— О святая Аллаха, благодарю тебя за твои молитвы и пожелания! А так как я знаю, что Аллах ни в чем тебе не откажет, то надеюсь при твоем ходатайстве получить от Его милости то, что составляет самое заветное желание души моей!
И святая ответила:
— Я смиреннейшее из созданий Аллаха! Но Он всемогущ и многомилостив! Не бойся же, о госпожа моя Бадрульбудур, выразить то, чего желает душа твоя!
Бадрульбудур сильно покраснела и, понизив голос, горячо сказала:
— О святая Аллаха, я прошу Его даровать мне ребенка! Скажи, что должна я для этого сделать, какие добрые дела, какие благодеяния совершить, чтобы заслужить такую милость! Я готова на все, лишь бы получить благо, которое для меня дороже жизни! И чтобы отблагодарить тебя, я дам тебе все, чего ты могла бы пожелать, не для себя, так как я знаю, что ты, мать наша, не нуждаешься в том, что нужно слабым созданиям, а для бедных и несчастных!
При этих словах глаза святой, остававшиеся до этих пор опущенными, открылись и засверкали необычайным светом сквозь покрывало, и все лицо ее как будто осветилось изнутри, а все черты ее выразили восторг и ликование. Она посмотрела с минуту на Бадрульбудур, не произнося ни единого слова; потом протянула руки и возложила их на ее голову, шевеля губами, словно молясь про себя, и наконец сказала:
— О дочь моя, о госпожа моя Бадрульбудур, святые Аллаха только что указали мне несомненный способ к тому, чтобы зародилась новая жизнь в твоих внутренностях! Но мне кажется, о дочь моя, что этот способ труден и даже невозможен, так как требует сверхъестественной силы и храбрости!
Тогда Бадрульбудур, услышав эти слова, уже не в силах была более сдерживать свое волнение, бросилась к ногам старухи и, обнимая ее колени, сказала:
— Молю тебя, о мать наша, укажи мне способ, каков бы он ни был! Нет ничего невозможного для супруга моего, эмира Аладдина! Говори, или я умру у ног твоих от подавленного желания!
Тогда святая подняла вверх указательный палец и сказала:
— Дочь моя, для того чтобы ты избавилась от бесплодия, необходимо привесить к хрустальному куполу этой залы яйцо птицы Рух, живущей на высочайшей из вершин Кавказа. И по мере того как ты будешь смотреть на это яйцо (так долго, как только можешь, целыми днями), внутреннее устройство твоего тела видоизменится и оживит в тебе материнство! Вот что я имела сказать тебе, дочь моя!
Бадрульбудур воскликнула на это:
— Клянусь жизнью, о мать моя, я не знаю, что это за птица Рух, и я никогда не видала ее яиц, но я уверена, что Аладдин может достать их, хотя бы гнездо с ними находилось на высочайшей вершине Кавказа!
Потом захотела она задержать старуху, собиравшуюся уже уходить, но та сказала ей:
— Нет, дочь моя, отпусти меня теперь, так как я должна идти облегчать несчастья и печали еще более тяжкие, чем твоя печаль. Но завтра — иншаллах! — я сама приду к тебе осведомиться о твоем здоровье, которое для меня драгоценно!
И, несмотря на все усилия и мольбы преисполненной благодарности Бадрульбудур, желавшей подарить ей несколько дорогих ожерелий и других драгоценностей, старуха не захотела оставаться во дворце ни минуты долее и ушла так же, как и пришла, отказавшись от подарков.
Спустя несколько минут после ухода святой Аладдин вернулся к своей супруге и нежно обнял ее, как это всегда делал после того, как отлучался хотя бы и на самое короткое время; но она показалась ему рассеянной и чем-то озабоченной, и с тревогой в душе спросил он ее о причине.
Но в эту минуту Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно приостановила свой рассказ.
А когда наступила
она сказала:
Но она показалась ему рассеянной и чем-то озабоченной, и с тревогой в душе спросил он ее о причине.
Тогда Сетт Бадрульбудур, не переводя дух, сказала ему:
— Я непременно умру, если не получу как можно скорее яйца птицы Рух, живущей на самой высокой из вершин Кавказа!
Аладдин рассмеялся на это и сказал:
— Клянусь Аллахом, о госпожа моя Бадрульбудур, если только это требуется, чтобы помешать тебе умереть, то осуши глаза свои! Но скажи мне, чтобы я знал, на что тебе нужно яйцо этой птицы?
И Бадрульбудур отвечала:
— Это посоветовала мне святая старуха как самое действенное средство от бесплодия женщин. И я хочу иметь такое яйцо, чтобы привесить его к хрустальному своду залы с девяноста девятью окнами!
Аладдин ответил:
— Клянусь головой и глазами моими, о госпожа моя Бадрульбудур, у тебя сейчас же будет яйцо птицы Рух!
И ушел он от жены и заперся в своей комнате. И вытащил он из-за пазухи волшебную лампу, которую постоянно держал при себе со времени ужасной опасности, которой подвергся из-за своей неосмотрительности. И в тот же миг явился к нему за приказаниями джинн.
Аладдин же сказал ему:
— О добрейший джинн, повинующийся мне благодаря свойствам лампы, прошу тебя принести мне сейчас же, чтобы привесить к хрустальному своду купола, гигантское яйцо птицы Рух, обитающей на высочайшей из вершин Кавказа!
Не успел Аладдин произнести эти слова, как джинн — слуга лампы — весь скорчился в страшной судороге, глаза его засверкали, и крикнул он Аладдину таким ужасным голосом, что весь дворец потрясен был до самого основания, а Аладдин полетел, как камень из пращи, и ударился об стену так, что свету невзвидел. Джинн громовым голосом закричал ему:
— Презренный сын Адама, что осмелился ты требовать? О неблагодарнейший из людей низкого звания, после всех оказанных тебе мною услуг, после всего выказанного мной усердия и послушания ты не постыдился приказать мне идти за сыном моего высочайшего главы и господина Руха, чтобы привесить его к своду твоего дворца! Разве не знаешь ты, безрассудный, что и я, и лампа, и духи — слуги лампы — все мы рабы великого Руха, отца яиц? Счастлив ты, что тебя ограждает моя госпожа, лампа, и что носишь на пальце кольцо, преисполненное благодатных свойств! Иначе пропал бы ты совсем!
Аладдин стоял ошеломленный и отупевший, прижавшись к стене, и сказал он:
— О джинн — слуга лампы, — клянусь Аллахом! Не от меня исходит это требование, оно внушено супруге моей Бадрульбудур святой старухой, матерью плодородия и целительницею бесплодия!
Тогда джинн внезапно успокоился, заговорил своим обычным голосом и сказал ему:
— Ах, я не знал этого! Так вот как?! Значит, от этого существа исходит покушение! Счастлив ты, Аладдин, что не участвуешь в этом! Знай, что этим способом хотели твоей гибели, гибели жены твоей и разрушения твоего дворца! Особа, которую ты называешь святой старухой, не святая и не старуха, а переодетый женщиной мужчина. И человек этот — не кто иной, как родной брат магрибинца, твоего уничтоженного врага. И похож он на своего брата, как одна половинка боба на другую. И справедлива пословица: «Меньшой щенок сквернее старшего», так как собачий род чем дальше, тем больше вырождается! И этот новый неизвестный тебе враг еще искуснее в деле колдовства и еще коварнее своего старшего брата. Когда он узнал при помощи землегадания, что ты убил его брата и сжег труп его по приказанию султана, отца жены твоей Бадрульбудур, он решил отомстить вам всем и пришел сюда из Магриба переодетый святой старухой, чтобы проникнуть в этот дворец. И удалось ему пробраться сюда и внушить жене твоей это зловредное требование, являющееся опаснейшим покушением на моего главного господина, Руха! Предупреждаю тебя о его коварных планах для того, чтобы ты мог оградить себя. Уассалам!
И, проговорив все это, джинн исчез.
Тогда Аладдин, вне себя от гнева, поспешил в залу с девяноста девятью окнами, к супруге своей Бадрульбудур. И, ничего не открывая ей из того, что только что сообщил ему джинн, сказал ей:
— О Бадрульбудур, глазок мой! Прежде нежели принесут сюда яйцо Руха, мне необходимо выслушать своими ушами святую старуху, которая посоветовала тебе это средство. Поэтому прошу тебя послать за ней как можно скорее, и, в то время как я буду стоять за занавесом, вели ей повторить ее совет под предлогом, что ты плохо запомнила его.
Бадрульбудур ответила:
— Клянусь головою и глазами!
И сейчас же послала она за старухой.
И вот когда она пришла в залу под хрустальным куполом и, не снимая покрывала своего, подошла к Бадрульбудур…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Когда она подошла к Бадрульбудур, Аладдин выскочил из того места, где спрятался, бросился на нее и, прежде чем успела она сказать: «Бем!», одним ударом снес ей голову с плеч!
При виде этого Бадрульбудур в страшнейшем испуге воскликнула:
— О господин мой, какой ужас!
Но Аладдин только улыбнулся и вместо всякого ответа нагнулся, взял за чуб отрубленную голову и показал ее Бадрульбудур. И, остолбенев от удивления, увидела она, что голова вся обрита, как у мужчины, за исключением чуба посредине, а лицо обросло большой бородой. И, желая поскорее успокоить ее, Аладдин рассказал ей всю правду о мнимой Фатьме, мнимой святой и мнимой старухе. И сказал в заключение:
— О Бадрульбудур, возблагодарим Аллаха, навсегда избавившего нас от врагов наших!
И бросились они в объятия друг к другу, благодаря Аллаха за милости Его.
И с тех пор жили они счастливо вместе с доброй старухой, матерью Аладдина, и султаном, отцом Бадрульбудур. И родились у них дети, прекрасные, как луны. И после смерти султана Аладдин вступил на престол Китайского царства. И ничто не нарушало их счастья до неизбежного появления разрушительницы наслаждений и разлучницы друзей — смерти.
И, рассказав эту историю, Шахерезада сказала:
— Вот все, благословенный царь, что знаю я об Аладдине и волшебной лампе! Но Аллаху все лучше известно!
А царь Шахрияр сказал:
— Этот рассказ восхитителен, Шахерезада. Но он весьма удивляет меня своею скромностью.