Он ответил мне:
— Радость покинула этот дом и несчастье обрушилось на нас, с тех пор как нас покинул один молодой человек из страны Оман, называвшийся Абуль Гассан аль-Омани. Молодой купец этот целый год жил с дочерью шейха Тагера, но так как по прошествии этого времени у него не осталось больше денег, то шейх — хозяин наш — прогнал его из дому. Но молодая госпожа наша, любившая его пылкой любовью…
На этом месте своего повествования Шахерезада увидела, что приближается утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
С тех пор как нас покинул Абуль Гассан аль-Омани, несчастье обрушилось на дом наш. Молодая госпожа наша, любившая его пылкой любовью, была так потрясена этим расставанием, что захворала тяжкой болезнью, которая чуть не свела ее в могилу. Тогда господин наш шейх Тагер раскаялся в том, что он сделал, увидав смертельную тоску, в которой находилась дочь его; и он поспешил разослать гонцов во все стороны и во все страны, чтобы отыскать юного Абуль Гассана, и обещал в награду сто тысяч динаров тому, кто приведет его. Но до сих пор все усилия отыскивающих были напрасны, ибо ни один не напал на его след и не получил вестей о нем. И потому молодая госпожа, дочь шейха, находится теперь при последнем издыхании.
Тогда я с раздирающей болью в душе спросил отрока:
— А шейх Тагер как поживает?
Он ответил:
— Он был от всего этого в таком горе и таком отчаянии, что продал девушек и юношей и горько раскаялся перед Всевышним.
Тогда я сказал юному невольнику:
— Хочешь, я укажу тебе, где находится Абуль Гассан аль-Омани? Что ты на это скажешь?
Он ответил:
— Заклинаю тебя Аллахом, о брат мой, сделай это! И ты возвратишь к жизни умирающую от любви красавицу, отцу вернешь дочь, возлюбленному — его подругу и извлечешь из бедности раба твоего и родителей раба твоего.
Тогда я сказал ему:
— Ступай же к господину своему шейху Тагеру и скажи ему: «Ты должен мне награду, обещанную за добрую весть, ибо у дверей дома твоего стоит сам Абуль Гассан аль-Омани».
При этих словах юный невольник полетел с быстротою мула, убегающего с мельницы, и в мгновение ока вернулся назад в сопровождении шейха Тагера, отца подруги моей. Но как он изменился!
И куда девался его прежний цвет лица, когда-то столь свежий и моложавый, несмотря на лета?! В два года он постарел больше чем на двадцать лет! Тем не менее он тотчас узнал меня, и бросился ко мне на шею, и стал со слезами обнимать меня, и сказал мне:
— О господин мой, где был ты все это время? Ведь прошло два года! Дочь моя из-за тебя на краю могилы! Иди же! Войди вместе со мною в дом твой!
И он ввел меня в дом и, упав на колени, возблагодарил Аллаха, дозволившего нам свидеться; и он поспешил выдать юному невольнику обещанную награду — сто тысяч динаров. И отрок удалился, призывая на мою голову благословение.
И шейх Тагер вошел сначала один к дочери своей, чтобы осторожно сообщить ей о моем прибытии. И он сказал ей:
— Я принес тебе, о дочь моя, добрую весть. Если ты согласишься съесть хоть кусочек и совершить омовение в хаммаме, то я сегодня же приведу к тебе Абуль Гассана.
Она воскликнула:
— О отец, правду ли ты говоришь?
Он отвечал:
— Клянусь Аллахом Преславным, что я говорю тебе правду!
Тогда она воскликнула:
— Йа Аллах! Если я увижу лицо его, то мне не нужно будет ни есть, ни пить!
Тогда старик повернулся к двери, за которой стоял я, и крикнул мне:
— Войди, йа Абуль Гассан!
И я вошел.
Но, о гости мои, как только она увидела и узнала меня, то лишилась чувств и долго не могла прийти в себя. Наконец она смогла подняться, и, смеясь и плача от радости, бросились мы друг другу в объятия и долго оставались в крайнем волнении и блаженстве. А когда мы в состоянии были обратить внимание на то, что происходило вокруг, то увидели посреди залы кади и свидетелей, которых шейх поторопился призвать и которые тут же написали брачный договор наш. И свадьбу отпраздновали с неслыханной роскошью, среди празднеств и ликований, длившихся тридцать дней и тридцать ночей.
И с тех пор, о гости мои, дочь шейха Тагера — возлюбленная супруга моя. И это она пела здесь эти грустные песни, которые нравятся ей потому, что, напоминая горестные годы нашей разлуки, заставляют ее еще сильнее чувствовать полное счастье, в котором протекают дни нашего союза, благословленного рождением сына, столь же прекрасного, как мать его. И его-то хочу я сейчас представить вам, о гости мои!
Но в эту минуту Шахерезада увидала, что уж близок рассвет, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И его-то хочу я сейчас представить вам, о гости мои!
И, сказав это, Абуль Гассан, желтолицый юноша, вышел на минуту и вернулся, ведя за руку мальчика лет десяти, прекрасного, как месяц в четырнадцатый день. И он сказал ему:
— Пожелай мира гостям нашим!
И ребенок исполнил это с утонченной грацией. А халиф и спутники его, все еще не узнанные, были до крайности восхищены как красотой, грациозностью и приветливостью ребенка, так и необычайной историей отца его. И, распрощавшись со своим хозяином, они удалились, очарованные тем, что видели и слышали.
А на следующий день утром халиф Гарун аль-Рашид, который не переставал думать об этой истории, позвал Масрура и сказал ему:
— О Масрур!
Он ответил:
— Что изволишь приказать, о господин мой?
Он сказал:
— Ты должен немедленно сложить в этой зале все подати, собранные золотом с Багдада, Басры и Хорасана!
И Масрур тотчас велел принести к халифу и свалить в зале подати золотом трех самых больших округов государства, составлявшие такую огромную сумму, что один Аллах мог бы ее сосчитать.
Тогда халиф сказал Джафару:
— О Джафар!
Он ответил:
— Я здесь, о эмир правоверных!
Халиф сказал:
— Ступай скорей и приведи ко мне Абуль Гассана аль-Омани!
Он ответил:
— Слушаю и повинуюсь!
И он тотчас отправился за ним и привел его, трепещущего, к халифу, у ног которого он облобызал землю и ждал, опустив глаза, в полном неведении: какое преступление мог он совершить, для чего понадобилось его присутствие?
Тогда халиф сказал ему:
— О Абуль Гассан, знаешь ли ты имена тех купцов, которые были вчера твоими гостями?
Он ответил:
— Нет, клянусь Аллахом, о эмир правоверных!
Тогда халиф обратился к Масруру и сказал ему:
— Сними покрывало, скрывающее кучи золота!
И когда покрывало было снято, халиф сказал молодому человеку:
— А можешь ли ты, по крайней мере, сказать мне, превышают ли эти богатства те, которых ты лишился благодаря своей поспешности при продаже куска черепаховой чешуи? Превышают или нет?
И Абуль Гассан, пораженный тем, что халифу известна эта история, прошептал, глядя во все глаза вокруг:
— Йа Аллах! О господин мой, эти богатства неизмеримо значительнее тех!
И халиф сказал ему:
— Знай же тогда, что твои вчерашние гости — пятый потомок племени Бани Аббас и его визири и спутники, а все собранное здесь золото — твоя собственность, подарок тебе от меня, чтобы восполнить то, что ты упустил при продаже волшебной черепаховой чешуи.
Услыхав эти слова, Абуль Гассан был так взволнован, что новый переворот потряс его внутренности, и желтая окраска сошла с его лица, и вместо нее прихлынула алая кровь, которая и вернула ему его прежний цвет лица и прежний румянец, равный в блеске своем луне в ночь полнолуния. И халиф, приказав принести зеркало, приблизил его к лицу Абуль Гассана, который пал на колени, чтобы возблагодарить освободителя. И халиф, приказав перенести в дом Абуль Гассана все сложенное здесь золото, пригласил его почаще приходить к нему и воскликнул:
— Нет Бога, кроме Аллаха! Хвала Тому, Кто может производить одну перемену за другой и Кто один остается Неизменным!
— И такова, о царь благословенный, — продолжала Шахерезада, — история желтолицего юноши. Но она, конечно, не может сравниться с историей Цветка Граната и Улыбки Луны!
И царь Шахрияр воскликнул:
— О Шахерезада, я не сомневаюсь в правдивости слов твоих! Поспеши же рассказать мне историю Цветка Граната и Улыбки Луны, ибо я не знаю ее!
И Шахерезада начала:
ИСТОРИЯ ЦВЕТКА ГРАНАТА И УЛЫБКИ ЛУНЫ
О царь благословенный, до меня дошло, что некогда, в древности времен, в лета и дни давно минувшей поры, был в странах аджамитских[17] царь по имени Шахраман и столицей его был Белый город.
И у царя этого было сто наложниц, но все они были поражены бесплодием, ибо ни от одной из них не удалось ему иметь детей, хотя бы даже женского пола. Но вот однажды, когда он заседал в приемной зале среди своих визирей, эмиров и вельмож своего царства и беседовал с ними не о скучных делах управления, но о поэзии и науках, об истории и искусстве врачевания и вообще обо всем, что помогало ему забыть тоску своего одиночества без потомства и скорбь о том, что некому передать по наследству престол, завещанный ему его отцами и дедами, в залу вошел молодой мамелюк и сказал ему:
— О государь мой, у дверей стоит вместе с продавцом юная невольница, столь прекрасная, что никогда не видел человеческий глаз большей красоты.
И царь сказал:
— Так приведи ко мне и продавца, и невольницу!
И мамелюк поспешил ввести продавца и его прекрасную невольницу.
И, увидав ее, царь сравнил ее в душе своей с тонким литым копьем. И так как она была окутана покрывалом из синего шелка с золотыми полосками, закрывавшим ее голову и лицо, то купец снял его — и вся зала осветилась красотой ее, и волосы ее упали ей на спину семью толстыми косами, которые касались браслетов на ногах ее, подобно роскошным волнам волос, спускающимся до земли за крупом чистокровной кобылицы. И царственный стан ее был дивно строен и мог поспорить в гибкости с тонким стеблем ивовых ветвей. Ее очи, черные и удлиненной формы, были полны молний, пронизывающих сердца, и один вид ее мог исцелить болящих и калек. Что же касается ее благословенных бедер, объекта желаний и стремлений, то они были, по правде говоря, настолько роскошны, что сам купец не мог найти завесу, достаточно большую, чтобы обернуть их.