И стал он смотреть вокруг себя, ища места для спокойного и безопасного ночлега, где бы он мог поставить своего коня, и наконец выбор его пал на высокий дворец, стоявший на самой середине города, окруженный зубчатыми башнями и охраняемый сорока черными невольниками в панцирях, вооруженными копьями, мечами и стрелами. Поэтому он сказал себе: «Вот прекрасное место».
И, надавив на винтик, направил туда своего коня, который, как утомленная птица, тихонько опустился на кровлю дворца.
Тогда царевич сказал:
— Слава Аллаху! — и сошел с коня. Он стал ходить вокруг него, рассматривать, говоря: — Клянусь Аллахом, тот, кто с таким совершенством сработал тебя, должен быть искуснейшим из мастеров.
Поэтому, если Всевышний продлит жизнь мою и поможет мне снова встретиться с отцом и семьей моей, я не забуду осыпать милостями этого ученого человека.
Ночь уже наступила, а царевич продолжал стоять на крыше, дожидаясь, чтобы все заснули во дворце. Потом, мучимый голодом и жаждой, так как ничего не ел и не пил со времени своего отъезда, он сказал себе: «В таком дворце, как этот, не должно быть недостатка в съестных припасах».
И, оставив коня своего на крыше, он решил поискать себе еду и направился к лестнице, по которой и спустился вниз. Он очутился на широком дворе, вымощенном мрамором и прозрачным алебастром, в котором ночью отражалась луна. И пришел он в восторг от красоты этого дворца; но напрасно смотрел он направо и налево, ни одной человеческой души не было видно, и не слышалось человеческих голосов; и встревожило это его, и не знал он, как ему быть.
В конце концов он принял решение, подумав: «Лучше всего мне теперь вернуться на крышу и провести ночь возле коня моего; завтра же с первыми лучами солнца я снова сяду на коня и уеду».
И в ту минуту, как собирался это сделать, он заметил свет внутри дворца и подошел посмотреть, что там. И увидел он, что свет исходит от факела, поставленного у дверей гарема, у изголовья спящего черного евнуха, который громко храпел и был похож на ифрита из тех, что подчинены Сулейману, или на какого-нибудь духа из племени черных джиннов; он растянулся на матрасе, положенном поперек двери, и загораживал ее лучше древесного пня или скамьи привратника; рукоятка его меча сверкала от пламени факела, а над его головой на гранитной колонне висел мешок с провизией.
При виде этого страшного негра молодой Камар аль-Акмар остолбенел и прошептал:
— Аллах — прибежище мое! О Единый Властитель неба и земли, Ты, избавивший меня от верной гибели, спаси меня еще раз и избавь от зла, могущего приключиться со мною в этом дворце!
И, сказав это, он протянул руку к мешку со съестными припасами негра, осторожно взял его, вышел из комнаты, открыл мешок и нашел в нем еду лучшего качества. Он стал есть и съел все, что было в мешке; подкрепив таким образом свои силы, затем он пошел к бассейну во дворе и утолил жажду чистой и сладкой водой. Потом он вернулся к евнуху, повесил мешок на прежнее место, вынул меч невольника из ножен и взял его, между тем как невольник спал еще крепче и храпел громче прежнего, и вышел, не зная, что пошлет ему судьба.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
И Камар аль-Акмар вышел, не зная, что пошлет ему судьба.
Он вошел во дворец и дошел до второй двери, прикрытой бархатным занавесом. Приподняв занавес, он увидел широкое ложе из белейшей слоновой кости с инкрустациями из жемчуга, рубинов, яхонтов и других камней, а на полу — четырех спящих молодых невольниц. Он осторожно подошел к кровати, чтобы узнать, кто лежит на ней, и увидел девушку, длинные волосы заменяли ей рубашку. И была она так прекрасна, что ее можно было принять не за луну, восходящую на востоке, а за другую, еще более дивную луну, вышедшую из рук Создателя! Чело ее было как белая роза, а щеки походили на два нежно-красных анемона, и блеск их оттенялся двумя нежными родинками с каждой стороны.
При виде такой красоты, прелести и изящества Камар аль-Ак-мар был так поражен, что едва не упал навзничь, лишившись чувств, а пожалуй, и жизни. Когда же он несколько овладел собой, то подошел к спящей девушке, дрожа всем телом и всеми нервами, трепеща от радости и сладострастия, и поцеловал ее в правую щеку.
Молодая девушка внезапно проснулась от этого поцелуя, широко открыла глаза и, увидав царевича, стоявшего у ее изголовья, воскликнула:
— Кто ты и откуда?
Он же ответил:
— Я раб твой и влюбленный в твои глаза!
Она спросила:
— А кто же привел тебя сюда?
Он же ответил:
— Аллах, моя судьба и мое счастье!
При этих словах царевна Шамс ан-Нахар (таково было имя ее), не слишком испугавшись, сказала молодому человеку:
— Быть может, ты сын индийского царя, просившего вчера моей руки, которому отец отказал, как думают, по причине его безобразия? Но если это ты, то, клянусь Аллахом, ты далеко не безобразен, и красота твоя уже покоряет меня, о господин мой!
А так как он действительно сиял, как светлая луна, она привлекла его к себе и поцеловала, и он поцеловал ее, и они, опьяненные своею взаимною молодостью и красотою, осыпали друг друга тысячей ласк, сливаясь в объятиях, говоря друг другу тысячу милых нелепиц, играя друг с другом в милые игры, лаская то нежно, то дерзко.
И в то время как они забавлялись таким образом, вдруг проснулись служанки и, увидав царевну с царевичем, закричали:
— О госпожа, кто же с тобой? Кто этот молодой человек?
Она ответила им:
— Не знаю. Проснувшись, я увидела его возле себя. Я думаю, впрочем, что это тот, который просил вчера моей руки у отца моего.
Служанки закричали, совершенно растерявшись от волнения:
— Да будет имя Аллаха на тебе и вокруг тебя! О госпожа наша, это совсем не тот, который просил вчера твоей руки; тот был безобразен и гнусен, а этот юноша мил и дивно хорош собой, и он, наверное, знатного происхождения. А тот вчерашний урод недостоин даже быть его рабом.
Затем служанки поднялись, пошли будить евнуха, спавшего у дверей, и страшно испугали его, когда сказали:
— Как же ты, сторож дворца и гарема, впускаешь к нам мужчин во время нашего сна?
Когда евнух услышал такие слова, он вскочил и хотел схватиться за меч, но меча в ножнах не оказалось. Это повергло его в ужас, и, дрожа всем телом, он приподнял занавес и вошел в залу. И увидел он на кровати свою госпожу, а с нею молодого человека, который так ослепил его своею наружностью, что он спросил:
— О господин мой, человек ты или джинн?
Царевич ответил:
— А ты, презренный раб и злокозненнейший из черных, как осмелился ты смешивать сынов царей Хосроев с дьявольскими джиннами и ифритами? — И, произнеся эти слова, он, гневный, как раненый лев, схватил меч и закричал евнуху: — Я зять царя, он выдал за меня свою дочь и приказал мне войти к ней ночью!
На это евнух ответил:
— О господин мой, если ты действительно человек, а не джинн, то наша молодая госпожа достойна красоты твоей, и ты стоишь ее более, нежели какой бы то ни было царь, сын царя или султана.
Затем евнух побежал к царю, громко крича, раздирая одежды свои и посыпая себе голову пылью. Услышав крики обезумевшего негра, царь спросил у него:
— Что за несчастье случилось с тобою? Говори скорей и короче, потому что ты испугал меня!
Евнух ответил…
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
О царь, поспеши на помощь к своей дочери, джинн в образе царского сына овладел ею и поселился в ней! Надо бежать! Бежать за ним!
Услышав слова евнуха, царь пришел в страшное бешенство и чуть не убил его, потом он закричал:
— Как смел ты недоглядеть, потерять из виду дочь мою, когда я велел тебе смотреть за ней денно и нощно! Как смел допустить к ней ифрита и позволить ему овладеть ею?
И, обезумев от волнения, он бросился к зале царевны, где нашел бледных и дрожавших служанок, ожидавших его. Он спросил у них:
— Что случилось с дочерью моей?
Они отвечали:
— О царь, мы не знаем, что случилось во время нашего сна, но, когда проснулись, мы увидели в кровати царевны молодого человека, которого приняли за полную луну, так он был хорош собой, и он беседовал с нею очень мило и спокойно. Право, мы никогда не видели более красивого молодого человека. Однако мы спросили у него, кто он такой, а он ответил нам: «Я тот, за которого царь согласился выдать замуж свою дочь». А больше мы ничего не знаем. И не можем мы сказать тебе, джинн он или человек. Во всяком случае, мы можем уверить тебя, что он любезен, что намерения у него хорошие, что он скромен, благовоспитан, не способен ни на какое хотя бы малейшее дурное дело и вообще ни на что, заслуживающее порицания!
Когда царь услышал такие слова, он охладел в гневе своем и тревога его улеглась; тихо и со всевозможными предосторожностями приподнял он немного занавес и увидел лежащего около его дочери и мило разговаривающего очаровательнейшего из царевичей, лицо которого сияло, как полная луна.
Но это зрелище, вместо того чтобы успокоить его, напротив, возбудило в высочайшей степени его отцовскую ревность и опасения относительно сохранения чести его дочери. Поэтому он бросился на них с мечом в руке, взбешенный и свирепый, как шайтан. Но царевич, еще издали заметивший его, спросил у девушки:
— Это отец твой?
Она ответила:
— Да, разумеется!
Тогда царевич вскочил и, схватившись за меч, так страшно закричал перед лицом царя, что тот испугался.
Камар аль-Акмар, гневный и грозный, хотел уже броситься и заколоть его, но царь, понявший, что враг сильнее его, вложил меч в ножны и принял миролюбивый вид. Когда молодой человек уже наступал на него, он сказал самым вежливым и любезным тоном: