Тот же ответил:
— Мы не можем принимать чужих.
Абу Кир спросил:
— А если бы я за свой счет открыл красильню?
Мастер ответил:
— И это невозможно.
Тогда Абу Кир перестал настаивать, вышел из красильни и пошел к другому, потом к третьему, к четвертому красильщику; и у всех прием был одинаков, и все давали ему такие же ответы, как и первый, не принимая его ни мастером, ни учеником. И пошел он жаловаться к старшине красильщиков, но и тот ответил ему:
— Я ничего не могу сделать. Наши предания и обычаи запрещают нам принимать в свою среду чужеземцев.
После такого всеобщего отказа со стороны красильщиков Абу Кир почувствовал, что печень его раздувается от бешенства, и пошел он во дворец к царю того города. И сказал он ему:
— О царь времен, я чужеземец, по ремеслу — красильщик, и умею я красить ткани в сорок различных цветов.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И я умею красить ткани в сорок различных цветов. А между тем вот то-то и то-то сказали мне здешние красильщики, которые умеют красить ткани в один только синий цвет. Я же могу придать ткани самый пленительный цвет, самые восхитительные оттенки, например, красный, розовый, ягодный и другие; зеленый и его оттенки: травяной, фисташковый, оливковый и цвет крыла попугаичьей самки; черный во всех его оттенках: угольно-черный, дегтярно-черный, синевато-черный; желтый различных оттенков: лимонно-желтый, оранжево-желтый, золотистый, цвет тины и еще много других удивительных. Все это я могу. И, несмотря на это, красильщики не захотели принять меня ни мастером, ни учеником.
Выслушав слова Абу Кира и перечисленные им цвета, о существовании которых он и не подозревал, царь восхитился, заволновался и воскликнул:
— Йа Аллах! Это бесподобно! — Потом сказал он Абу Киру: — Если ты говоришь правду, о красильщик, и если в самом деле ты можешь своим искусством порадовать наши глаза всеми этими дивными красками, то можешь успокоить ум свой и прогнать заботы. Я сейчас же сам открою для тебя красильню и дам большой капитал деньгами. Тебе нечего бояться других красильщиков; если кто из них вздумает оскорблять тебя, я сейчас же велю повесить его у дверей его же лавки.
И тотчас позвал он строителей дворца и сказал им:
— Ступайте за этим дивным мастером и ищите по всему городу место, которое пришлось бы ему по вкусу, будь то лавка, хан, дом или сад; прогоните немедленно хозяина и как можно скорее постройте на том месте большую красильню с сорока чанами большого размера и сорока меньшими. И все постройте по указаниям этого великого красильного мастера; исполняйте в точности его приказания и не осмеливайтесь в чем бы то ни было ослушаться его.
Затем царь подарил Абу Киру прекрасное почетное платье, кошелек с тысячей динаров и сказал ему:
— Можешь истратить эти деньги на свои удовольствия, пока не готова новая красильня.
И сверх того, подарил ему царь двух молодых слуг и великолепного коня с прекрасным седлом из синего бархата и шелковым чепраком[1] того же цвета. И предоставил, кроме того, в его распоряжение большой дом с роскошным убранством и множеством рабов.
Теперь Абу Кир, одетый в парчу и верхом на прекрасном коне, казался блестящим и величественным, как какой-нибудь эмир или сын эмира. На другой же день он, предшествуемый двумя зодчими и двумя юношами, очищавшими ему дорогу, отправился по улицам и базарам искать место для своей красильни. Наконец понравилась ему большая сводчатая лавка в самой середине базара, и сказал он:
— Вот это превосходное место!
Тотчас же зодчие и рабы прогнали владельца и немедленно стали ломать с одной стороны, строить с другой, и выказали такое усердие, исполняя приказание Абу Кира, сидевшего на лошади и говорившего им: «Вот здесь нужно сделать так, а там вот как», что в самое короткое время отстроили красильню, подобной которой не было нигде на свете.
Тогда царь позвал его и сказал ему:
— Теперь остается только пустить красильню в ход, но без денег ничто не может запуститься. Поэтому вот для начала пять тысяч золотых динаров. С нетерпением буду ждать доказательств твоего красильного искусства.
И взял Абу Кир пять тысяч золотых динаров, тщательно спрятал их у себя дома и, купив дешево, за несколько драхм, необходимые краски, так как их никто не покупал и они лежали нераспакованные у москательщика[2], велел отнести их в красильню, где приготовил их и умело развел в больших и малых чанах.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
Поэтому вот для начала пять тысяч золотых динаров. С нетерпением буду ждать доказательств твоего красильного искусства.
И взял Абу Кир пять тысяч золотых динаров, тщательно спрятал их у себя дома и, купив дешево, за несколько драхм, необходимые краски, так как их никто не покупал и они лежали нераспакованные у москательщика, велел отнести их в красильню, где приготовил их и умело развел в больших и малых чанах.
Тем временем царь прислал ему пятьсот рулонов белых тканей — шелковых, шерстяных и льняных, — чтобы он выкрасил их по-своему.
И Абу Кир выкрасил их по-разному, употребляя то одноцветные, то сложные краски, так что ни одна ткань не походила на другую; потом для просушки развесил он их на веревках, которые тянулись от его лавки с одного конца улицы до другого; и выкрашенные ткани, высыхая, становились яркими и представляли при свете солнца дивное зрелище.
Когда жители города увидели такое новое для них зрелище, они остолбенели от удивления; купцы запирали свои лавки и сбегались, чтобы лучше разглядеть; женщины и дети кричали от восхищения и все спрашивали у Абу Кира:
— Мастер-красильщик, как называется этот цвет?
А он отвечал им:
— Это гранатовый. Это оливковый. Это лимонный.
И называл он им все цвета среди восклицаний людей, поднимавших руки к небу от бесконечного восхищения.
И вдруг царь, предупрежденный, что все готово, появился верхом у входа на базар, предшествуемый скороходами, которые расчищали дорогу, и сопровождаемый почетным конвоем. И при виде переливающихся красок стольких тканей, покачиваемых легким ветерком в раскаленном воздухе, он пришел в неописуемое восхищение и долго оставался неподвижным, затаив дыхание и широко раскрыв глаза.
И даже лошади при виде необычного зрелища не только не испугались, но почувствовали прелесть красок и точно так же, как гарцуют они при звуках труб и кларнетов, загарцевали, опьяненные всем этим развевавшимся в воздухе великолепием.
Царь же, не зная, чем почтить красильщика, велел своему великому визирю сойти с коня, посадил Абу Кира на его место, приказав ему стать по правую руку свою, и, когда собрали все ткани, все вернулись во дворец, где Абу Кир был осыпан золотом, подарками и всякими преимуществами. Затем царь велел кроить из выкрашенных тканей платья для себя, для своих жен и для придворных и приказал выдать Абу Киру тысячу новых рулонов тканей, для того чтобы и эти были им так же дивно выкрашены; и скоро на всех эмирах, а потом и на всех должностных лицах появились цветные одежды. У Абу Кира, сделавшегося царским поставщиком, было так много заказов, что он стал самым богатым человеком того города; остальные же красильщики со старостой своим во главе явились к нему извиниться в своем прежнем поведении по отношению к нему и просили принять их учениками без жалованья. Он же не принял их извинений и прогнал со стыдом.
И на улице, и на базаре можно было видеть только людей, одетых в великолепные разноцветные ткани, выкрашенные царским красильщиком Абу Киром.
Вот и все, что случилось с ним.
Что касается Абу Сира, цирюльника, то вот что было с ним.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что приближается рассвет, и с присущей ей скромнстью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
А что касается Абу Сира, цирюльника, то вот что с ним было.
После того как он был обобран и брошен красильщиком, который ушел, заперев дверь на щеколду, цирюльник пролежал замертво три дня, после чего привратник хана удивился наконец, что ни один из жильцов не выходит из дома; и сказал он себе: «Они, пожалуй, уехали, не заплатив мне за жилье. А может быть, умерли? А может, и еще что-нибудь случилось, чего я не знаю?»
И пошел он к дверям их дома и увидел, что они заперты на деревянную щеколду; а изнутри послышался ему слабый стон. Тогда он отпер двери, вошел и увидел лежащего на циновке, желтого до неузнаваемости цирюльника. И спросил его:
— Что с тобою, брат мой, почему ты так стонешь? И что же сталось с твоим товарищем?
Бедный цирюльник ответил едва слышно:
— Одному Аллаху известно это! Только сегодня открыл я глаза. Не знаю, с каких пор я лежу здесь. Но мне очень хочется пить. Прошу тебя, брат мой, возьми кошелек, висящий у моего пояса, и купи мне что-нибудь, чтобы подкрепиться.
Привратник повертел пояс туда и сюда, но, не найдя денег, понял, что товарищ обокрал цирюльника. И сказал он ему:
— Не беспокойся ни о чем, бедняга, Аллах воздает каждому по делам его. Я буду ходить за тобою и заботиться о тебе.
И поспешил он приготовить ему суп, наполнил им чашку и принес. Потом помог ему держать чашку, закутал в шерстяное одеяло и заставил вспотеть. Так поступал он целых два месяца, взяв на себя все расходы цирюльника, так что по прошествии этого времени Аллах даровал Абу Сиру исцеление через его посредство. Когда Абу Сир выздоровел, он сказал доброму привратнику:
— Если когда-нибудь Всевышний даст мне возможность и силу, я сумею вознаградить тебя за твои попечения. Но один Аллах мог бы вознаградить тебя по заслугам, о избранный сын Его!