Тогда Аладдин повернулся к джинну — слуге лампы — и сказал ему:
— А теперь знаешь ли, что остается тебе сделать?
Тот ответил:
— Нет, о владелец лампы! Но приказывай — и я буду повиноваться, летая ли в воздухе, ползая ли по земле!
И сказал ему Аладдин:
— Я желаю, чтобы ты привел мне чистокровную, бесподобную лошадь, такую, какой нет ни у султана, ни у могущественнейших государей во всем мире. И нужно, чтобы одна ее сбруя стоила по крайней мере тысячу тысяч золотых динаров. В то же время ты приведешь сорок восемь молодых, красивых, высоких и стройных невольников, опрятно, изящно и богато одетых, для того чтобы двадцать четыре из них, выстроенные по двенадцати в ряд, открывали передо мной шествие, а остальные, также по двенадцати в ряд, шли позади меня. Сверх того, не забудь приискать для моей матери двенадцать прекрасных, как луны, девушек, одетых с большим вкусом и великолепием, и каждая из них должна нести в руках по роскошному платью, такому, какое могла бы, не брезгая, надеть царская дочь. Наконец, ты дашь каждому из моих сорока восьми невольников по мешку с пятью тысячами золотых динаров, чтобы они повесили эти мешки себе на шею, а я мог иметь их под рукою, для того чтобы употреблять их, как мне вздумается. Вот все, чего хочу от тебя на сегодня.
В эту минуту Шахерезада заметила, что восходит утренняя заря, и с присущей ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И употреблять их, как мне вздумается. Вот все, чего хочу от тебя на сегодня.
Не успел Аладдин произнести эти слова, как дух, ответив, что слушает и повинуется, исчез, но минуту спустя вернулся с лошадью, сорока восемью невольниками, двенадцатью молодыми девушками, сорока восемью мешками с золотом и двенадцатью платьями из тканей разного цвета. И все это было именно такое, как требовал Аладдин, если не лучше. И отпустил духа Аладдин, сказав ему:
— Я призову тебя, когда ты будешь мне нужен.
И, не теряя времени, он простился с матерью, еще раз поцеловав у нее руки, и предоставил в ее распоряжение двенадцать молодых невольниц, приказав им, что они должны всячески угождать госпоже своей, и показал ей, как следует одеваться в прекрасные платья, которые они принесли.
Затем Аладдин поспешно сел на лошадь и выехал со двора своего дома. И, несмотря на то что в первый раз в жизни садился на коня, он держался на нем с таким изяществом и твердостью, что ему могли бы позавидовать лучшие из наездников. И двинулся он по придуманному им плану кортежа, предшествуемый двадцатью четырьмя невольниками, выстроенными по двенадцать в ряд, с четырьмя другими по бокам, державшими шнуры чепрака, и сопровождаемый остальными.
Как только кортеж показался на улице, толпа, еще более громадная, нежели та, которая сбегалась навстречу первому кортежу, собралась со всех сторон; и на базарах, и в окнах, и на крышах домов столпились любопытные. И по приказанию Аладдина все сорок восемь невольников брали золото из мешков и бросали его горстями то направо, то налево народу, теснившемуся вдоль дороги. И по всему городу раздавались приветственные клики и по причине щедрости великолепного всадника, и по причине его красоты и роскошно одетых рабов. И в самом деле, было на что посмотреть, так как Аладдин на коне представлял собою дивное зрелище, а лицо его благодаря волшебным свойствам лампы сделалось еще прекраснее; держал же он себя по-царски, и бриллиантовая брошь качалась на его тюрбане. И так, сопровождаемый кликами народа и всеобщим восторгом, Аладдин прибыл во дворец, куда уже долетела весть о его приближении и где все уже было готово для почетного приема, подобающего жениху царевны Бадрульбудур.
Султан же ждал его наверху парадной лестницы, выходившей на второй двор. И как только Аладдин при помощи державшего у него стремя самого великого визиря ступил на землю, султан спустился в его честь на две ступени. Аладдин же поднялся к нему и хотел было распростереться между рук его, но султан не допустил и, восхищенный его осанкой, и красотой, и роскошью его одеяния, обнял его как родного сына. И в ту же минуту раздались приветственные клики эмиров, визирей, стражи и раздались звуки труб, кларнетов, гобоев и барабанов. И, обняв Аладдина, султан повел его в большую приемную залу, посадил рядом с собою на трон, еще раз обнял и сказал:
— Клянусь Аллахом, о сын мой Аладдин, весьма сожалею о том, что судьба не привела меня встретиться с тобой раньше и что я откладывал на трехмесячный срок твое бракосочетание с дочерью моею Бадрульбудур, рабой твоей!
Аладдин же ответил с такою чарующею находчивостью, что расположение к нему со стороны султана еще более усилилось.
И сказал ему султан:
— Без сомнения, Аладдин, какой царь не пожелал бы тебя в супруги своей дочери!
И принялся он дружелюбно беседовать с ним и задавать ему вопросы, восхищаясь его умными ответами и тонкостью речей его. И велел он приготовить роскошный стол в самой тронной зале и сел за него один с Аладдином, приказав великому визирю, нос которого становился все длиннее и длиннее, эмирам и другим сановникам прислуживать им.
После обеда султан, не желавший откладывать исполнения данного им слова, призвал кади и свидетелей и велел немедленно написать брачный договор Аладдина и царевны Бадрульбудур. И кади в присутствии свидетелей поспешил исполнить приказание и написать договор согласно предписаниям Корана и Сунны. А когда это было закончено, султан поцеловал Аладдина и сказал ему:
— О сын мой, желаешь ли в нынешнюю же ночь вступить в спальню супруги своей?
Аладдин же ответил:
— О царь времен, без сомнения! Если бы я повиновался великой любви, которую испытываю к супруге моей, я сегодня же вечером проник бы в брачную комнату для довершения союза. Но я желаю, чтобы это совершилось во дворце, достойном царевны и принадлежащем ей самой. Поэтому позволь мне отложить довершение моего счастья до тех пор, пока велю построить дворец, ей предназначаемый. Прошу тебя уступить мне обширную площадь, находящуюся против твоего дворца, чтобы супруга моя не жила слишком далеко от отца своего и чтобы я сам мог всегда быть около тебя и служить тебе. Я же, со своей стороны, берусь велеть построить этот дворец в самый короткий срок.
Султан ответил:
— Ах, сын мой, тебе нечего и спрашивать позволения. Бери против моего дворца какой хочешь участок. Но прошу тебя как можно скорее выстроить свой дворец; дело в том, что я желал бы перед смертью полюбоваться на потомство свое.
Аладдин же улыбнулся и сказал:
— Да успокоит султан ум свой! Дворец будет построен так быстро, как только можно пожелать.
И простился он с султаном, который нежно обнял его, и возвратился домой в сопровождении того же кортежа и среди приветственных кликов народа и пожеланий счастья и благоденствия.
Как только возвратился он домой, сейчас же сообщил матери обо всем происшедшем и поспешил удалиться в свою комнату. И взял он волшебную лампу и потер ее, как обыкновенно.
Но в эту минуту Шахерезада увидала, что наступает утро, и скромно прервала свой рассказ.
А когда наступила
она сказала:
И взял он волшебную лампу и потер ее, как обыкновенно. И джинн не замедлил явиться за приказаниями. Аладдин сказал ему:
— О джинн — слуга лампы, — прежде всего похвалю тебя за усердие, затем буду просить тебя сделать нечто более трудное, чем все, что ты до сих пор исполнял для меня, в силу власти, которую имеет над тобою госпожа твоя, эта лампа, находящаяся в моем владении. Вот в чем дело. Я хочу, чтобы в возможно короткий срок ты выстроил мне против султанского дворца другой дворец, достойный моей супруги эль-Сетт Бадрульбудур. Для этого я предоставляю твоему вкусу и твоим уже испытанным знаниям заботу обо всех подробностях украшений и выбор драгоценных материалов, каковы: нефрит, порфир, алебастр, агат, лазуревый камень, яшма, мрамор и гранит. Позаботься, чтобы посредине этого дворца возвышался большой хрустальный купол, опирающийся на колонны из литого золота, чередующегося с литым серебром, а в куполе должно быть девяносто девять окон, из них девяносто восемь — украшены бриллиантами, рубинами, изумрудами и другими самоцветными камнями, девяносто девятое же окно должно остаться неоконченным не в архитектурном строении, а по части орнамента, так как у меня есть особая мысль по этому поводу. И не забудь разбить прекрасный сад с водоемами и фонтанами и устроить обширные дворы. А главное, о джинн, припаси мне в подвале, место которого ты мне укажешь, богатую казну, наполненную золотыми динарами.
Во всем остальном — по части кухни, конюшен, прислуги — предоставляется тебе полная свобода, так как доверяю твоей рассудительности и усердию твоему. — И он прибавил: — Когда все будет готово, ты придешь известить меня!
Дух ответил:
— Слушаю и повинуюсь! — и исчез.
На другой же день, когда еще только начинало светать и Аладдин лежал еще в постели, явился к нему джинн — слуга лампы — и после обычных приветствий, сказал ему:
— О владелец лампы, приказание твое исполнено! Прошу тебя прийти и осмотреть!
Аладдин согласился, и джинн тотчас же перенес его в указанное место и показал ему против султанского дворца, среди великолепного сада, за двумя обширными мраморными дворами дворец, еще более прекрасный, нежели он сам ожидал. Дух заставил его полюбоваться архитектурой здания, общим видом и осмотреть его во всех подробностях. И Аладдин нашел, что все было исполнено с изумительною роскошью и великолепием; а в обширном подземном помещении он нашел казну, заключавшуюся в мешках с золотыми динарами, положенными один на другой, и занимавшими все пространство от земли до сводов. И обошел он также кухни, службы, кладовые с припасами, конюшни, и все было по его вкусу и содержалось в большой чистоте; и восхитился он лошадями, которые ели, стоя перед серебряными яслями, между тем как конюхи чистили их и перевязывали. И сделал он смотр рабам обоего пола и евнухам, выстроенным чинно в ряд и сообразно с важностью занимаемых ими должностей. А когда все осмотрел и внимательно рассмотрел, то обернулся к джинну, видимому только ему одному и всюду следовавшему за ним, и похвалил его за быстроту, хороший вкус и умение, которые он доказал этим в совершенстве исполненным делом. Затем прибавил: