Султан же сказал:
— Ступай и принеси мне ответ!
И великий визирь повесив нос вышел и, согнув спину, пошел искать сына, которого нашел в хаммаме в то время, как он смывал с себя покрывавшие его нечистоты. И закричал он ему:
— О собачий сын, почему скрыл ты от меня истину? Если ты сейчас же не расскажешь мне все, что произошло за эти две ночи, то этот день — твой последний день!
Сын же опустил голову и сказал:
— Увы! Отец мой, только стыд помешал мне открыть тебе неприятнейшие приключения этих двух ночей и невыносимые унижения, которым я подвергся, не имея возможности им противиться или даже только узнать, какие враждебные силы причиняют нам все это!
И рассказал он отцу обо всем во всех подробностях, не пропустив ничего (но повторять все это нет надобности), и прибавил:
— Что до меня, отец, то я предпочитаю смерть такой жизни! И клянусь перед тобою трижды, что желаю окончательного развода с дочерью султана! Умоляю тебя, иди к султану и проси его признать недействительность моего брака с дочерью его Бадрульбудур. Это единственный способ избавиться от этих унижений и успокоиться! Я буду тогда иметь возможность уснуть на моей постели, вместо того чтобы проводить ночи в кабинетах удобств!
Выслушав сына, великий визирь сильно опечалился. Мечтой всей его жизни был брак сына с дочерью султана, и отказаться от такой большой чести дорого ему стоило. Хотя и сам он был убежден в необходимости развода ввиду таких условий, однако сказал сыну:
— Конечно, о сын мой! Невозможно долее терпеть такое унижение! Но подумай, чего лишил бы тебя этот развод! Не лучше ли потерпеть еще одну ночь, а мы постережем спальню, вооружив евнухов саблями и дубинами. Что скажешь на это, сын мой?
Сын ответил:
— Делай как знаешь, о отец мой, великий визирь! Я же твердо решил никогда не входить в эту грязную комнату!
Тогда визирь оставил сына и явился к султану. И стоял он перед ним, опустив голову. А султан спросил у него:
— Что имеешь сказать?
И визирь отвечал:
— Клянусь жизнью нашего господина, то, что рассказала тебе царевна Бадрульбудур, — истинная правда. Но сын мой не виноват. Во всяком случае, о царь времен, не следует подвергать царевну новым неприятностям из-за сына моего. И если позволишь, лучше было бы разлучить отныне супругов разводом!
Царь же сказал:
— Клянусь Аллахом, ты прав! Но если бы муж моей дочери не был твоим сыном, то я избавил бы от него мою дочь не иначе как его смертью! Хорошо, пусть разведут их!
И тотчас же царь велел прекратить общественные увеселения во дворце, и в городе, и во всем Китайском царстве; и велел он объявить о разводе дочери своей Бадрульбудур с сыном великого визиря, дав всем понять, что они и не принадлежали друг другу и что царевна не утратила своей девственности.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Тотчас повелел царь возвестить о разводе дочери своей Бадрульбудур с сыном великого визиря, дав всем понять, что супруги и не принадлежали друг другу и что царевна не утратила своей девственности. А что касается сына великого визиря, то султан из уважения к отцу его назначил его губернатором в отдаленной провинции Китая и приказал ему отправляться туда без промедления. Это и было исполнено.
Когда Аладдин вместе со всеми городскими жителями узнал о том, что глашатаи объявили о разводе Бадрульбудур, и о несостоявшемся союзе, и о том, что злополучный супруг выехал из города, он был на верху блаженства и сказал себе: «Благословенна эта волшебная лампа, причина всех моих благополучий! И хорошо, что развод совершился помимо более непосредственного участия духа, так как он, без сомнения, причинил бы непоправимый вред тому дураку».
И радовался он также тому, что месть его имела успех помимо чьего-либо ведома и что ни султан, ни великий визирь, ни даже мать ничего не знали о его участии в этом деле. И, не заботясь ни о чем, как будто бы ничего необычайного не случилось с того времени, как он просил руки царевны, он стал спокойно ждать истечения трехмесячного срока, назначенного султаном, чтобы на другой же день по прошествии этого срока послать во дворец мать свою, наряженную в лучшие одежды, с поручением напомнить султану о данном им обещании.
Когда же мать Аладдина вошла в залу Совета, султан, занимавшийся делами, взглянул в ее сторону и тотчас же узнал ее. И ей не пришлось даже говорить, так как он сам вспомнил о своем обещании и о назначенном им сроке. И обернулся он к своему великому визирю и сказал ему:
— Вот, о визирь, мать Аладдина! Это она принесла нам три месяца тому назад дивное блюдо, наполненное драгоценными каменьями. Теперь, по прошествии срока, она пришла, вероятно, просить об исполнении обещания, данного мною относительно моей дочери! Благословен Аллах, не допустивший женитьбы твоего сына, чтобы напомнить мне о данном мною слове, между тем как я из-за тебя забыл о взятом на себя обязательстве!
Визирь же, сильно досадовавший в душе своей обо всем случившемся, отвечал:
— Разумеется, о господин мой, султаны никогда не должны забывать о своих обещаниях. Но воистину, когда хочешь выдать замуж дочь свою, следует наводить справки о женихе. А наш господин не имеет никаких сведений об этом Аладдине и его семействе. Мне же известно, что это сын бедного портного, умершего в нищете, и был он самого низкого звания. Откуда же богатство у сына портного?
Султан сказал на это:
— Богатство дает Аллах, о визирь!
Тот сказал:
— Да, о султан! Но мы не знаем, так ли богат этот Аладдин, как можно было подумать по его подарку? А чтобы убедиться в этом, султану стоит только потребовать для царевны такое приданое, которое мог бы дать лишь сын какого-нибудь царя или султана. И таким образом султан будет знать, за кого выдает дочь свою, и не подвергнется еще раз риску выдать ее за супруга, не соответствующего ее достоинствам.
Султан сказал:
— Язык твой источает красноречие, о визирь! Вели же приблизиться этой женщине, чтобы я мог поговорить с ней!
Визирь дал знак начальнику стражи, который и подвел мать Аладдина к ступеням трона.
Тогда мать Аладдина распростерлась и три раза поцеловала землю между рук султана, который сказал ей:
— Знай, о тетушка, что я не забыл о своем обещании! Но до сих пор я еще не говорил тебе о приданом, которое потребую за дочь. Достоинства же дочери моей очень велики. Ты скажешь сыну своему, что брак его с эль-Сетт Бадрульбудур состоится, как только он принесет мне то, что требую в виде приданого, а именно: сорок больших блюд из литого золота, наполненных до краев такими же драгоценными камнями всех цветов и величин, какие он уже прислал мне на фарфоровом блюде; эти золотые блюда должны принести во дворец сорок молодых невольниц, прекрасных, как луны, а перед ними должны идти сорок молодых и крепких невольников; и все они должны быть великолепно одеты и составить шествие, которое и придет во дворец, чтобы поднести мне те сорок блюд с драгоценностями. И вот все, что я требую, добрая тетушка. Не хочу требовать больше с твоего сына, ввиду того что он уже прислал мне подарок.
Мать Аладдина, ошеломленная такими непомерными требованиями, вторично распростерлась перед троном и ушла отдавать сыну отчет в исполнении его поручения. И сказала ему:
— Ах, сын мой, я с самого начала советовала тебе не думать о браке с царевной Бадрульбудур!
И, беспрестанно вздыхая, рассказала она сыну о ласковом, впрочем, приеме царя и о тех условиях, на которых он соглашается выдать дочь свою. И прибавила она:
— Какое безумие с твоей стороны, дитя мое! Это еще ничего, что он требует золотые блюда и драгоценные камни! Ведь ты, конечно, будешь настолько неразумен, что опять пойдешь в подземелье и оборвешь там с деревьев все волшебные плоды! Но где же ты возьмешь сорок молодых невольниц и сорок молодых негров, скажи-ка! Ах, сын мой, если требование такое непомерное, это опять вина проклятого визиря. Я видела, как он наклонялся к уху царя и что-то шептал ему! Верь мне, Аладдин, откажись от этого намерения, оно приведет тебя к неминуемой гибели!
Но Аладдин только улыбнулся и сказал матери:
— Клянусь Аллахом, о мать моя, когда ты вошла с перекошенным лицом, я подумал, что ты принесла мне очень плохую весть! Но теперь вижу, ты всегда озабочиваешься такими вещами, о которых не стоит и думать! Осуши же глаза свои и успокойся! А со своей стороны, подумай только о том, чтобы приготовить нам поесть, так как я очень голоден. Мне же предоставь удовлетворить царя.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А со своей стороны, подумай только о том, чтобы приготовить нам поесть, так как я очень голоден. Мне же предоставь удовлетворить царя.
И как только мать ушла на базар за необходимыми припасами, Аладдин поспешил запереться в своей комнате. И взял он лампу и потер в том месте, которое было ему известно. И в тот же миг явился дух, поклонился ему и сказал:
— Раб твой здесь, между рук твоих! Говори, чего хочешь? Я слуга лампы и в воздухе, когда летаю, и на земле, когда ползаю!
И Аладдин сказал ему:
— Знай, о джинн, что султан соглашается выдать за меня свою дочь, дивную красавицу Бадрульбудур, которую ты знаешь, но с условием, что я пришлю ему как можно скорее сорок блюд из литого золота самого высокого качества, наполненных до краев плодами-самоцветами, подобными тем, какие были на фарфоровом блюде и какие я нарвал с деревьев сада в том месте, где нашел лампу, которой ты служишь. Но это еще не все. Он требует, сверх того, чтобы эти блюда несли ему сорок невольниц, прекрасных, как луны, и чтобы вели их сорок молодых и здоровых негров в великолепных одеждах. Вот что и я требую от тебя! Поспеши же исполнить это в силу той власти, какую имею над тобою, как владелец лампы!