— О царица, я рассказал тебе печальную повесть жизни моей. И вот я стою перед тобой, милостиво умоляя тебя простить мою дерзкую попытку и помочь мне найти супругу мою и детей моих! Именем Аллаха, о государыня моя, не отталкивай меня!
Выслушав эти слова Гассана, царевна Нур аль-Гуда думала с час, потом подняла голову и сказала Гассану:
— Какую бы ни придумывала я казнь за твое преступление, ни одна не была бы достаточной, чтобы наказать твою дерзость!
Тогда старуха, несмотря на то что оцепенела от страха, бросилась к ногам госпожи своей, взяла полу ее одеяния, накрыла ею себе голову и сказала ей:
— О великая царица…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она продолжила:
Тогда старуха, несмотря на то что оцепенела от страха, бросилась к ногам госпожи своей, взяла полу ее одеяния, накрыла ею себе голову и сказала ей:
— О великая царица, по праву воспитавшей тебя кормилицы прошу, не спеши казнить его, тем более что теперь ты уже знаешь, что он несчастный чужеземец, преодолевший многие опасности и испытавший много злоключений. И только потому противостоял он всем превратностям, что судьбе было угодно даровать ему долгую жизнь. Более достойно твоего благородства и твоего величия, о царица, простить его и не нарушать относительно него правил гостеприимства. Кроме того, прими в соображение, что только любовь побудила его предпринять эту роковую попытку, а влюбленным следует прощать многое. Наконец, о царица и венец главы моей, знай, что если я осмелилась прийти к тебе и ходатайствовать за этого столь прекрасного юношу, то это потому, что никто, как он, из сынов человеческих не умеет так слагать стихи и оды. А чтобы проверить мои слова, тебе стоит только открыть лицо твое, и ты сама увидишь, как он будет прославлять красоту твою.
При этих словах старухи царица улыбнулась и сказала:
— Воистину, только этого недоставало для переполнения чаши!
Но втайне царевна Нур, несмотря на выказываемую ею суровость, была взволнована до глубины существа своего красотой Гассана и ничего лучше не желала, как испытать его уменье и относительно стихотворства, и относительно того, что всегда обычно следует за стихами. Она сделала вид, что уступает просьбе своей кормилицы, и, подняв покрывало, показала лицо свое.
При виде этого лица, Гассан вскрикнул так громко, что задрожал дворец, потом он лишился чувств. Старуха стала ухаживать за ним и привела его в чувство, а затем спросила:
— Что с тобою, сын мой? И что же увидел ты такое, чтобы испугаться до такой степени?
Гассан же ответил:
— Что я видел, йа Аллах! Сама царица — моя супруга, или по крайней мере она походит на нее, как одна долька боба походит на другую!
Услышав это, царица так расхохоталась, что повалилась набок и сказала:
— Этот молодой человек сошел с ума! Он говорит, что я его супруга! Аллах, с каких же пор девственницы зачинают без помощи самца и родят детей от воздуха? — Потом, обернувшись к Гассану, она сказала ему, смеясь: — О любезный, не скажешь ли мне, чем похожа я на твою жену и в чем разница между нами? Во всяком случае, вижу, что моя наружность сильно встревожила тебя.
Он же ответил:
— О царица цариц, прибежище великих и малых, лишила меня рассудка красота твоя! Ты похожа на мою супругу глазами, сияющими ярче звезд, свежестью цвета лица твоего, пурпуром щек, правильною линией твоих грудей, нежностью голоса, легкостью и изяществом стана и многими другими прелестями, о которых умолчу, потому что они скрыты. Но, всматриваясь в твою красоту, я нахожу и различие, усматриваемое только моими влюбленными глазами и которое не могу выразить тебе словами.
Когда царевна Нур аль-Гуда услышала эти слова, она поняла, что сердце его никогда не привяжется к ней; это сильнейшим образом раздосадовало ее, и она поклялась, что откроет, которая из сестер ее сделалась женою Гассана без согласия их царя-отца. И сказала она себе: «Я отомщу и Гассану, и его жене и вымещу на них мое справедливое неудовольствие».
Но эти мысли она скрыла в глубине души своей и, обратившись к старухе, сказала ей:
— О кормилица, ступай скорее и посети каждую из шести сестер моих на островах, где они живут, и скажи им, что разлука с ними тяготит меня чрезвычайно, так как вот уже два года, как они не посещали меня. Пригласи их от меня и приведи их с собой. Но главное, ни слова не говори им о том, что случилось, и не сообщай о прибытии к нам молодого чужеземца, разыскивающего свою супругу. Ступай и не медли!
Старуха, не подозревавшая о намерениях царевны, вышла из дворца и быстрее молнии помчалась к островам, где обитали сестры Нур аль-Гуды.
И без труда удалось ей уговорить пять первых сестер. Но когда же она прибыла на седьмой остров, где меньшая сестра жила у отца своего, царя царей джиннов, ей лишь с большим трудом удалось заставить ее принять приглашение Нур аль-Гуды. Действительно, когда меньшая царевна по совету старухи пошла просить позволения отправиться вместе с Матерью Копий в гости к старшей сестре, царь сильно встревожился и воскликнул:
— Ах, дочь моя любимая, что-то говорит сердцу моему, что я уж более не увижу тебя, если ты выйдешь из этого дворца. К тому же сегодня ночью я видел ужасающий сон, который и расскажу тебе, о зеница ока моего.
В эту минуту Шахерезада заметила, что наступает утро, и со свойственной ей скромностью умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Узнай же, дочь моя любимая, зеница ока моего, что сегодня ночью сон давил меня и сжимал грудь мою. Мне снилось, что я гуляю среди сокровищ, сокрытых от всех глаз и видимых мне одному. И восхищался я всем, что видел, но взоры мои останавливались лишь на семи драгоценных камнях, которые сверкали особым блеском среди остальных.
Но прекраснее и привлекательнее всех был самый маленький из камней. Поэтому, чтобы вдоволь налюбоваться им и оградить его от посторонних взоров, я взял его, спрятал у себя на сердце и ушел, унося его с собой. Когда же я вынул его и держал перед глазами под лучами солнца, вдруг птица какого-то необыкновенного вида, неведомого на наших островах, бросилась на меня, вырвала у меня драгоценный камень и улетела. Я же остался погруженным в скорбь и оцепенение. Когда я проснулся после мучительной ночи, то велел призвать толкователей снов и попросил, чтобы они объяснили мне сон мой. И они сказали мне: «О царь наш, семь драгоценных камней — это семь дочерей твоих, и самый маленький камень, вырванный птицей из рук твоих, — это меньшая дочь твоя, которая будет отнята силой у твоего любящего сердца».
Вот почему, дочь моя, и боюсь отпустить тебя с сестрами и Матерью Копий к старшей сестре твоей Нур аль-Гуде, ведь неизвестно, что может случиться с тобой во время пути туда или обратно.
А Сияние (а это была она сама, супруга Гассана) ответила:
— О господин, и отец, и великий царь, ведь тебе известно, что старшая сестра моя Нур аль-Гуда готовит для меня праздник и ждет меня с живейшим нетерпением. И вот уже два года собираюсь я к ней и все не могу попасть, а теперь она имеет право быть недовольной мной. Но не бойся ничего, о отец мой! И вспомни, что несколько времени тому назад я совершила далекое путешествие с подругами, а ты думал, что я погибла, и уже оплакивал меня. А между тем я возвратилась благополучно и в добром здравии. Так и теперь я буду в отсутствии не более месяца и вернусь, если то будет угодно Аллаху. К тому же тебе нечего беспокоиться, я ведь не покину пределов нашего царства, а здесь, на наших островах, какого же врага можем мы опасаться? Кто мог бы добраться до островов Вак-Вак чрез Гору облаков, Голубую гору, Черную гору, семь долин, семь морей и Землю Белой Камфоры, тысячу раз не лишившись жизни во время пути? Прогони же тревогу, о отец мой, осуши глаза и успокой сердце свое!
Услышав такие слова дочери своей, царь джиннов, хотя и неохотно, согласился отпустить ее, но заставил пообещать, что она только несколько дней пробудет у сестры своей. И дал он ей конвой из тысячи амазонок и нежно обнял ее на прощание. И Сияние простилась с ним, и, поцеловав детей своих, о существовании которых никто и не подозревал, так как со дня прибытия своего она поручила их двум преданным ей невольницам и спрятала в верном месте, она последовала за старухой и за сестрами на остров, где царствовала Нур аль-Гуда.
Ожидая сестер, Нур аль-Гуда надела платье из красного шелка, украшенное золотыми птицами, глаза, клюв и когти которых были из рубинов и изумрудов; отягченная украшениями и драгоценными камнями, сидела она на троне в своей приемной зале. А перед нею стоял Гассан; по правую руку от царевны выстроились молодые девушки с обнаженными мечами, а по левую — другие девушки, с длинными и острыми копьями.
В эту-то минуту и явилась Мать Копий с шестью царевнами. Она попросила аудиенции и по приказанию царицы ввела сперва старшую из шести, которую звали Благородство Крови. На ней было голубое шелковое платье, и была она еще красивее Нур аль-Гуды. И приблизилась она к трону и поцеловала руку у сестры своей, которая встала в знак почтения, поцеловала ее и посадила рядом с собою. Потом, повернувшись к Гассану, она сказала ему:
— Не эта ли супруга твоя, о сын Адама?
И Гассан отвечал:
— Клянусь Аллахом, о госпожа моя, она дивно-прекрасна, как луна при своем восходе; волосы ее черны как уголь, щеки нежны, рот улыбается, грудь высока, связки ее тонки, оконечности прелестны; и в ее честь я скажу:
Она идет в одежде голубой,
Вся соткана как будто из лазури
Небес кристальных. На своих устах
Она несет нам улей, полный меда,
А на ланитах — сад роскошных роз.
На всем же теле — лепестки жасмина.
Ее увидев стройный, тонкий стан
И пышность бедер, вы принять могли бы
Ее за гибкий, гнущийся тростник,