— Никто не поет и не играет? Разве здесь нет еще кого-нибудь?
Я сказал:
— Здесь еще есть молодая невольница.
Он же сказал:
— Прикажи ей петь, чтобы я слышал ее!
Я сказал на это:
— Зачем ей петь, коль скоро с тебя довольно и того, что ты уже слышал?
Он сказал:
— Все равно пусть споет!
Тогда молодая девушка, моя подруга, взяла, хотя и неохотно, лютню и после умелого вступления спела как только могла лучше. Но старый нищий вдруг прервал ее пение и сказал:
— Тебе надо еще многому научиться!
И взбешенная подруга моя бросила лютню и хотела встать. Я с трудом уговорил ее, бросившись перед нею на колени. Потом, обратясь к слепому нищему, я сказал:
— Клянусь Аллахом, о гость мой, душа наша не может дать больше того, на что способна! Впрочем, мы всячески старались доставить тебе удовольствие. Теперь твой черед показать нам, чем ты владеешь, чтобы отплатить нам вежливостью.
Он улыбнулся, и рот его растянулся до ушей, и сказал он мне…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И теперь твой черед показать нам, чем ты владеешь, чтобы отплатить нам вежливостью.
Он улыбнулся, и рот его растянулся до ушей, и сказал он мне:
— Так начни с того, что принеси мне лютню, к которой еще не прикасалась ни одна человеческая рука.
Я пошел открыть ящик и принес ему совершенно новую лютню, которую и вложил ему в руки. Он взял огненное гусиное перо[23] и слегка притронулся к благозвучным струнам.
И с первых звуков узнал я, что этот слепой нищий во много раз превосходит всех музыкантов нашего времени. Но каково же было мое изумление и мое восхищение, когда он исполнил одну вещь в совершенно незнакомой мне манере, хотя меня никто не считал невеждой в искусстве!
Потом ни с чем не сравнимым голосом он пропел такие стихи:
Под кровом ночи милый мой покинул
Свое жилище и ко мне пришел,
Но, перед тем как пожелать мне мира,
Он постучался в дверь мою с вопросом:
«О, можно ли влюбленной преступить
Порог жилища сладостного друга?»
Когда мы услышали эту песню старого слепца, я и подруга моя переглянулись и остолбенели от удивления. Потом она, покраснев от гнева, сказала мне так, что один я мог слышать ее:
— О вероломный! Не стыдно ли тебе, ибо ты воспользовался несколькими мгновениями, когда пошел отворять дверь, и выдал меня, рассказывая о моем посещении этому старому нищему! Воистину, Ишах, не думала я, что ты так слаб, что и в течение какого-нибудь часа не можешь хранить чужую тайну! Позор людям, похожим на тебя!
Я же клялся ей тысячей клятв, что я ни при чем в этой нескромности, и сказал ей:
— Клянусь тебе могилой отца моего Ибрагима, что я ничего не говорил этому старому слепцу!
И подруга поверила мне и наконец позволила ласкать и целовать себя, не опасаясь, что это увидит наш гость. Я же то целовал ее в щеки и уста, то щекотал, то щипал ей груди, то слегка покусывал ее в деликатных местах; а она смеялась чрезвычайно. Потом я обратился к старику и сказал ему:
— Споешь ли нам еще что-нибудь, о господин мой?
Он ответил:
— Почему же нет?
И, снова взяв лютню, он пропел:
Ах, часто я ласкаю с упоеньем
Все прелести возлюбленной моей
И провожу трепещущей рукою
По обнаженной белоснежной коже!
Ее целую мраморную грудь,
Иль жадными устами приникаю
К гранатам сочным пламенных ланит,
И вновь и вновь я ласки начинаю!
Тогда, услышав это, я уже перестал сомневаться в том, что старик притворяется слепым, и попросил подругу свою закрыть лицо покрывалом. Нищий же вдруг сказал мне:
— Мне бы нужно выйти на минуту, покажи мне место уединения.
Тогда я встал, вышел, чтобы принести свечу и посветить ему, и вернулся за ним. Но когда я вернулся, то никого уже не было в комнате: слепой исчез, а вместе с ним исчезла и девушка. Я же, когда опомнился от удивления, искал их по всему дому, но нигде не нашел. А между тем двери и замки оставались запертыми изнутри, и потому уж не знал я, как они ушли: через потолок или сквозь землю, которая открылась и снова закрылась над ними.
Убедился я только в том, что сам Иблис сперва служил мне сводней, а затем похитил у меня девушку, которая была лишь видимостью, призраком.
И, рассказав это, Шахерезада умолкла. Царь же Шахрияр был чрезвычайно взволнован рассказом и воскликнул:
— Да смутит Аллах злого духа!
И, видя, что он насупил брови, Шахерезада захотела его успокоить и рассказала следующее:
ЕГИПЕТСКИЙ ФЕЛЛАХ И ЕГО БЕЛЫЕ ДЕТИ
Каирский губернатор эмир Могаммед так передает это в книге летописей:
— Объезжая Верхний Египет я остановился однажды ночевать в доме одного феллаха[24], бывшего местным шейх-аль-баладом[25]. Это был пожилой человек, кожа у него была чрезвычайно темного цвета, а борода уже седела. Но я заметил, что у него были малолетние дети, кожа которых была чрезвычайно бела, щечки у них были румяные, волосы белокурые, а глаза голубые. Когда он, оказав нам широкое гостеприимство, пришел побеседовать с нами, я спросил его:
— Почему у тебя, такого темнокожего, сыновья имеют такую белую кожу, румянец на щеках и такие светлые волосы и глаза?
Феллах же привлек к себе детей своих и, лаская их тонкие волосы, сказал мне:
— О господин мой, мать моих детей — дочь франкского[26] народа, и я купил ее как военнопленную во времена Саладина Победоносного[27], после битвы при Хаттине[28], которая навсегда освободила нас от чужеземцев-христиан, завладевших Иерусалимским царством. Но это было очень давно, в дни молодости.
Я же сказал ему:
— Так расскажи нам об этом, о шейх, доставь нам удовольствие!
И феллах сказал:
— От всего сердца как дань должного уважения к гостям. Приключение же мое с супругой моей, дочерью франков, очень необычайно.
И рассказал он нам следующее:
— Вы должны знать, что по ремеслу я возделыватель льна; отец и дед мой также сеяли лен, и по происхождению своему я феллах из феллахов этого края. Был год, когда милостью Аллаха мой лен, посеянный, выращенный, очищенный и доведенный до совершенства, дошел до стоимости пять золотых динаров. Я предложил его на рынке, но мне не давали настоящей цены, и купцы сказали мне:
— Отвези свой лен в Акру[29], ты продашь его там с большим барышом.
И послушался я их, взял свой лен и повез его в Акру, которая в ту пору была в руках франков. И действительно, я заключил выгодную сделку, уступив половину моего льна маклерам с кредитом на шесть месяцев; остальное я оставил себе и остался в городе, продавая лен в розницу с громадной прибылью.
Однажды, когда я занимался продажей моего льна, подошла покупать его у меня молодая франкская девушка с открытым лицом и без покрывала на голове по обычаю франков. И стояла она передо мною красивая, беленькая, прекрасная, и я мог свободно любоваться ее красотою и свежестью. И чем дольше смотрел я на лицо ее, тем сильнее овладевала моим рассудком любовь. И я старался как можно медленнее отпускать ей лен.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И чем дольше смотрел я на лицо ее, тем сильнее овладевала моим рассудком любовь. И я старался как можно медленнее отпускать ей лен. Наконец завернул я ей сверток и уступил очень дешево. И ушла она, а я долго следил за нею взглядом.
Несколько дней спустя она снова пришла за льном, и я продал ей еще дешевле, нежели в первый раз, и не допустил ее торговаться. И поняла она, что я влюблен в нее, и ушла; но вскоре она пришла опять в сопровождении старухи, которая оставалась все время, пока шла покупка, и возвращалась каждый раз, когда молодая девушка приходила за льном.
В один из таких приходов, так как любовь совершенно завладела моим сердцем, я отвел старуху в сторону и сказал ей:
— Можешь ли ты сблизить меня с нею? Я же сделаю тебе подарок.
Старуха ответила:
— Я могу устроить тебе свидание, но при условии, что это останется между нами, и, кроме того, тебе придется заплатить.
Я ответил:
— О спасительница моя, если бы душа и жизнь моя должны были бы пойти в уплату за ее благосклонность, я отдал бы и жизнь и душу. А что касается денег, то это уже не такое важное дело.
И уговорился я с ней и обещал в виде куртажа сумму в пятьдесят динаров, и отсчитал их немедленно. И, покончив дело таким образом, старуха ушла, чтобы переговорить с молодой девушкой, и скоро принесла благоприятный ответ. А потом сказала:
— О господин мой, у этой девушки нет места для таких свиданий, потому что она еще девственница и ничего не понимает в таких вещах. Поэтому ты должен принимать ее у себя, она будет приходить и оставаться у тебя до утра.
И я покорно согласился и отправился домой, чтобы приготовить все, что нужно по части блюд, питья и печенья. И стал я ждать.
И скоро я увидел приближающуюся франкскую девушку, отворил ей двери и ввел к себе в дом. Так как было лето, я приготовил все на террасе. И посадил я ее рядом с собой и пил и ел вместе с нею. Дом, в котором я жил, стоял на самом берегу моря; терраса была прекрасна под лунным сиянием, а небо горело звездами, которые отражались в воде. И при виде всего этого я взглянул на себя со стороны и подумал: «Не стыдно ли тебе перед Аллахом под сводом неба и перед лицом моря восставать против Прославленного, развратничая с этой христианкой, которая не твоей расы и не твоего закона?!»