— О юноша, человек ты или джинн?
Тот ответил:
— Клянусь Аллахом, если бы я не уважал твоих прав наравне с моими собственными и не дорожил бы честью дочери твоей, я давно пролил бы кровь твою! Как осмелился ты смешивать меня с джиннами и ифритами, когда я царевич из рода Хосроев, тех, которые, если бы захотели овладеть твоим царством, сбросили бы тебя с трона, как игрушку, лишили бы почестей, славы и власти!
Эти слова внушили царю большое уважение к юноше, и он стал бояться за свою безопасность, поэтому и поспешил ответить:
— Если ты действительно царский сын, как же не побоялся ты проникнуть ко мне во дворец без моего разрешения, оскорбить мою честь и овладеть дочерью моей, объявляя, что я согласился выдать ее за тебя, между тем как я велел умертвить стольких царей и царских сыновей, которые хотели заставить меня отдать им ее в жены?! — И, возбуждаемый собственною речью, царь продолжал: — А теперь кто может спасти тебя от моей власти, если я прикажу рабам моим казнить тебя самой страшной из казней, что они сейчас же и привели бы в исполнение?!
Выслушав слова царя, царевич Камар аль-Акмар ответил:
— Поистине, я удивляюсь твоей близорукости и несообразительности! Скажи же мне, мог бы ты найти для своей дочери лучшего мужа, чем я? Видел ли ты когда-либо человека более бесстрашного или лучше одаренного, более богатого войском, рабами и землями?
Царь ответил:
— Нет, клянусь Аллахом! Но, юноша, я желал бы, чтобы ты сделался супругом дочери моей перед лицом кади и свидетелей. Брак же, совершаемый тайно, может лишь оскорбить честь мою.
Царевич ответил:
— Как ты хорошо говоришь, о царь! А разве тебе неизвестно, что если бы твои рабы и твоя стража, как ты сейчас говорил, бросились бы на меня и казнили бы меня, то ты только вернее потерял бы свою честь и царство, и сам народ твой восстал бы против тебя?! Верь мне, о царь! Тебе остается только одно — выслушать то, что я скажу тебе, и последовать моим советам.
А царь сказал:
— Говори же, чтобы я знал, что ты имеешь сказать мне!
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
О говори же, чтобы я знал, что ты хочешь сказать мне! Царевич ответил:
— Вот что, выбирай одно из двух: или ты выйдешь со мной на поединок, и тогда тот, кто победит, будет провозглашен наиболее доблестным и получит веское право на царский престол; или же ты оставишь меня здесь с твоей дочерью на всю эту ночь, а завтра вышлешь против меня всю кучу твоих всадников, пехоту и рабов. Но прежде скажи мне, сколько их всего?
Царь ответил:
— Сорок тысяч всадников, не считая моих рабов и рабов моих рабов, число которых равняется первому.
Тогда Камар аль-Акмар сказал:
— Хорошо. Итак, на рассвете двигай их против меня в боевом порядке и скажи им: «Этот человек просит у меня руки моей дочери с условием, что будет бороться с вами, один победит вас, обратит в бегство, и вы не в силах будете ничего с ним сделать. Так он полагает». Потом ты оставишь меня одного бороться против всех. Если я буду убит, твоя тайна никогда не будет раскрыта, — и тогда твоя честь спасена. Если же, напротив, я останусь победителем и обращу их всех в бегство, ты найдешь зятя, которым могли бы гордиться славнейшие цари.
Царь не замедлил согласиться на второе предложение, хотя был ошеломлен такой самоуверенностью и не знал, чему приписать такую безумную отвагу; в глубине души он был уверен, что молодой человек погибнет в такой неравной борьбе, а следовательно, тайна не будет нарушена, и честь будет спасена. Он позвал старшего евнуха и приказал ему немедленно идти к визирю, чтобы тот собрал все войско и держал его наготове, верхом и вооруженным, как в военное время. И евнух передал приказ визирю, который тотчас же созвал военачальников и именитых людей и выстроил их в боевом порядке во главе войска.
Вот все, что было с ними.
Что касается царя, то он еще некоторое время оставался с молодым царевичем и беседовал с ним, так как ему понравились его разумные речи, его достойное обращение, красота, притом же он не хотел оставлять его одного с дочерью. Как только рассвело, он вернулся во дворец, сел на трон и приказал своим невольникам приготовить для царевича лучшую лошадь из царской конюшни, роскошно оседлать ее и покрыть великолепной попоной.
Но царевич объявил:
— Я сяду на лошадь только тогда, когда приду и стану перед войском.
Царь ответил:
— Пусть будет сделано по твоему желанию!
И оба вышли и направились к мейдану[30], где были выстроены в боевом порядке войска, так что царевич мог судить и о численности, и о качестве этого войска.
И царь обратился к воинам своим:
— Гей! Воины! Этот молодой человек пришел ко мне и просил у меня руки моей дочери. И я поистине никогда не видел более красивого человека и более отважного всадника. Впрочем, он сам уверяет, что может один победить вас всех и обратить в бегство; и хотя бы вы были во сто тысяч раз многочисленнее, он считает вас за ничто и полагает, что все равно останется победителем. Поэтому, когда он нападет на вас, подхватите его на свои копья и мечи — это научит его и покажет ему, чего стоит вмешательство в такие важные дела.
Потом царь обратился к молодому человеку:
— Смелей, сын мой! И покажи нам свою доблесть!
Но царевич ответил:
— О царь, ты не выказываешь по отношению ко мне ни справедливости, ни беспристрастия! Как же ты хочешь, чтобы я боролся с ними со всеми, когда я пеший, а они конные?!
Царь же сказал:
— Я предлагал тебе сесть на лошадь, но ты отказался! Если хочешь, ты и теперь можешь взять из моих лошадей ту, которая придется тебе по вкусу.
Но царевич сказал:
— Ни одна из твоих лошадей мне не нравится, я сяду только на ту, которая привезла меня в твой город.
Царь спросил:
— А где же твоя лошадь?
Царевич ответил ему:
— Она над твоим дворцом.
Тогда царь спросил:
— Как это над моим дворцом?
Царевич ответил:
— На крыше дворца твоего.
При этих словах царь внимательно посмотрел на него и воскликнул:
— О сумасброд! Вот вернейшее доказательство твоего безумия! Разве лошадь может очутиться на крыше?! Впрочем, мы сейчас увидим, лжешь ты или говоришь правду!
Потом, обратясь к своему военачальнику, он сказал:
— Беги во дворец и возвратись сказать мне, что ты там видел. И принеси мне все, что найдешь на крыше.
Народ же изумлялся словам молодого царевича; и все спрашивали:
— Каким же образом лошадь может спуститься с крыши?! Поистине, мы никогда во всю свою жизнь не слыхивали ничего подобного!
Между тем посланный царя приехал во дворец и, взойдя на крышу, нашел там коня, показавшегося ему необыкновенно красивым, но, подойдя поближе и рассмотрев его, он увидел, что конь сделан из дерева и слоновой кости. Тогда посланный и все, кто его сопровождали, поняли, в чем дело, рассмеялись и стали говорить друг другу…
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
А увидев, в чем дело, рассмеялись и стали говорить друг другу:
— Клянусь Аллахом! Не это ли конь, о котором говорил тот юноша? Несомненно, юношу следует считать сумасшедшим. Впрочем, нужно посмотреть, что во всем этом может быть верного. Ведь, может быть, это дело важнее, чем думают, а молодой человек действительно может оказаться человеком высокого звания и необыкновенных достоинств!
И, выражая такие мнения, они подняли деревянного коня и принесли его царю, между тем как все столпились вокруг, смотрели и изумлялись красоте, статности коня и богатству седла и сбруи. И сам царь много любовался и бесконечно восхищался всем этим; а потом спросил у Камара аль-Акмара:
— О молодой человек, так это твоя лошадь?
Царевич отвечал:
— Да, о царь! Это мой конь, и ты скоро увидишь, какие дивные вещи он тебе покажет.
Царь сказал:
— Так сядь на него!
Царевич ответил:
— Я сяду только тогда, когда все эти люди и воины перестанут толпиться вокруг него.
Тогда царь велел всем отдалиться на расстояние полета стрелы. А молодой царевич сказал:
— О царь, смотри хорошенько! Я вскочу на коня и галопом помчусь на твои войска, которые рассею направо и налево; и я вселю страх и ужас в сердца твоих воинов!
Царь же ответил:
— Делай теперь что хочешь, но, главное, не щади их, потому что они не будут щадить тебя.
И Камар аль-Акмар слегка оперся рукою о шею коня и одним прыжком вскочил в седло.
Со своей стороны, встревоженное войско выстроилось немного поодаль в тесные и шумные ряды; и воины говорили между собою:
— Когда этот юноша подъедет к нашим рядам, мы наколем его на наши пики и примем на лезвия мечей наших.
Но другие говорили:
— О Аллах! Какая жалость! Хватит ли у нас духу убить такого прекрасного юношу, такого нежного, изящного и привлекательного?!
А третьи говорили:
— О Аллах! Надо быть глупцами, чтобы верить, что легко будет нам справиться с этим молодым человеком. Нет сомнения, что если он пошел на такое дело, то только потому, что уверен в успехе. Как бы там ни было, все это доказывает его крепость, его доблесть, неустрашимость его души и сердца!
Камар аль-Акмар же, утвердившись в седле, повернул гвоздик, поднимавший коня, в то время как глаза всех были устремлены на него.
И тотчас же конь заволновался, забился, запыхтел, затоптал на одном месте, закачался, стал наклоняться вперед, назад и загарце-вал красивее самых выдрессированных лошадей царей и султанов. И вдруг бока его затрепетали, раздулись — и быстрее стрелы взвился он в воздух и полетел со своим всадником по прямой линии вверх, к небу.