— О господин наш, никогда еще не слышал я более прекрасных и более пленительных звуков. Но, о господин наш, слышать голос за стеной — значит только наполовину слышать его. Что, если бы мы могли услышать его, разделенные от него только занавесом?
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что близится утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
Когда лодка их неслась мимо окон одного дома, возвышавшегося над рекой, они услышали дивный, но печальный голос, который пел под аккомпанемент лютни.
Подслушать голос за стеной — значит только наполовину услышать его. Что, если бы мы могли услышать его, разделенные от него только занавесом?
Тогда халиф сказал:
— Войдем, о Джафар, в этот дом и попросим его хозяина оказать нам гостеприимство, и, быть может, мы услышим там этот голос.
И они остановили лодку и причалили к берегу; потом они постучались в двери дома, и, когда им отворил евнух, они обратились к нему с просьбой впустить их в дом. Тогда евнух пошел предупредить своего хозяина, который не замедлил выйти к ним. И сказал он им:
— Дружеский привет и щедрость да встретят посетителей! Будьте желанными гостями в этом доме, он весь к вашим услугам!
И он ввел их в большую прохладную залу с потолком, раскрашенным превосходными рисунками на фоне золота и темной лазури. Посредине этой залы в алебастровом бассейне бил высокий фонтан, издававший удивительные звуки. И хозяин сказал гостям своим:
— О господа мои, не знаю, кто из вас выше родом и званием. Бисмиллах![13] Благоволите же сами занять места, соответствующие вашему положению!
Потом он повернулся к противоположному концу залы, где на сиденьях из золота и бархата сидели сто молодых девушек, и сделал им какой-то знак. И тотчас же эти сто молодых девушек поднялись молча со своих мест и вышли одна за другой из залы. Тогда по новому знаку хозяина в залу вошли невольницы в платьях, приподнятых до пояса, и в руках у них были большие подносы, уставленные блюдами разных цветов, приготовленными из всего, что летает в воздухе, ходит по земле или плавает в море; были тут также пирожные, и варенья, и разные торты, на которых были выложены фисташками и миндалем стихи в честь гостей.
И когда они поели, попили и вымыли руки, хозяин дома спросил у них:
— О господа мои, если вы почтили меня своим присутствием, чтобы обратиться ко мне с какой-нибудь просьбой, то говорите без всякого стеснения, ибо все желания ваши будут исполнены, клянусь моей головой и глазами моими!
Джафар ответил:
— Знай, о хозяин наш, что мы пришли сюда, чтобы послушать чудесный голос, который доносился из этого дома, когда мы были на реке.
Услышав эти слова, хозяин дома сказал:
— Я рад служить вам!
И он ударил в ладоши и сказал прибежавшим на этот зов невольницам:
— Скажите вашей хозяйке Сетт Джамиле, чтобы она спела нам что-нибудь.
И через несколько минут за большим занавесом в глубине залы послышался голос, которому не было равных во всем мире, и ему нежно аккомпанировали лютни и цитры:
Прими же чашу и вкуси вина,
Что подношу к устам твоим я нежно,
Оно еще доныне никогда
Не смешивалось с сердцем человека!
Но дни бегут от девушки влюбленной,
И тщетно жаждет вновь она увидеть
Предмет своих желаний и любви.
О, сколько грустных провела ночей
Я над волнами сумрачными Тигра,
Когда луна за тучами скрывалась
И выла буря! Сколько раз следила
Я, как луна на запад уходила
И, словно меч сребристый, окуналась
В холодные пурпуровые волны!
Голос умолк, но воздушный аккорд струнных продолжал еще некоторое время звучать. И халиф, восхищенный и удивленный, повернулся к Абу Ишаху и сказал:
— Клянусь Аллахом, я никогда не слышал ничего подобного!
И он сказал хозяину дома:
— Обладательница этого голоса страдает, вероятно, от разлуки со своим возлюбленным?
Тот ответил:
— Полагаю, что печаль ее имеет другие причины. Быть может, она разлучена с отцом и матерью и вспомнила о них во время пения?
Аль-Рашид сказал:
— Странно, что разлука с родными вызывает в душе ее такие звуки.
И, говоря это, халиф в первый раз внимательно взглянул на хозяина дома, как будто желая прочесть на лице его более вероятное объяснение. И он увидел, что это юноша необыкновенной красоты, но лицо его было желтым, как шафран. И он очень удивился этому открытию и сказал:
— О хозяин наш, мы хотели бы обратиться к тебе с еще одной просьбой, прежде чем проститься с тобою и отправиться в обратный путь.
Желтолицый юноша ответил:
— Заранее обещаю исполнить просьбу твою.
Тот сказал:
— Я и мои спутники, мы желали бы узнать, родился ли ты желтолицым или приобрел этот цвет лица впоследствии?
Тогда желтолицый сказал:
— О вы, гости мои, желтый цвет моего лица обусловлен таким странным происшествием, что, если бы оно было записано иголкой во внутреннем уголке глаза, оно могло бы послужить хорошим уроком для тех, кто будет читать его с почтением. Подарите же мне слух ваш и внимание ума вашего!
И все они ответили:
— Наш слух и внимание ума нашего принадлежат тебе. И мы сгораем от нетерпения…
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И наш слух, и внимание ума нашего принадлежат тебе. И мы сгораем от нетерпения услышать тебя.
Тогда желтолицый юноша сказал:
— Знайте, о господа мои, что я родом из страны Оман[14], где отец мой был самым знатным купцом между купцами-мореходами; и у него было тридцать кораблей, доставлявших ему ежегодно до тридцати тысяч динаров прибыли. Отец мой был человек просвещенный и сам обучал меня письму и всему тому, что подобает знать образованному человеку. И когда настал его последний час, он подозвал меня к себе и обратился ко мне с наставлениями, которые я выслушал с благоговением; после этого Аллах взял его к Себе в милосердии Своем. Да продлит Он жизнь вашу, о гости мои!
И вот через некоторое время после смерти отца, все богатства которого перешли ко мне, сидел я в моем доме среди гостей моих, когда вошел один из моих слуг и доложил мне, что пришел капитан одного из моих кораблей с корзиной каких-то необыкновенных плодов. Я велел ввести его, принял его дар и убедился, что превосходные плоды, принесенные им, действительно совсем неизвестны у нас. И я дал ему сто золотых динаров в знак моей признательности. Потом я стал угощать гостей моих этими плодами и спросил капитана:
— Откуда же привез ты эти плоды, о капитан?
Он ответил:
— Из Басры и из Багдада.
Услышав это, гости мои стали восторгаться чудесами Басры и Багдада, прославляя жизнь в этих странах, и превосходство климата, и добродетели населения; и они рассыпались в похвалах, и каждый старался превзойти в этом других. И я был до того очарован всем этим, что, недолго думая, принял решение отправиться туда, будучи не в силах противостоять желаниям души моей, жаждущей этого. И я поспешил продать с аукциона все мое имущество, мои владения, товары и судна (за исключением одного судна, которое я оставил для себя), моих невольников и невольниц и таким образом реализовал капитал в тысячу динаров, не считая драгоценностей, самоцветных камней и слитков золота, которые хранились в моих сундуках. Захватив все эти богатства, я сел на судно, которое оставил для себя, и отплыл в Багдад.
И Аллах даровал мне благополучное плавание, и я прибыл в добром здравии со всеми моими богатствами в Басру, где я пересел на другое судно и поднялся по Тигру до самого Багдада. Здесь я прежде всего навел справки насчет того, в какой части города удобнее всего устроиться, и мне указали на Кархский[15] квартал, где жили самые знатные лица города. И я отправился в этот квартал и нанял великолепный дом на улице Зафран, куда и перенес все свои вещи и драгоценности.
После этого я совершил обычные омовения, и при мысли, что я наконец-то очутился в славном Багдаде, цели моих желаний и предмете зависти всех городов, душа моя возрадовалась и грудь расширилась; и я облекся в лучшие одежды мои и вышел погулять по наиболее людным улицам города.
Это было как раз в пятницу, и все жители были в праздничных нарядах и прогуливались по городу, чтобы подышать свежим воздухом.
И я следовал за толпой и шел туда, куда шли другие; и таким образом я дошел до Карх-аль-Сирата, который служит конечным пунктом для всех прогулок в Багдаде. И тут среди многих прекрасных зданий я увидел одно, которое было красивее других и выходило фасадом на реку. И у входа на мраморном пороге сидел почтенный старик в белой одежде и с белой бородой, спускавшейся до самого пояса. Вокруг него стояли пять отроков, прекрасных, как луны, и надушенных, как и старик, самыми изысканными благовониями.
Тогда, привлеченный красотой старца и окружавших его отроков, я спросил у одного прохожего:
— Кто этот почтенный шейх? И как зовут его?
Он ответил:
— Это шейх Тагер Абуль Ола, покровитель юных. И все входящие в его дом могут вволю пить, есть и забавляться с юношами или девушками, которые постоянно там находятся.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что близится утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И все входящие в его дом могут вволю пить, есть и забавляться с юношами или девушками, которые постоянно там находятся.
При этих словах я пришел в безграничный восторг и воскликнул:
— Слава Тому, Кто поставил на моем пути этого шейха с доброжелательным лицом! Ибо я отправился из моей страны в Багдад только для того, чтобы найти человека, подобного этому!