок дяди пророка (мир и молитва над ним!). А говорящий с тобою — раб, бедный, презренный, ничего не значащий Масрур, почтённый великой обязанностью носить меч воли нашего господина.
Услышав такие слова Масрура, Абул Гассан закричал ему:
— Ты лжешь, сын тысячи рогоносцев!
Но Масрур, нисколько не смутившись, ответил:
— О господин мой, конечно, если бы кто-нибудь другой услышал такие слова из уст халифа, он бы умер от огорчения. Но я, старый раб твой, столько лет прослуживший тебе и живущий под сенью твоих благодеяний и твоей доброты, я знаю, что наместник пророка говорит так со мною лишь для того, чтобы испытать мою верность! Умоляю же тебя, о господин мой, не продолжай этого испытания! Или же, если в эту ночь дурной сон смутил твой покой, прогони его и успокой трепещущего раба твоего!
Выслушав эту речь, Абул Гассан не выдержал и, разразившись громким хохотом, упал на подушки, завернулся в одеяло и корчился так, что ноги закидывались у него за голову. А за занавесом Гарун аль-Рашид надувал щеки, чтобы заглушить встряхивающий его смех.
Абул Гассан хохотал целый час, не меняя положения, потом немного успокоился и, сев на постели, знаком подозвал к себе маленького негра-невольника и спросил его:
— Скажи, узнаёшь ты меня? И можешь сказать, кто я?
Негритенок скромно опустил глаза и почтительно и ответил:
— Ты господин наш, эмир правоверных Гарун аль-Рашид, халиф пророка (да будет он благословен!) и земной наместник Господина земли и неба.
Но Абул Гассан закричал ему:
— Ты лжешь, черномазый, о сын тысячи сводников!
Тогда повернулся он к одной из молодых невольниц и, подозвав ее к себе рукой, протянул ей палец, говоря:
— Укуси этот палец! И я увижу: сплю я или нет!
И девушка, знавшая, что халиф видит и слышит все, сказала себе: «Вот мне случай показать эмиру, что я могу сделать для его развлечения».
И, стиснув зубы изо всей силы, она прокусила палец до кости. И Абул Гассан, закричав от боли, воскликнул:
— Ай! Ах! Теперь вижу, что не сплю! Да, конечно, это наяву!