— Бисмиллах!
И вошел халиф в большую залу с высоким потолком, роскошную и великолепную; посередине залы находился четырехугольный трон из массивного золота и слоновой кости, на четырех золотых ножках.
Халиф попросил Гаруна сесть на этот трон. И тотчас же вошли слуги с огромными золотыми и фарфоровыми подносами; молодые виночерпии, прекрасные, как луны, поднесли им драгоценные кубки, наполненные ледяными напитками, надушенными чистым мускусом, прохладительными и усладительными. Потом вошли другие юноши, в белых одеждах, еще прекраснее первых, и подали дивные блюда: жареных ягнят, фаршированных гусей, цыплят и всякого рода птиц, зажаренных на вертеле.
Затем вошли еще другие, белые невольники, молодые, изящные и очаровательные, в одеждах, плотно стянутых у пояса, и подали вино и сладости. И разноцветные вина сверкали в хрустальных сосудах, в золотых кубках, украшенных драгоценными каменьями. И когда белые руки виночерпиев разливали вино, от него шло несравненное благоухание, так что поистине можно было сказать о нем словами поэта:
Налей мне, виночерпий, старого вина,
И моему товарищу налей ты,
Которого так нежно я люблю!
О драгоценный, сладостный напиток!
Как мне тебя достойнее назвать?
Зовись же ты напитком новобрачной!
Приходящий все в большее и большее изумление, халиф сказал наконец Джафару:
— О Джафар, клянусь жизнью головы моей! Не знаю, чем должен я всего более восхищаться здесь — великолепием приема или утонченным и благородным обхождением хозяина нашего?! Поистине, это превосходит мое понимание!
Но Джафар ответил:
— Все, что мы видим здесь, — ничто в сравнении с тем, что может сделать Тот, Которому стоит только сказать вещам: «Да будет!» — и они начинают существовать. Во всяком случае, о эмир правоверных, меня более всего восхищает в Халифе твердость и спокойствие речи и совершенство ума. По моему мнению, это указание на счастливую судьбу его, потому что Аллах, распределяя между людьми дары Свои, дарует мудрость избраннейшим и наделяет ею предпочтительно пред благами этого мира.
Между тем Халиф, на минуту удалившийся, вернулся после новых приветствий и добрых пожеланий и сказал халифу:
— Не позволит ли эмир правоверных своему рабу привести сюда певицу, играющую на лютне, чтобы усладить вечерние часы? Во всем Багдаде нет более опытной певицы и более искусной музыкантши!
Гарун ответил:
— Без сомнения, это разрешается тебе!
Халиф встал и, войдя к Силе Сердца, сказал ей, что минута наступила. Тогда Сила Сердца, которая была уже в полном наряде и опрыскана благовониями, завернулась в свой широкий изар и накинула на лицо легкое шелковое покрывало. Халиф взял ее за руку и в таком виде ввел в залу, которая затрепетала от ее царственной походки.
И, поцеловав землю между рук халифа, который не узнал ее, она села неподалеку от него, настроила лютню и заиграла прелюдию, восхитившую всех присутствующих. Потом запела она:
О, может ли вернуть нам время тех,
Кого мы любим? О восторг свиданья
С возлюбленным, вкушу ли я тебя?
О ночь любви на ложе упоенья!
О ночь любви, могла ли бы я жить,
Коль на тебя утратила б надежду?
Услышав этот голос, звуки которого были так памятны ему…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Услышав этот голос, звуки которого были так памятны ему, халиф взволновался чрезвычайно, сильно побледнел и, как только отзвучали последние слова песни, упал, лишившись чувств. И все окружили его, наперерыв ухаживая за ним. Но Сила Сердца подозвала Халифа и сказала ему:
— Скажи, чтобы все вышли на минуту в соседнюю залу и оставили нас одних!
И Халиф попросил гостей удалиться, чтобы Сила Сердца быстрым движением сбросила покрывавший ее изар и легкое покрывало, скрывавшее лицо ее, и явилась в платье, совершенно сходном с тем, которое носила во дворце, когда была у халифа. И подошла она к недвижимо лежавшему аль-Рашиду, села возле него, стала опрыскивать его розовой водой, обвевать веером и наконец привела его в чувство.
И халиф открыл глаза и, увидав около себя Силу Сердца, чуть было вторично не упал в обморок; но она поспешила поцеловать у него руку, улыбаясь и со слезами на глазах; беспредельно же взволнованный халиф воскликнул:
— Не настал ли День воскрешения мертвых и не вышли ли умершие из гробов своих, или все это сон?
А Сила Сердца ответила:
— О эмир правоверных, это не День воскрешения, и ты видишь не сон. Я Сила Сердца, и я жива. Смерть моя была мнимой смертью.
И рассказала она ему в коротких словах обо всем, что случилось с нею, от начала и до конца. А потом прибавила:
— И нашим счастьем мы обязаны Халифу-рыбаку.
И, слушая все это, аль-Рашид то плакал и рыдал, то смеялся от радости.
Когда же она умолкла, он привлек ее к себе и поцеловал долгим поцелуем, прижав к груди своей. И не в силах он был вымолвить ни одного слова. И оставались они вдвоем целый час.
Тогда Халиф встал и сказал:
— Клянусь Аллахом, о эмир правоверных, теперь надеюсь, что ты не велишь бить меня палками!
А халиф, совершенно оправившись, рассмеялся и сказал:
— О Халиф, все, что я отныне мог бы сделать для тебя, было бы ничтожным в сравнении с тем, чем мы тебе обязаны! Но все-таки хочешь ли быть моим другом и управлять одною из областей царства моего?
Халиф ответил:
— Может ли раб отказаться от того, что предлагает ему его милостивый господин?
Тогда аль-Рашид сказал ему:
— Хорошо, Халиф, ты не только назначен губернатором области с жалованьем десять тысяч динаров в месяц, но я хочу, кроме того, чтобы Сила Сердца выбрала для тебя по своему вкусу среди придворных девиц, и дочерей эмиров, и девушку именитых людей, которая будет супругой твоей. Я сам беру на себя ее приданое и уплачу за тебя должную сумму отцу ее. И отныне я желаю видеть тебя ежедневно, желаю, чтобы ты сидел возле меня на пирах и был бы в первом ряду моих приближенных. И у тебя будет дом, поставленный на такую ногу, как того требует твое звание и должность, и все, чего ни пожелает душа твоя.
И поцеловал Халиф землю между рук халифа. И пришло к нему обещанное счастье и много других благополучий. И перестал он быть холостяком и жил долгие годы с молодой женой, которую выбрала для него Сила Сердца и которая была самой прекрасной и самой скромной из женщин своего времени. Слава Тому, Кто без счета дарует милости Своим созданиям и распределяет по своему усмотрению радость и блаженство!
Потом Шахерезада сказала:
— Но не думай, о царь благословенный, что этот рассказ удивительнее и более достоин восхищения, нежели тот, который я приготовила для тебя на остаток этой ночи!
И царь Шахрияр воскликнул:
— Это верно, о Шахерезада, я не сомневаюсь более в правдивости слов твоих! Но скажи мне поскорее, как называется тот рассказ, который ты приготовила на остаток этой ночи! Он должен быть совсем необыкновенным, если превосходит историю Халифа-рыбака!
Шахерезада же улыбнулась и сказала:
— Да, о царь! Этот рассказ называется
ПРИКЛЮЧЕНИЯ ГАССАНА АЛЬ-БАСРИ
И сказала Шахерезада царю Шахрияру:
— Знай, о царь благословенный, что необыкновенная история, которую сейчас расскажу тебе, имеет и чудесное происхождение, и я должна сообщить тебе о нем перед началом моего повествования, иначе трудно будет понять, каким образом она дошла до меня.
В далекие, давнопрошедшие времена и годы жил царь из царей Персии и Хорасана, которому подвластны были Индия, Синд и Китай, а равно подвластны были и народы, живущие по ту сторону Оксуса[34], в странах варварских. Звали этого царя Кендамир. И был он герой по своей неукротимой храбрости и доблестнейший всадник, умевший играть копьем и страстно любивший турниры, охоту и воинственные предприятия; но всему этому он предпочитал беседу с обаятельными, избранными людьми и на пирах давал почетное место стихотворцам и рассказчикам. Более того, когда чужеземец, воспользовавшись его гостеприимством и испытав на себе его щедрость и великодушие, передавал ему какую-нибудь новую сказку или интересный рассказ, царь Кендамир осыпал его милостями и благодеяниями и отпускал на родину, лишь удовлетворив малейшие его желания и предоставив в его полное распоряжение блестящий конвой всадников и невольников. С обычными же рассказчиками своими и стихотворцами он обращался с таким же вниманием, как со своими визирями и эмирами. И таким образом дворец его сделался излюбленным местопребыванием всех, кто умел складывать стихи, строить оды — оживлять в слове давнопрошедшие времена и давно погребенные дела.
Поэтому не следует удивляться, что по прошествии некоторого времени царь Кендамир переслушал все известные арабам, персам и индусам сказки и сохранил их в памяти своей вместе с лучшими стихами поэтов и поучениями летописцев, сведущих в истории древних народов. И, перебрав все это в памяти своей, он увидел, что ему нечему более учиться и нечего более слушать. Когда же он увидел себя в таком положении, им овладела безмерная печаль и большое смущение. И, не зная, чем наполнить свои обычные досуги, он обратился к своему старшему евнуху и сказал ему:
— Ступай и приведи ко мне поскорее Абу Али!
Абу Али же был любимым рассказчиком царя Кендамира; и был он так красноречив и так богато одарен, что мог растянуть сказку на целый год и рассказывать ее без перерыва, не утомляя слушателей даже ночью. Но и он, так же как все его товарищи, истощил весь запас своих знаний, все источники своего красноречия и давно уже не мог сообщить ничего нового.
Евнух поспешил к нему и привел его к царю. Царь же сказал ему:
— Ну вот, о отец красноречия, ты истощил все свои знания и затрудняешься рассказать что-нибудь новое. Я же послал за тобой, потому что, несмотря ни на что, необходимо, чтобы ты нашел какую-нибудь необыкновенную сказку, мне еще неизвестную и никогда мною не слышанную. Более, чем что-либо, люблю сказки и рассказы о приключениях. И если тебе удастся очаровать меня прекрасными словами, в награду за это я подарю тебе обширные земли, укрепленные замки и дворцы и выдам фирман