— О госпожа моя, я здесь чужеземец, которого судьба привела в этот край, и я отдаю себя под покровительство Аллаха и под твое покровительство! Не отталкивай меня! О госпожа моя, сжалься над несчастным, который разыскивает жену свою и детей!
Услышав такие слова Гассана, всадница соскочила с лошади и, обратившись к своим воительницам, знаком приказала им удалиться. И подошла она к Гассану, который тотчас же поцеловал у нее руки, ноги и приложил ко лбу своему край ее плаща. Она внимательно осмотрела его, потом, подняв забрало, открыла лицо свое. Увидев это лицо, Гассан громко вскрикнул и отступил в ужасе — вместо молодой женщины, по крайней мере, настолько же прекрасной, как и только что виденные им воительницы, он увидел перед собою очень некрасивую старуху, у которой был нос толстый, как баклажан, брови кривые, щеки морщинистые и отвислые, глаза косые, и казалось, что в каждом из девяти углов ее лица сидело по бедствию! А потому очень походила она на свинью! Чтобы не видеть этого безобразия, Гассан закрылся полою своей одежды. Старуха же приняла это за знак большого уважения и подумала, что Гассан закрылся, чтобы не показаться ей дерзким, глядя ей прямо в лицо; и очень тронула ее такая почтительность, и сказала она ему:
— О чужестранец, успокойся! С этой минуты ты будешь пользоваться моим покровительством. И обещаю тебе содействие мое во всем, в чем ты будешь нуждаться. — А потом прибавила: — Но прежде всего необходимо, чтобы тебя никто не видел на этом острове. Для этого, хотя я и желала бы поскорее узнать о тебе поподробнее, я поспешу принести тебе все, что нужно, чтобы переодеть тебя амазонкой, так чтобы тебя не могли отличить от воительниц-девственниц, составляющих стражу царя и его дочерей.
И ушла она, а несколько минут спустя возвратилась с панцирем, саблей, шлемом и другим оружием, ни в чем не отличавшимся от амазонского. И подала она все это Гассану, который и переоделся. Тогда взяла она его за руку и повела на скалу, возвышавшуюся у морского берега, села рядом с ним и сказала ему:
— Теперь, чужестранец, расскажи мне поскорее, какая причина привела тебя на эти острова, на которые еще не ступала нога сына Адама?
И Гассан, поблагодарив ее за доброту ее, ответил:
— О госпожа моя, история жизни моей — это история несчастного, утратившего единственное благо, которым он владел, и странствующего по земле в надежде вернуть себе это благо! — И рассказал он ей о своих приключениях, не пропуская ни малейшей подробности.
А старая амазонка спросила его:
— Как же зовут молодую женщину, жену твою, и как зовут детей твоих?
Он сказал:
— В моей стране детей моих звали Нассер и Мансур, а имя жены моей — Сияние. А какие имена носят они в стране джиннов, мне неизвестно.
И, замолчав, Гассан залился слезами.
Когда старуха узнала все это о Гассане и увидела его горе, сострадание окончательно овладело ею. И сказала она ему:
— Клянусь тебе, о Гассан, что и мать не принимает такого участия в своем ребенке, какое я принимаю в тебе. А так как ты говоришь, что жена твоя, быть может, находится среди амазонок, то завтра я покажу тебе их всех нагими в море. И все они пройдут перед тобой, чтобы ты мог различить среди них свою супругу.
Так говорила старая Мать Копий Гассану аль-Басри. И успокоила она его, утверждая, что таким образом он найдет красавицу Сияние.
И провела она с ним целый день, водила его по острову и заставляла его любоваться на все тамошние чудеса. И полюбила она его великой любовью и сказала ему:
— Успокойся, дитя мое! Я держу тебя в глазах моих. И если бы ты попросил, я от всего сердца отдала бы тебе всех моих воительниц, которые все молоды и девственницы!
Гассан же ответил ей:
— О госпожа моя, клянусь Аллахом, только смерть заставит меня покинуть тебя!
А на другой день согласно обещанию старая Мать Копий явилась во главе своих воительниц, и под звуки барабана Гассан, переодетый амазонкой, взошел на возвышавшуюся над морем скалу и сел. И таким образом, его можно было принять за одну из царских дочерей.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
На другой же день согласно обещанию старуха Мать Копий явилась во главе своих воительниц, и под звуки барабана Гассан, переодетый амазонкой, взошел на возвышавшуюся над морем скалу и сел. И таким образом, его можно было принять за одну из царских дочерей.
Между тем по знаку старой Матери Копий, военачальницы своей, воительницы соскочили с кобылиц и сбросили оружие и панцири. И явились они во всей блестящей и стройной красе своей — и в какое отчаяние пришли розы и лилии! И вышли девушки из своих одежд, как лилии из своих листьев и розы из шипов. Белые и легкие, окунулись они в море. И пена морская смешалась с их распущенными, или скрученными, или возвышавшимися, как башни, волосами, а волны, поднимаясь, продолжали возвышение — теперь уже их девственных станов. И казались они лепестками, брошенными на поверхность воды.
Но среди стольких лиц, прекрасных, как небесные светила, среди стольких гибких станов, крутых бедер, черных очей, белых зубов и волос всех оттенков Гассан, как ни смотрел, не узнал несравненной красоты возлюбленной красавицы своей Сияние.
И сказал он старухе:
— О добрая мать, Сияния нет среди них!
А старая всадница отвечала:
— Кто знает, сын мой, быть может, расстояние мешает тебе различить?
И ударила она в ладоши — и все девушки вышли из воды и выстроились на песке, сверкая еще не обсохшими каплями воды.
И одна за другою, гибкие и стройные, прошли они перед скалой, на которой сидел Гассан с Матерью Копий, имея единственным украшением рассыпавшиеся по спине волосы и неся лишь мощные драгоценности своих обнаженных тел.
И тогда, о Гассан, увидел ты то, что увидел. О кролики всех цветов и сортов между бедрами юных царских дев! Вы были выпуклыми, вы были круглыми, вы были пухлыми, вы были белокурыми. Вы были как купола, вы были толстыми, вы были сводчатыми, вы были высокими, вы были цельными, вы были выпирающими, вы были сомкнутыми, вы были нетронутыми; вы были как троны, и вы были тяжеловесны. Вы были губастыми, но вы были немыми, и вы были как гнезда, вы были как кролики без ушей, и одни были безволосы, а другие кудрявы, и вы были теплыми, вы были как палатки, и одни напоминали мордочки, и одни были большими, а другие маленькими. И вы были расщепленными и чувствительными, и вы напоминали бездну, и вы были сухи, и вы были, безусловно, превосходны, но… не могли сравниться красотою и прелестью с несравненной красавицей, с Сиянием!
И равнодушно пропустил их всех Гассан и сказал старой Матери Копий:
— О госпожа моя, клянусь твоей жизнью! Ни одна из этих молодых девушек ни вблизи, ни вдали не походит на Сияние!
А удивленная старая воительница сказала ему:
— Тогда, Гассан, после всех тех, кого ты видел, остается только семь дочерей самого царя нашего. Расскажи же мне, по какому признаку могу узнать при случае твою супругу, и опиши мне все ее особенности. Я же запомню все это. И обещаю тебе, что, получив все эти сведения, я непременно разыщу ту, которую ты ищешь!
А Гассан ответил:
И одна за другою, гибкие и стройные, прошли они перед скалой, на которой сидел Гассан с Матерью Копий, имея единственным украшением рассыпавшиеся по спине волосы.
— Описать ее, о госпожа моя, — значит умереть от бессилия, потому что нет слов, способных выразить все ее совершенства. Но я хочу дать тебе о ней приблизительное понятие. Лицо у нее, о госпожа моя, бело, как благословенный день, стан ее так тонок, что солнце не может отбросить от него тени на землю; волосы ее черны и длинны и лежат на спине, как ночь над днем; груди ее прорывают самые плотные ткани; язык ее подобен языку пчелы; слюна ее подобна воде источника Сальсабиль[49]; глаза ее светятся, как вода источника Каусар[50], она гибка, как ветвь жасмина; зубы похожи на градины; у нее родимое пятнышко на правой щеке, а под пупком — желание; рот как сердолик, который освобождает от чаши и кувшина; щеки похожи на анемоны из Нумана[51]; живот как огромный и белый мраморный чан; круп ее тверже и крепче купола ирамской башни, бедра ее упруги, ослепительны, совершенной формы, и они такие же сладкие, как дни встречи после горькой разлуки, а между ними восседает трон халифата, святилище покоя и опьянения, о котором сказал поэт:
Мое название, желаний стольких плод,
Есть результат сложения двух букв:
Пять на четыре, шесть на десять —
И вот она пред вашими очами![52]
И, сказав все это, Гассан не в силах был сдержать слез и заплакал. А потом воскликнул:
— Мучение мое, о Сияние, так же горько, как мучение дервиша, потерявшего свою чашку, или как страдание пилигрима от раны в пятку, или боль человека, у которого отрезаны руки и ноги!
Когда старая амазонка услышала все это, она опустила голову, погрузившись в глубокое раздумье, а потом сказала Гассану:
— Какое несчастие, о Гассан! Ты губишь себя и меня губишь вместе с собой! Дело в том, что только что описанная тобою молодая женщина, несомненно, одна из семи дочерей нашего могущественного царя. Безумна твоя отвага, и ты напрасно льстишь себя надеждой. Между тобой и ей такое же расстояние, как между небом и землей. И если ты будешь упорствовать в своем намерении, то готовишь себе неминуемую гибель! Выслушай же меня, Гассан! Откажись от своего дерзкого плана и не подвергай опасности жизнь свою!
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила