Страдаю я в разлуке от любви,
Ее огонь так жжет меня внутри!
Так дай мне чашу, чтоб его унять!
Когда же она закончила свою песню, я взял у нее лютню и показал, что тоже умею извлекать из нее дивные звуки, и выразил ей в стихах мою любовь следующими строками поэта:
О! Чудо ты! Ланиты у тебя
Прекрасней пламени, свежее, чем вода.
Для сердца моего огонь и влага ты!
Любовь к тебе и сладка и горька!
После этого мы увидели, что пора позаботиться о постели. Тогда я взял ее на руки и положил на роскошное ложе, которое приготовили для нас ее невольницы.
Дойдя до этого места своего рассказа, Шахерезада увидела, что близится утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И положил на роскошное ложе, которое приготовили для нас ее невольницы. Затем, раздев ее совершенно, я смог удостовериться, что она была нетронутой жемчужиной, и я могу уверить вас, что никогда во всей моей жизни не было у меня более приятной ночи, когда я до самого утра держал ее в своих объятиях, как держат голубку, уложив ее в руке.
И не одну ночь провел я таким образом, а целый месяц без всякого перерыва. И я забыл обо всех моих делах, и о моей лавке, и о моих имениях, и о доме со всем, что было в нем, до того самого дня, который был первым днем второго месяца, когда она пришла ко мне и сказала:
— Я должна уйти из дому на несколько часов, ровно на столько, сколько требуется, чтобы пойти в хаммам и вернуться оттуда. Но умоляю тебя, не покидай постели и не вставай, пока я не вернусь домой. И я вернусь к тебе после хаммама свежей и пропитанной благоуханиями.
Потом, чтобы еще более быть уверенной в исполнении этого приказания, она заставила меня поклясться ей в том, что я не двинусь с места. После этого она взяла двух невольниц, которые захватили с собою полотенца и белье и платье своей госпожи, и ушла с ними в хаммам.
И вот, о господа мои, едва успела она выйти из дома, как, клянусь Аллахом, дверь отворилась и в комнату вошла старуха, которая после обычных приветствий сказала мне:
— О господин мой Мухаммед, супруга эмира правоверных Сетт Зобейда посылает меня к тебе, чтобы пригласить тебя во дворец, так как она желает видеть тебя и слышать твой голос. Ибо знай, что ей так расхвалили твои прекрасные манеры, благовоспитанность и твой чудесный голос, что она загорелась желанием увидеть тебя.
Я отвечал:
— Клянусь Аллахом, добрая тетушка, Сетт Зобейда оказывает мне великую честь этим приглашением, но я не могу выйти из дому раньше возвращения моей супруги, которая отправилась в хаммам.
А старуха ответила:
— Дитя мое, советую тебе не медлить ни минуты, если ты не хочешь нажить себе врага в лице Сетт Зобейды. Разве тебе неизвестно, сколь опасна месть Сетт Зобейды?! Вставай же и отправляйся поскорее в ее дворец!
Эти слова заставили меня выйти из дома, несмотря на клятву, которую я дал супруге моей, и я последовал за старухой, которая шла впереди меня; и она провела меня во дворец и без всякого затруднения ввела в покои Сетт Зобейды.
Когда Сетт Зобейда увидела меня, она улыбнулась мне и сказала:
— О свет ока! Это ты возлюбленный сестры великого визиря?
Я отвечал:
— Я раб твой и слуга!
Она сказала мне:
— Поистине, нисколько не преувеличивали те, которые описывали твои прекрасные манеры и твою изысканную речь. Я желала увидеть тебя и узнать, чтобы собственными глазами убедиться в выборе и вкусах сестры Джафара. Теперь я вполне удовлетворилась. Но ты доставишь мне безграничное удовольствие, если дашь мне услышать голос твой и споешь что-нибудь.
Я ответил:
— Люблю и почитаю!
И я взял лютню, которую принесла невольница, и, настроив ее, стал тихо наигрывать и спел две или три строфы о разделенной любви. Когда я закончил, Сетт Зобейда сказала мне:
— Да завершит Аллах дело Свое, дозволяя тебе еще более совершенствоваться, о прелестный юноша! Благодарю тебя за то, что ты пришел ко мне! Теперь поспеши вернуться домой раньше возвращения супруги твоей, чтобы она не подумала, что я хотела лишить ее твоей любви!
Тогда я поцеловал землю между рук ее и вышел из дворца так же, как и вошел в него.
Когда я пришел домой, я нашел жену в постели, так как она возвратилась раньше меня. Она уже спала и не проснулась при моем появлении. И я лег у ног ее и принялся тихо растирать ноги ее. Но вдруг она открыла глаза и холодно, ударом ноги в бок сбросила меня с постели и закричала:
— О изменник! О, позор! Ты не сдержал своей клятвы и отправился к Сетт Зобейде! Клянусь Аллахом, если бы меня не отталкивала мысль предать гласности мою интимную жизнь, я сию же минуту показала бы Сетт Зобейде, что значит развращать мужей чужих жен. Но погоди, ты расплатишься за нее и за себя!
И она захлопала в ладоши и закричала:
— Эй, Сауаб!
И тотчас же прибежал начальник евнухов ее дома — негр, который с самого начала косо смотрел на меня.
И она сказала ему:
— Отруби сейчас же голову этому изменнику и лгуну!
Негр обнажил меч свой, оторвал угол подола своего платья и завязал мне глаза этим лоскутом. Потом он сказал мне:
— Исповедуй веру свою! — и приготовился отрубить мне голову.
Но в эту минуту в комнату вошли все невольницы, по отношению к которым я всегда был великодушен, большие и маленькие, молодые и старые…
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила приближение утра и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Тут в комнату вошли все невольницы, по отношению к которым я всегда был великодушен, большие и маленькие, молодые и старые, и сказали ей:
— О госпожа наша, умоляем тебя, прости его, потому что он не понимает всей важности своего проступка. Он не знал, что ничто не могло быть тебе столь неприятно, как его посещение Сетт Зобейды, врага твоего. Он совершенно не знал о вражде между вами. Прости его, о госпожа наша!
Она отвечала:
— Хорошо, я согласна даровать ему жизнь, но вместе с тем я хочу оставить ему неизгладимую память о вине его!
И она сделала знак Сауабу переменить меч на палку. И негр взял палку необыкновенной гибкости и стал наносить мне ею удары по самым чувствительным частям моего тела. После этого он взял кнут и дал мне еще пятьсот ударов по наиболее чувствительным частям тела. Теперь вы знаете, о господа мои, отчего произошли те рубцы и шрамы, которые вы видели на теле моем.
Когда истязание закончилось, она велела унести меня и выбросить на улицу как какой-нибудь мусор.
Тогда я собрал свои силы и кое-как дотащился домой, весь избитый и окровавленный; но лишь только я вошел в свою комнату, давно уже покинутую мною, как лишился чувств.
И когда я через некоторое время пришел в сознание, я велел позвать к себе искусного знахаря с легкой рукой, и он при помощи мазей и бальзамов залечил раны на теле моем и вернул мне здоровье.
Однако я пролежал в неподвижности в течение двух месяцев; когда же я наконец поднялся, я прежде всего отправился в хаммам, а оттуда в мою лавку. Там я поспешил собрать свои драгоценности и продал на аукционе все, что было возможно превратить в наличные деньги; и на вырученные деньги я купил четыреста юных мамелюков, которых роскошно одел, и это судно, на котором вы видели меня среди них этой ночью. И я выбрал одного из них, который похож на Джафара, товарищем моим, обязанным находиться по правую руку от меня, а другого, который похож на Масрура, сделал моим оруженосцем, подражая эмиру правоверных. И чтобы отвлечься от тоски моей, я сам переоделся халифом и усвоил себе привычку кататься на моем ярко освещенном судне среди пения и игры. И таким образом я уже около года провожу свою жизнь, отдаваясь иллюзии, что я действительно халиф, эмир правоверных, и стараясь отогнать от себя тяжелые мысли, которые преследуют меня с того дня, когда жена так жестоко истязала меня, чтобы удовлетворить той непримиримой вражде, которая существовала между нею и Сетт Зобейдой. Таким образом я один, не ведавший ничего об этой женской распре, испытал на себе последствия ее.
Вот такова моя печальная история, о господа мои. Теперь мне остается только поблагодарить вас за то, что вы соблаговолили дружески присоединиться к нам в развлечениях этой ночи.
Когда халиф Гарун аль-Рашид выслушал эту историю, он воскликнул:
— Хвала Аллаху, дозволившему каждому действию иметь свою причину!
Потом он поднялся и попросил удивительного юношу разрешить ему и его товарищам удалиться из дворца, и, когда получил разрешение, отправился в свой дворец, размышляя всю дорогу о том, как исправить совершенную обеими женщинами несправедливость, жертвой которой сделался молодой человек. И Джафар, со своей стороны, был чрезвычайно расстроен тем, что сестра его была виновницей такого приключения, которое теперь будет разглашено во всем дворце.
На другой день халиф в торжественном одеянии и со знаками своей власти явился среди своих эмиров и придворных и сказал Джафару:
— Вели привести сюда того юношу, который оказал нам гостеприимство этой ночью!
И Джафар тотчас же удалился и вскоре возвратился в сопровождении юноши, который поцеловал землю между рук халифа и после обычных «уассалам» произнес свое приветствие в стихах. Очарованный аль-Рашид подозвал его к себе, усадил рядом с собою и сказал ему:
— О Мухаммед ибн Али, я вызвал тебя сюда, чтобы услышать из твоих уст ту историю, которую ты рассказал вчера трем купцам. Она поистине чудесна и полна полезных выводов.
Молодой человек отвечал с волнением:
— Я не могу говорить, о эмир правоверных, пока ты не соблаговолишь дать мне свой платок для обеспечения моей безопасности.
И халиф не замедлил бросить ему свой платок в знак безопасности, и тогда юноша повторил свой рассказ, не упуская ни одной подробности. Когда же он закончил, Гарун аль-Рашид сказал ему: