Тогда Абул Гассан, ничего не евший со вчерашнего дня, сел перед подносами, и тотчас же все семь девушек вместе замахали опахалами.
Но так как он не привык, чтобы его так обмахивали во время еды, то посмотрел на девушек с любезной улыбкой и сказал им:
— Клянусь Аллахом, о юницы, мне кажется, что одного человека было бы довольно для махания. Садитесь же вокруг меня все, составьте мне компанию и скажите вон той негритянке, чтобы она помахала над нами.
И заставил он их сесть по правую, по левую руку и перед собою, так чтобы, куда бы он ни взглянул, повсюду было у него перед глазами приятное зрелище.
И начал он есть; но по прошествии нескольких минут он заметил, что девушки не смеют прикасаться к пище из уважения к нему; несколько раз просил он их не стесняться и даже собственноручно предлагал им отборные куски. Потом спросил каждую, как зовут ее, и они ответили:
— Нас зовут Зерно Мускуса, Алебастровая Шея, Розовый Лепесток, Сердце Граната, Коралловый Ротик, Мускатный Орех и Сахарный Тростник.
Услышав такие прелестные имена, он воскликнул:
— Клянусь Аллахом, эти имена подходят вам, так как вас можно сравнить и с мускусом, и с алебастром, и с розой, и с гранатом, и с кораллами, и с мускатным орехом, и вы ничего не потеряете от такого сравнения!
И продолжал он во все время трапезы говорить им такие любезности, что спрятавшийся за занавесом халиф, наблюдавший за ним с большим вниманием, не раз поздравил себя с тем, что устроил себе такое развлечение.
Когда трапеза была закончена, девушки позвали евнухов, которые тотчас же принесли все нужное для омовения рук. А девушки поспешили принять из рук евнухов золотой таз, кувшин, душистые утиральники и, став на колени перед Абул Гассаном, стали лить воду ему на руки. Потом помогли они ему подняться; евнухи отдернули широкий занавес — и открылась другая зала, где поданы были плоды на золотых подносах.
А девушки довели его до порога этой залы и удалились. Тогда, поддерживаемый двумя евнухами, Абул Гассан дошел да середины этой залы, которая была еще прекраснее и еще лучше украшена, чем предыдущая. И как только он сел, начался новый концерт, данный новым хором музыкантш и певиц, и дивны были эти звуки. Восхищенный Абул Гассан увидел на подносах десять рядов разнообразных редких и превосходнейших плодов; и было их всего семь подносов; и над каждым висела люстра; и перед каждым подносом стояла молодая девушка, одна другой прекраснее и наряднее; и эти также держали опахала. Абул Гассан рассмотрел их одну за другой и был восхищен их красотой. И пригласил он их сесть вокруг него; и чтобы заставить их есть, он сам подавал им, вместо того чтобы заставлять их услуживать ему. И осведомился он об их именах и сумел сказать каждой что-нибудь приятное, подавая то смокву, то гроздь винограда, то ломтик арбуза, то банан. Халиф же все слышал, и много забавлялся, и все более и более радовался, наблюдая Абул Гассана во всех проявлениях его нрава.
Когда Абул Гассан отведал всех плодов на подносах и угостил ими молодых девушек, он поднялся с места и, поддерживаемый евнухами, перешел в третью залу, которая была, несомненно, красивее двух первых.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Тут он поднялся с места и, поддерживаемый евнухами, перешел в третью залу, которая была, несомненно, красивее двух первых. Здесь подано было варенье. Стояло семь больших подносов, и над каждым висела люстра, и перед каждым стояла девушка; а на этих подносах в хрустальных банках и серебряных и позолоченных тазиках было превосходное варенье всех цветов и всех сортов. Было жидкое, и было сухое варенье, и слоеное пирожное, и все прочее.
Под звуки музыкальных инструментов и голосов певиц, сменивших прежних, Абул Гассан отведал понемногу ото всех ароматических сладостей и угостил ими девушек, которых опять-таки пригласил составить ему компанию. И каждой из них сумел он сказать приятное слово в ответ на спрошенное имя.
После этого его ввели в четвертую залу, где поданы были напитки, и это была самая удивительная и самая дивная изо всех зал. Под семью золотыми люстрами, спускавшимися с потолка, стояло семь подносов, на которых правильными рядами расставлены были флаконы всех видов и величин; слышалось пение и музыка, но музыканты и певицы были скрыты от глаз зрителя; а перед подносами стояло семь молодых девушек в легких шелковых одеяниях; и все они имели разный цвет кожи и не походили одна на другую: первая была темнокожая, вторая черная, третья белая, четвертая имела кожу золотистого цвета, пятая была полна, шестая худощава, у седьмой были рыжие волосы. Абул Гассану тем легче было рассматривать их, что формы их явственно выделялись под прозрачной, тонкой тканью. Он с чрезвычайным удовольствием пригласил их сесть вокруг него и налить ему вина. И у каждой спрашивал он ее имя, и каждая предлагала ему кубок. И, выпив кубок, он каждую или поцеловал, или куснул, или ущипнул.
Халиф же прятался за занавесом, следил за Абул Гассаном и молча радовался тому, что судьба послала на дорогу его такого человека.
Между тем одна из девушек, получившая от Джафара надлежащее указание, взяла один из кубков и ловко бросила в него щепоть сонного порошка, того самого, который употребил и халиф в предыдущую ночь для усыпления Абул Гассана. Потом она, смеясь, подала кубок и сказала:
— О эмир правоверных, умоляю тебя, выпей и этот кубок, он, может быть, еще более развеселит тебя!
Абул Гассан засмеялся и разом осушил кубок. Потом он повернулся к той, которая подавала его, хотел что-то сказать, но мог только открыть рот, пролепетал что-то невнятное и свалился на пол головою вперед.
Тогда халиф, которого все это чрезвычайно забавляло и который ждал только усыпления Абул Гассана, вышел из-за занавеса, едва держась на ногах от смеха. И, повернувшись к подбежавшим невольникам, он приказал снять с Абул Гассана царское одеяние, в которое облекли они его утром, и надеть на него его прежнее платье. Когда же это было исполнено, он позвал раба, унесшего Абул Гассана, приказал снова взвалить его на плечи, отнести домой и положить на кровать.
Халиф же сказал себе: «Если бы это продолжалось, то я или умер бы от смеха, или сошел бы с ума».
Раб, взвалив к себе на плечи Абул Гассана, вынес его из дворца через потайную дверь и поспешил отнести его на кровать в его дом, и на этот раз, уходя, он не забыл затворить дверь.
Что же касается Абул Гассана…
В эту минуту Шахерезада заметила, что забрезжил рассвет, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Но что касается Абул Гассана, то он проспал до полудня следующего дня и проснулся только тогда, когда совершенно рассеялось действие банжа на мозг его. Еще не открывая глаз, он подумал: «О, в конце концов, изо всех девушек я предпочитаю Сахарный Тростник, затем Коралловый Ротик и только на третье место ставлю Жемчужную Связку, белокурую, которая подавала мне последний кубок вчера!»
И громким голосом позвал он:
— Ну же, приходите, о молодые девицы! Сахарный Тростник, Коралловый Ротик, Жемчужная Связка, Утренняя Заря, Утренняя Звезда, Зерно Мускуса, Алебастровая Шея, Лик Луны, Сердце Граната, Цветок Яблони, Розовый Лепесток! Идите же сюда! Спешите! Вчера я был немного утомлен, но сегодня мой малыш чувствует себя бодряком!
И он подождал немного, но, так как никто не являлся на его зов, он рассердился, открыл глаза и сел на кровати. И увидел он себя в своей комнате, и уже не в великолепном дворце, в котором жил вчера и повелевал как властитель всей земли. И вообразил он себе, что грезит именно теперь, и, чтобы рассеять сон, закричал во все горло:
— Да где же вы, Джафар, собачий сын, Масрур, сын сводника?
На этот крик прибежала мать его и сказала ему:
— Что с тобою, сын мой? Имя Аллаха над тобой и вокруг тебя! Что приснилось тебе, сын мой Абул Гассан?
Абул Гассан, увидев старуху у своего изголовья, рассердился и закричал ей:
— Кто ты, старуха? И кто это Абул Гассан?
Она же сказала:
— О Аллах! Я мать твоя! А ты мой сын Абул Гассан, о дитя мое! Какие странные слова слышала я из уст твоих! Ты, кажется, не узнаешь меня?
Но Абул Гассан закричал ей:
— Ступай прочь, о проклятая старуха! Ты говоришь с эмиром правоверных Гаруном аль-Рашидом! Удались от лица наместника Аллаха на земле!
Услышав это, старуха стала бить себя по лицу и воскликнула:
— Имя Аллаха над тобой, дитя мое! Молю тебя, не кричи таких безумных слов! Соседи услышат — и мы пропали! Да снизойдет покой и ясность на твой рассудок!
Но Абул Гассан воскликнул:
— Говорю тебе, ступай прочь, противная старуха! Ты с ума сошла, если смешиваешь меня со своим сыном? Я — Гарун аль-Рашид, эмир правоверных, властитель Востока и Запада!
Она же била себя по лицу и говорила жалобным голосом:
— Да смутит Аллах лукавого! Милосердие Всевышнего да избавит тебя от наваждения, о дитя мое! Как такая безумная мысль могла проникнуть в твой ум? Разве не видишь, что эта комната вовсе не похожа на дворец халифа, разве не помнишь, что всегда жил в ней при своей старухе матери, любящей тебя, йа Абул Гассан? Послушай меня, отгони от себя эти пустые и опасные сны, которые привиделись тебе сегодня ночью, и выпей, чтобы успокоиться, немного воды из этого кувшина!
Тогда Абул Гассан взял кувшин из рук матери своей, выпил воды и сказал, несколько успокоившись:
— Может быть, и в самом деле я Абул Гассан!
И опустил он голову и, подперев щеку рукой, раздумывал с час и, не поднимая головы, сказал себе вслух, как человек, очнувшийся от глубокого сна:
— Да, клянусь Аллахом! Весьма возможно, что я Абул Гассан. Да, без сомнения, я Абул Гассан. Это моя комната. Валлахи![10]