Тысяча и одна ночь. В 12 томах — страница 63 из 64

— Превосходно!

Тогда Гассан поднял на берегу гальку и швырнул ее изо всех сил вдаль. Пока же девочки бежали за камешком, Гассан надел шапку на голову, чтобы примерить, да так в ней и остался. Несколько минут спустя девочки возвратились, и та, которой удалось схватить камешек, кричала:

— Где ты, человек? Я выиграла!

И добежала она до того места, где стоял Гассан, и осмотрелась по сторонам, но Гассана не увидела. Он же спрашивал себя: «Однако ведь они не слепые, эти маленькие амазонки! Почему же они не видят меня?»

И закричал он им:

— Я здесь! Бегите же сюда!

Девочки посмотрели в ту сторону, откуда слышался голос, но не увидели Гассана; они испугались и заплакали. Гассан подошел к ним, тронул за плечо и сказал:

— Я здесь. Зачем плакать, девочки?

Девочки подняли головы, но не увидели Гассана. Тогда они так перепугались, что пустились бежать со всех ног и кричали во все горло, как будто за ними гнался какой-нибудь самый опасный джинн.

Гассан же сказал себе: «Нет более сомнения, эта шапка волшебная. И волшебство ее заключается в том, что она делает невидимым того, кто ее наденет». И заплясал он от радости, говоря себе: «Это Аллах посылает мне ее! С этой шапкой на голове я могу бежать повидаться с женой моей, и меня никто не увидит!»

И тотчас же возвратился он в город, и, чтобы вернее испытать действие шапки-невидимки, он захотел испробовать его в присутствии старой амазонки. Искал он ее повсюду и наконец нашел в одной из дворцовых зал, по приказу царицы прикованной цепью к железному кольцу, вделанному в стену. Тогда, чтобы убедиться, что он действительно невидим, он подошел к полке, на которой стояли фарфоровые вазы, и сбросил на пол самую большую, которая разбилась у ног старухи. Она страшно испугалась и закричала, думая, что с ней сыграл какую-то злую шутку один из вредных ифритов, повиновавшихся Нур аль-Гуде. И принялась она произносить заклинание и сказала:

— О ифрит, приказываю тебе именем, вырезанным на печати Сулеймана, сказать мне свое имя!

Гассан же ответил:

— Я не ифрит, а покровительствуемый тобою Гассан аль-Басри. И я пришел освободить тебя.

Сказав это, он снял шапку-невидимку; старуха увидела, узнала его и воскликнула:

— Ах, горе тебе, несчастный Гассан! Разве не знаешь, что царица уже пожалела, что не велела казнить тебя у себя на глазах и разослала повсюду рабов своих искать тебя, обещая гору золота тому, кто доставит тебя живым или мертвым. Не теряй же ни минуты и спасайся бегством!

Потом сообщила она Гассану о страшной казни, которую царица готовит сестре с согласия царя джиннов. Но Гассан отвечал:

— Аллах спасет ее и спасет нас всех от рук этой жестокой царевны! Взгляни на эту шапку! Она волшебная! Благодаря ей я могу ходить всюду, оставаясь невидимым.

А старуха воскликнула:

— Слава Аллаху, о Гассан, слава Оживляющему кости мертвецов и Пославшему тебе эту шапку для спасения нашего! Освободи меня поскорее, чтобы я могла показать тебе темницу, в которой заперта жена твоя!

И Гассан разрезал путы старухи, взял ее за руку и надел шапку-невидимку. И тотчас же стали они оба невидимыми. И старуха привела его в темницу, где лежала супруга его Сияние, привязанная волосами к лестнице и ежеминутно ожидавшая смерти в страшных мучениях. И услышал он, что она вполголоса читает такие стихи:

Как ночь темна и как я одинока

В своей тоске! Мой милый далеко!

Откуда может мне светить надежда,

Когда и сердце, и надежда вся

Исчезли вместе с удаленьем друга?!

Струитесь, слезы, из моих очей!

Но можете ль вы загасить то пламя,

Что внутренность сжигает мне ужасно?!

О, в это сердце, мой далекий милый,

Твой чудный образ врезан навсегда,

И даже черви в тьме сырой могилы

Его стереть не смогут никогда!

И, увидав возлюбленную свою Сияние и услышав ее голос, Гассан забыл о том, что не хотел волновать ее внезапным появлением своим, сорвал с головы шапку, бросился к ней и обвил ее руками своими.

И она узнала его и лишилась чувств в его объятиях. И при помощи старухи Гассан разрезал путы, осторожно привел в чувство Сияние, посадил ее к себе на колени и стал обвевать лицо ее рукой своей. Она открыла глаза и со слезами на щеках спросила его:

— Не сошел ли ты с неба или не вышел ли из-под земли, о супруг мой?! Увы, увы! Что можем сделать мы против судьбы?! Что предначертано, то должно совершиться! Беги отсюда, пока не нашли тебя, предоставь меня участи моей и возвращайся, откуда пришел, чтобы не имела я огорчения видеть и тебя жертвой жестокосердия сестры моей!

Но Гассан ответил:

— О возлюбленная моя, о свет очей моих, я пришел освободить тебя и увести в Багдад, подальше от этой жестокой страны!

Она же воскликнула:

— Ах, Гассан, какую еще неосторожность ты хочешь совершить? Молю тебя, уходи и не прибавляй к моим мучениям еще и своих.

Но Гассан отвечал:

— О Сияние, о душа моя, знай, что я выйду из этого дворца только с тобой и нашей покровительницей, вот этой доброй женщиной. А если ты хочешь знать, каким способом я это сделаю, то покажу тебе эту шапку.

На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила

ШЕСТЬСОТ ПЯТНАДЦАТАЯ НОЧЬ,

она сказала:

Сияние, о душа моя, знай, что я выйду из этого дворца только с тобой и нашей покровительницей, вот этой доброй женщиной. А если ты хочешь знать, каким способом я это сделаю, то покажу тебе эту шапку. И показал ей Гассан волшебную шапку, надел ее при ней и внезапно исчез, а потом, явившись снова, рассказал, каким образом Аллах бросил ее на его пути, чтобы она была способом их избавления.

И Сияние со слезами радости и раскаяния сказала Гассану:

— Ах, все наши муки случились по моей вине, потому что я покинула наше жилище в Багдаде без твоего позволения. О возлюбленный господин мой, молю тебя, пощади меня и избавь меня от заслуженных мной упреков, потому что теперь я поняла, что жена должна уметь ценить мужа своего! Прости вину мою! Молю о прощении и Аллаха, и тебя! И будь снисходителен ко мне, так как душа моя не в силах была противостоять волнению, охватившему ее при виде плаща из перьев!

Гассан же ответил:

— Клянусь Аллахом, о Сияние, я один, оставивший тебя одну в Багдаде, виновен. А надо было каждый раз увозить тебя с собой. Но на будущее можешь быть спокойна, так я и буду делать.

И, произнеся эти слова, он посадил ее к себе на спину, взял за руку старуху и надел шапку. И все трое стали невидимыми. И вышли они из дворца и направились к седьмому острову, где были спрятаны их дети, Нассер и Мансур.

Тогда Гассан, хотя и беспредельно взволнованный при виде детей, которых нашел живыми и здоровыми, не захотел терять времени в излияниях родительской нежности; он поручил малюток старухе, которая посадила их к себе на плечи. Потом никем не видимая Сияние успела взять три новых плаща из перьев; и надели они их. Потом все трое, держась за руки, без сожаления покинули острова Вак-Вак и улетели в Багдад.

Аллах даровал им благополучный путь, и после путешествия, прерываемого многими остановками для отдыха, они прибыли в Город мира.

И спустились они на плоскую кровлю своего дома, сошли по лестнице и вошли в залу, где находилась бедная мать Гассана, которая от горя и беспокойства давно одряхлела и почти лишилась зрения. Гассан с минуту прислушивался у дверей и услышал, как стенала и печалилась бедная женщина. Тогда он постучался, а старуха спросила:

— Кто там?

Гассан отвечал:

— О мать моя, судьба сжалилась над нами!

При этих словах мать Гассана, не зная еще, сон это или действительность, побежала к дверям на своих слабых ногах. И увидела она сына своего Гассана с женой и детьми и старую амазонку, скромно державшуюся позади. Потрясение было слишком сильным, и она без чувств упала к ним в объятия. Гассан привел ее в чувство, обливая слезами своими, и нежно прижал ее к груди своей. И Сияние подошла к ней, осыпала ее тысячей ласк и просила прощения за то, что дала увлечь себя и подчинилась своей природной склонности. Потом заставили они приблизиться Мать Копий и представили ее как свою покровительницу и избавительницу. Тогда Гассан рассказал матери обо всех дивных приключениях своих, которые бесполезно повторять. И все вместе прославляли они Всевышнего, допустившего их свидание.

И с той поры жили они вместе, счастливые и довольные. И каждый год отправлялись они целым караваном благодаря волшебному барабану в гости к семи принцессам, сестрам Гассана, во дворец с зеленым куполом на Горе облаков.

И после многих и многих лет посетила их неумолимая разрушительница радостей и удовольствий — смерть. Но слава Тому, Кто господствует над миром, видимым и невидимым, слава Живому, Вечному, не ведающему смерти!

Когда Шахерезада закончила эту необыкновенную сказку, маленькая Доньязада бросилась к ней на шею, поцеловала ее в губы и сказала:

— О сестра моя, как дивно хороша и очаровательна эта сказка и как приятно было ее слушать! Ах, как люблю я Нераспустившуюся Розу и как сожалею, что Гассан не взял ее себе в жены одновременно с Сиянием!

А царь Шахрияр сказал:

— Шахерезада, эта история изумительна! Слушая ее, я едва не забыл о многом, что должно быть приведено в исполнение завтра!

Шахерезада же сказала:

— Да, о царь, но она ничто в сравнении с рассказом об историческом пуке!

А царь Шахрияр воскликнул:

— Что ты говоришь, Шахерезада? Что же это за исторический пук? Я о нем ничего не знаю.

Шахерезада ответила:

— Я расскажу об этом завтра, если буду еще жива!

А царь Шахрияр воскликнул:

— Разумеется!

И он подумал про себя: «Я убью ее только после того, как она расскажет об этом».

В эту минуту Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.

А когда наступила