И купцы, совершенно пораженные, засвидетельствовали, что они видят и слышат, и купец вручил мне мешок со всем, что в нем заключалось, и даже подарил мне еще ковер и стул, на котором сидел. И я поблагодарил его за его великодушие и, сойдя на берег, направился к ювелирному ряду.
Там нанял я себе лавку и стал продавать и покупать, получая ежедневно довольно значительный барыш. Но среди драгоценных вещей, содержавшихся в мешке, находился кусок черепаховой чешуи темно-красного цвета, который, судя по таинственным письменам в виде муравьиных лапок, начертанным на нем с обеих сторон, был, вероятно, амулетом, изготовленным каким-нибудь мудрецом, весьма сведущим в приготовлении амулетов. Он весил полфунта, но мне было неизвестно ни название его, ни стоимость. И я несколько раз объявлял через глашатая о продаже его, но за него предлагали глашатаю лишь от десяти до пятнадцати драхм. И тогда, не желая все же уступить его за столь ничтожную цену в предвидении случая продать его с большей выгодой, я бросил этот кусок черепаховой чешуи куда-то в угол лавки, где он и пролежал целый год.
Но однажды, когда я сидел в лавке своей, ко мне вошел…
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что занимается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Вот однажды, когда я сидел в лавке своей, ко мне вошел чужестранец, пожелал мне мира и, заметив кусок чешуи, несмотря на покрывавшую ее пыль, воскликнул:
— Хвала Аллаху! Наконец я нашел то, что искал! И он взял этот кусок чешуи и поднес его к губам своим и ко лбу и сказал мне:
— О господин мой, согласен ли ты продать мне это?
Я ответил:
— Согласен вполне!
Он спросил:
— А какова цена?
Я сказал:
— А сколько предлагаешь за него ты сам?
Он ответил:
— Двадцать динаров золотом!
Я же при этих словах подумал — настолько высокой показалась мне эта цена, — что он насмехается надо мною, и сказал с раздражением:
— Ступай себе своей дорогой!
Тогда он подумал, что я нахожу эту цену слишком ничтожной, и сказал мне:
— Даю пятьдесят динаров!
Но я, все более и более убеждаясь в том, что он смеется надо мною, не только не стал отвечать ему, но даже не взглянул на него и сделал вид, что не замечаю более его присутствия и желаю, чтобы он ушел.
Тогда он сказал мне:
— Тысячу динаров!
Подумать только! А я, о господа мои, не отвечал ему; он же улыбался моему молчанию, полному сдержанной ярости, и говорил мне:
— Почему же ты не отвечаешь мне?
И я наконец ответил еще раз:
— Ступай себе своей дорогой!
Тогда он стал набавлять одну тысячу динаров за другой, пока не дошел до двадцати тысяч динаров. А я все не отвечал.
Подумать только! И прохожие, и соседи, привлеченные этим странным торгом, толпились вокруг нас в лавке и на улице и громко роптали на меня и делали неприязненные замечания в мой адрес, говоря:
— Нам не следует позволять ему требовать больше за этот несчастный кусок черепаховой чешуи!
А другие говорили:
— Йа Аллах! Тупая башка, бессмысленные глазища! Если он не уступит ему этого куска чешуи, мы выгоним его из города!
Подумать только! А я все еще не понимал, чего от меня хотят. И тогда, чтобы покончить со всем этим, я спросил у чужестранца:
— Да скажи же мне наконец толком, вправду ли ты покупаешь или смеешься надо мной?
Он ответил:
— А ты? Желаешь ли ты в самом деле продавать или насмехаешься?
Я сказал:
— Продавать.
А он сказал:
— Ну так я предлагаю тебе как последнюю цену тридцать тысяч динаров. И совершим наконец торг.
И тогда я обратился к присутствующим и сказал им:
— Я беру вас в свидетели этой продажи. Но хочу сначала узнать от покупателя, что будет он делать с этим куском чешуи.
Он ответил:
— Заключим сначала сделку, а затем я расскажу тебе о свойствах и использовании этой вещи.
Я ответил:
— Я продаю ее тебе.
Он сказал:
— Аллах свидетель.
И он достал мешок, полный золота, отсчитал и отвесил мне тридцать тысяч динаров, взял амулет, положил его себе в карман, глубоко вздохнув, и сказал мне:
— Так это окончательно продано?
Я ответил:
— Продано окончательно.
И он обратился к присутствующим и сказал им:
— Будьте свидетелями в том, что он продал мне этот амулет и получил условленную цену — тридцать тысяч динаров.
И, покончив с этим, он повернулся ко мне и голосом, полным соболезнования и глубокой насмешки, сказал:
— О, ты беднейший их бедных, клянусь Аллахом! Если бы ты сумел твердо держаться в этой продаже, отстаивая ее еще, то я бы вынужден был заплатить за этот амулет не тридцать или сто тысяч динаров, а тысячу тысяч динаров, если не больше.
Я же, о гости мои, услышав эти слова и увидав, что я лишился вследствие недостатка чутья такого баснословного богатства, ощутил сильнейшее потрясение внутри, и вследствие внезапного волнения во всем теле вся кровь отхлынула от лица моего и вместо нее появилась эта желтая окраска, которая и осталась у меня с тех пор и в сегодняшний вечер привлекла ко мне ваше внимание.
И я оставался некоторое время в отупении, но потом сказал чужестранцу:
— Не можешь ли ты теперь рассказать мне о свойствах и пользе этого куска черепаховой чешуи?
И чужестранец ответил мне:
— Знай, что у царя Индии есть любимая дочь, с которой никто на всем белом свете не сравнится красотой, но она подвержена жестоким головным болям. И вот отец ее, царь, испробовав все средства и лекарства, которые бы могли облегчить ее страдания, велел созвать самых мудрых книжников, и ученых, и прорицателей, но ни одному из них не удалось избавить дочь его от головных болей, которые мучили ее.
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И ни одному из них не удалось избавить дочь его от головных болей, которые мучили ее. Тогда я, присутствовавший на этом собрании, сказал царю:
— О царь, я знаю одного человека по имени Садаллах Вавилонец, равного которому нет на всем белом свете, и тем более превосходящего его в знании лекарств от головной боли. И если ты найдешь уместным послать меня к нему, то сделай это!
Царь ответил мне:
— Иди и приведи его!
Я сказал:
— Дай мне тысячу тысяч динаров, кусок черепаховой чешуи темно-красного цвета и, сверх того, подарок.
И царь дал мне все, что я просил, и я отправился из Индии в страну Вавилонскую. И там я спросил о мудром Садаллахе, и меня направили к нему; и я предстал перед ним и вручил ему сто тысяч динаров и подарок царя; потом я дал ему кусок черепаховой чешуи и, доложив ему о цели моего путешествия, попросил его изготовить амулет, всесильный против головной боли. И вавилонский мудрец употребил семь полных месяцев на то, чтобы совещаться со светилами, и наконец по прошествии этих семи месяцев выбрал благоприятный день, чтобы начертать на этом куске чешуи эти полные таинственности, волшебные письмена, которые ты видишь на обеих сторонах этого амулета, который ты мне продал. И я взял этот амулет и возвратился к царю Индии, которому и передал его.
И тогда царь вошел в залу возлюбленной дочери своей и нашел ее, согласно данным приказаниям, по-прежнему привязанной четырьмя цепями, прикрепленными к четырем углам залы, дабы она не могла во время приступов боли убиться, выбросившись из окна. И как только он приложил амулет к челу дочери своей, в тот же миг она была исцелена. И царь, увидав это, возрадовался, как только можно радоваться, и осыпал меня богатыми дарами, и приставил меня к своей особе в числе своих приближенных.
А дочь царя, излеченная таким чудесным образом, привязала амулет к своему ожерелью и больше не расставалась с ним.
Но однажды царевна во время прогулки на лодке играла со своими подругами, и одна из них каким-то неловким движением оборвала нить ожерелья, и амулет упал в воду. Так исчез амулет. И в ту же минуту на нее вновь нашло наваждение, и она вновь стала одержима ужасным духом беснования, который причинял ей такие жестокие головные боли, что разум ее помутился.
Горе царя, когда он узнал об этом, было сильнее всяких слов; и он призвал меня и поручил мне вновь отправиться к шейху Садаллаху Вавилонцу, чтобы он изготовил другой амулет. И я отправился.
Но, прибыв в Вавилон, я узнал, что шейх Садаллах скончался. И с тех пор, сопровождаемый десятью людьми, которые должны помогать мне в моих поисках, объезжаю я все страны земли с целью
найти у какого-нибудь купца, или продавца, или прохожего один из тех амулетов, которые один только шейх Садаллах Вавилонец умел наделять целебными и волшебными свойствами. И судьбе было угодно поставить тебя на пути моем и дать мне найти и купить в твоей лавке эту вещь, которую я уже отчаивался когда-либо отыскать.
Затем, о гости мои, чужестранец, рассказав мне эту историю, затянул пояс свой и ушел.
И такова, как я уже говорил вам, причина желтой окраски лица моего.
Что же касается меня, то я обратил в деньги все свое имущество, продав свою лавку, и, снова сделавшись богатым, поспешил отправиться в Багдад, и тотчас по прибытии полетел во дворец седого старика, отца моей возлюбленной. Ибо, с тех пор как мы расстались с нею, она и днем и ночью наполняла мысли мои, и свидеться с ней было целью моих желаний и всей моей жизни. И разлука лишь разжигала пламя души моей и возбуждала дух.
И вот я спросил о ней у отрока, который сторожил входную дверь. И отрок сказал мне, чтобы я поднял голову и посмотрел вверх. И я увидел, что дом почти развалился, что окно, у которого сидела обыкновенно моя возлюбленная, было выбито и придавало всему жилищу глубоко печальный и унылый вид. Тогда слезы набежали на глаза мои, и я сказал молодому невольнику:
— Что же сделал Аллах с шейхом Тагером, о брат мой?