Старый привратник хана ответил ему:
— Слава Аллаху за твое исцеление, брат мой! Я же поступал так по отношению к тебе только во имя Аллаха Милостивого и Милосердного!
Затем цирюльник хотел было поцеловать у него руку, но он не допустил этого. И простились они, призывая друг на друга благословение Аллаха.
Цирюльник вышел из хана, неся, по обыкновению, все принадлежности ремесла своего, и принялся ходить по базарам. Судьба направила его как раз к тому месту, где находилась красильня Абу Кира и где увидел он громадную толпу, смотревшую на разноцветные ткани, развешенные перед красильней на веревках, и шумно восхищавшуюся ими.
И спросил он у одного из зрителей:
— Кому принадлежит эта красильня? И почему здесь собралась такая толпа?
Человек, которому он задал этот вопрос, ответил:
— Это лавка Абу Кира, царского красильщика. Это он красит ткани в эти дивные цвета по какой-то необыкновенной технологии. Это великий мастер своего дела.
Услышав эти слова, Абу Сир порадовался в душе своей за старого товарища и подумал: «Слава Аллаху, отверзшему ему двери богатства! Напрасно ты, Абу Сир, нехорошо думал о своем старом товарище. Если он покинул тебя и забыл о тебе, то это потому, что был очень занят. А если он взял у тебя кошелек, то это потому, что ему не на что было купить краски. Но теперь, когда он узнает тебя, ты увидишь, с какой сердечностью примет тебя за прежние услуги и добро, которое ты сделал для него, когда он был в нужде, как обрадуется он тебе».
Затем цирюльнику удалось пробраться сквозь толпу и подойти ко входу в красильню. Он заглянул в нее. И увидел он Абу Кира, небрежно растянувшегося на высоком диване и целой горе подушек; правая рука его лежала на одной подушке, левая — на другой. Одет он был в такое одеяние, которое можно видеть только на царях, а перед ним стояли четыре молодые черные невольницы и четверо молодых белых невольника в роскошных одеждах. И показался он цирюльнику таким же величественным, как визирь, и таким же великим, как султан.
Десять рабочих трудились, исполняя приказания, которые он отдавал молча, движением руки. Тогда Абу Сир сделал шаг вперед и остановился перед Абу Киром, думая про себя: «Подожду, чтобы он взглянул на меня, и тогда поклонюсь ему. Быть может, он первый поклонится мне, бросится ко мне на шею, поцелует, и выразит свое сожаление, и утешит меня…»
Но как только встретились глаза их…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что брезжит утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И как только встретились глаза их, красильщик вскочил и закричал:
— Ах ты, вор, злодей, сколько раз запрещал я тебе останавливаться перед моей лавкой! Ты хочешь разорить, обесчестить меня?! Эй вы! Задержите его!
Схватите его!
Черные и белые невольники бросились на беднягу цирюльника, повалили его, стали топтать ногами; и сам красильщик встал, взял большую палку и сказал:
— Растяните его на животе.
И дал он ему по спине сто ударов палкой. А потом сказал:
— Переверните его на спину, — и сто раз ударил его палкой по животу. После этого он закричал: — Негодяй, предатель! Если ты еще раз появишься у моей лавки, я отошлю тебя к царю; он сдерет с тебя кожу и посадит на кол перед своим дворцом! Ступай вон! Да проклянет тебя Аллах, о дегтярная рожа!
Тогда бедный цирюльник, уничтоженный и израненный, с разбитым сердцем и скорбной душою, потащился к хану, молча обливаясь слезами, преследуемый враждебными криками, свистом толпы и проклятиями почитателей красильщика Абу Кира.
— Ах ты, вор, злодей, сколько раз запрещал я тебе останавливаться перед моей лавкой! Ты хочешь разорить, обесчестить меня?!
Он пришел к себе, лег на циновку и принялся раздумывать о том, что пришлось ему вытерпеть от Абу Кира; и во всю ночь не мог он сомкнуть глаз — так болело и ныло его тело и до такой степени почувствовал он себя несчастным. Но наутро следы ударов не так жгли его, он мог встать и вышел с намерением принять ванну в хаммаме, так как за все время болезни не совершал омовений. И спросил он у прохожего:
— Брат мой, как пройти к хаммаму?
Прохожий ответил:
— Хаммам? А что это такое хаммам?
Абу Сир же сказал:
— Да это место, куда ходят мыться, очищать тело от грязи и перхоти. Лучше этого места нет на свете.
Прохожий сказал на это:
— Так ступай и выкупайся в море. Все там купаются.
Абу Сир же возразил:
— Да я хочу принять ванну в хаммаме.
А тот повторил:
— Мы не знаем, что называешь ты хаммамом. Когда мы хотим купаться, мы купаемся в море; и сам царь так делает, когда хочет вымыться.
Абу Сир узнал таким образом, что жителям этого города неизвестны хаммамы, и убедился он, что им незнакомо употребление теплых ванн, растирание, удаление перхоти и лишних волосков. И направился он в царский дворец и попросил, чтобы его допустили к царю, что и было дозволено. Войдя к царю, он поцеловал землю между рук его, призвал на него благословение и сказал:
— О царь времен, я чужеземец и цирюльник по ремеслу. Умею я также топить хаммам, растирать тела, хотя в моих краях это отдельные ремесла, и люди, занимающиеся ими, не делают во всю свою жизнь ничего другого. Сегодня я хотел сходить в хаммам у тебя в городе, но никто не мог показать мне туда дорогу, и никто не понял слова «хаммам». Удивительно, что в таком прекрасном городе не имеется хаммама, между тем как ничто не может быть превосходнее и приятнее.
Царь удивился до чрезвычайности и спросил:
— Не можешь ли объяснить мне, что же такое этот хаммам, о котором ты говоришь? Я также никогда о нем не слыхивал.
Тогда Абу Сир сказал:
— Знай, о царь, что хаммам — здание, строят его так-то и так-то, купаются и моются в нем так-то, делают в нем то-то и то-то и наслаждаются так-то и так-то. — И рассказал он во всех подробностях о преимуществах, удобствах и удовольствиях настоящего, хорошего хаммама. А потом прибавил: — Но язык мой скорее оброс бы шерстью, чем сумел бы дать тебе точное понятие о хаммаме и радостях, им доставляемых. Нужно испытать это, чтобы понять. Город же твой достигнет совершенства только тогда, когда в нем будет хаммам.
Выслушав эти слова Абу Сира, царь развеселился, расцвел и воскликнул:
— Будь желанным гостем в моем городе, о сын честных людей!
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Тут царь развеселился, расцвел и воскликнул:
— Будь желанным гостем в моем городе, о сын честных людей!
И собственноручно надел на него царь бесподобную почетную одежду и сказал ему:
— Все, чего бы ни захотел ты, будет дано тебе, и даже более того. Но поспеши выстроить хаммам, так как я нетерпеливо желаю видеть его и насладиться им.
И подарил он ему великолепного коня, двух мальчиков-негров, четырех девушек и роскошный дом. И был царь по отношению к нему еще более щедрым, нежели по отношению к красильщику, и предоставил в его распоряжение лучших из своих зодчих, говоря им:
— Вы должны построить хаммам на том месте, которое он сам выберет.
И увел Абу Сир зодчих, и, обойдя весь город, нашли они подходящее место, и там велел он им строить хаммам. И по его указаниям построили зодчие хаммам, подобного которому не было нигде в мире, и украсили они его замысловатыми рисунками, и разноцветным мрамором, и необыкновенными украшениями, пленявшими и восхищавшими взоры. И все это было сделано по совету и указанию Абу Сира. И когда здание было готово, он велел выложить центральный водоем прозрачным алебастром, а два другие — драгоценным мрамором. Потом пришел он к царю и сказал ему:
— Хаммам готов, но нужны еще некоторые вещи.
Царь отпустил ему тысячу динаров, на которые он и купил все необходимое: льняные и шелковые полотенца, дорогие благовония, эссенции, ладан и прочее. И каждую вещь поставил он на свое место и позаботился, чтобы всего было вдоволь. Затем попросил он царя дать ему в помощники десять сильных людей; царь сейчас же дал ему двадцать стройных и прекрасных, как луны, юношей, которых Абу Сир поспешил научить растиранию и мытью; он сперва растирал и мыл их сам, а затем заставлял и их проделывать то же самое над ним. И когда они вполне освоились с этим искусством, он назначил наконец день открытия хаммама и известил царя.
В этот день Абу Сир велел истопить хаммам, согреть воду бассейнов, раскурить ладан и другие благовония и пустил фонтаны, вода в которых струилась так мелодично, что всякая другая музыка показалась бы неприятным шумом, а что касается большого фонтана в центральном водоеме, то он был несравненным чудом, которое должно было привести в восторг всех. И повсюду была чистота и свежесть, и все помещения хаммама могли поспорить с белизною лилий и жасминов.
Поэтому, когда царь с визирями и эмирами своими вошел в главный вход хаммама, глаза, и обоняние, и слух его были приятно поражены прелестным убранством, благоуханием и журчащей музыкой фонтанов. Восхищенный и изумленный, он спросил:
— Что же это такое?
Абу Сир ответил:
— Это хаммам. Но это только вход.
И ввел он царя в первую залу, потом на помост, где раздел его и обернул с головы до ног полотенцами, надел ему на ноги высокие деревянные башмаки, ввел во вторую залу, где подверг его обильному парению. Тогда вместе с юношами стал он растирать его волосяными перчатками и очистил поры тела его от всей накопившейся в них грязи, которая выходила длинными волокнами; и показывал он их царю, который чрезвычайно удивился. Потом вымыл он его, густо намылив мылом, окатил водой и ввел в мраморный бассейн, наполненный водой, надушенной розовой эссенцией. Здесь он оставил его побыть некоторое время, потом вывел, чтобы обмыть ему голову розовой водой и драгоценными эссенциями. Затем выкрасил ему ногти на пальцах рук и ног, и стали они цвета небесной зари. И во время всех этих действий алоэ и нард курились вокруг них и проникали в них своими сладостными ароматами.