Без друга сердца счастья не дано —
Тогда вдвойне лишь ценно нам оно!
Тому почету больше суждено,
Кто говорить научится красно!
Когда водонос увидел Живое Серебро, то ударил в честь его в свои медные чашки и запел:
О путник, погляди! Вот чистая вода,
Прекрасная на вкус и свежая всегда!
Как петушиный глаз блестящая вода,
Прозрачна, как хрусталь, взгляните, господа!
Отрада жарких уст, прохладна и чиста!
Сверкающий бриллиант! Вода, вода, вода!
Потом он спросил:
— Господин мой, не выпьешь ли чашечку?
Живое Серебро ответил:
— Давай!
И водонос налил воды в чашку, предварительно выполоскав ее, и предложил ее Али, говоря:
— Прелесть что такое!
Но, взяв чашку, Али посмотрел на нее с минуту; помахал ею и выплеснул воду наземь, говоря:
— Налей другую!
Тогда обиженный водонос смерил его взглядом и воскликнул:
— Клянусь Аллахом, что же нашел ты в этой воде, которая светлее петушиного глаза, и зачем проливаешь ее на землю?
Тот ответил:
— Я так хочу! Налей мне другую!
И в другой раз налил воды в чашку водонос и благоговейно поднес ее Али Живое Серебро, который взял и опять выплеснул, говоря:
— Налей другую!
Водонос же воскликнул:
— Йа сиди[49], если ты не хочешь пить, не мешай мне продолжать путь мой!
И подал он ему чашку в третий раз. Но на этот раз Живое Серебро выпил чашку залпом и отдал водоносу, положив в нее в качестве платы золотой динарий. Но водонос нисколько не обрадовался такому подарку, смерил глазами Живое Серебро и сказал ему насмешливо:
— Счастливо оставаться, господин, счастливо оставаться! Мелкие людишки — одно, а важные господа — совсем другое!
При этих словах Али Живое Серебро, которому не много нужно было для того, чтобы прийти в бешенство, схватил водоноса за платье, наградил его несколькими здоровыми тумаками, встряхнул его и его мех с водою, притиснул к фонтану, находившемуся на Красной улице, и закричал:
— Ах ты, сын сводни! По-твоему, золотого динария мало за три чашки воды?! А?! Мало?! Да весь твой мех не стоит трех серебряных монет, а воды, которую я выпил и выплеснул, не набралось бы и на одну кружку!
Водонос ответил:
— Это верно, господин мой!
А Живое Серебро сказал:
— Так зачем же ты так сказал мне? Разве ты когда-нибудь видел человека более щедрого?
Водонос ответил:
— Да, клянусь Аллахом! Я встретил в моей жизни человека более щедрого! До тех пор, пока женщины будут вынашивать и рожать детей, всегда найдутся на земле люди с великодушными сердцами!
Живое Серебро спросил:
— Не можешь ли сказать, кто же этот человек, оказавшийся щедрее меня?
Водонос же ответил:
— Прежде всего оставь меня в покое и садись вон там, на ступеньку фонтана, тогда я расскажу тебе о своем приключении, которое чрезвычайно удивит тебя.
После этого Али Живое Серебро отпустил водоноса; оба они сели на одну из мраморных ступеней фонтана, положили возле себя мех с водой, и водонос стал рассказывать…
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Когда Али Живое Серебро отпустил водоноса, оба они сели на одну из мраморных ступеней фонтана и положили возле себя мех с водой, водонос стал рассказывать:
— Знай, о великодушный господин, что отец мой был шейхом корпорации водоносов в Каире, не тех водоносов, которые продают воду оптом в дома, а тех, которые, подобно мне, продают ее каждому желающему напиться, разнося по улицам на спине.
Когда отец мой умер, он оставил мне в наследство пять верблюдов, мула, лавочку и дом. Этого было более чем достаточно для счастья человека моего положения. Но, о господин мой, бедняк никогда не бывает доволен; а в тот день, когда случится ему быть довольным, он умирает. Вот и я подумал: «Увеличу свое наследство торговыми делами». И тотчас же пошел я к людям, которые дали мне в долг товаров. Я навьючил эти товары на моих верблюдов и на мула и поехал торговать в Хиджаз во время меккского паломничества. Но, о господин мой, бедняк никогда не богатеет; а если разбогатеет, то умирает. Я торговал так несчастливо, что еще до окончания паломничества потерял все, что имел, и вынужден был продать верблюдов и мула для удовлетворения самых насущных нужд. И сказал я себе: «Если ты вернешься в Каир, заимодавцы твои схватят тебя и бросят в тюрьму». И присоединился я к каравану, шедшему в Сирию, побывал в Дамаске и в Халебе и оттуда отправился в Багдад. По прибытии в Багдад я спросил, где живет начальник корпорации водоносов, и пошел к нему. Как добрый мусульманин, я начал с того, что прочел ему первую главу Корана и пожелал ему мира. Тогда он расспросил меня о моем ремесле, и я рассказал ему обо всем случившемся со мной. Он же, не медля ни минуты, дал мне камзол, мех и две чашки, чтобы я мог зарабатывать себе хлеб. И вышел я однажды утром на путь Аллаха, закинув на спину мех, и стал обходить различные кварталы города, кричать и распевать, как делают водоносы в Каире. Но, господин мой, бедняк остается бедняком, потому что такова его судьба.
Скоро заметил я, как велика разница между багдадскими и каирскими жителями.
В Багдаде, о господин мой, люди совсем не чувствуют жажды, а те, которым случайно захочется пить, ничего не хотят платить. И это потому, что вода принадлежит Аллаху. Я увидел, как невыгодно мое ремесло, уже из ответов первых прохожих, которым я, распевая, предлагал воду. Действительно, когда я протянул чашку одному из них, он, ответил мне: «Разве ты уже накормил меня, что предлагаешь пить?!»
Я продолжал тогда путь свой, удивляясь такому обращению, не обещавшему ничего доброго, и подал чашку другому, но этот сказал мне: «Аллах заплатит тебе. Иди своей дорогой, о водонос».
Я не хотел терять мужества и продолжал бродить по базарам, останавливаясь у многолюдных лавок, но никто не позвал меня и не соблазнился моими предложениями и звоном моих медных чашек. И так до самого полудня не заработал я даже на лепешку и огурец. Да, господин мой, судьбе угодно, чтобы бедняк ощущал по временам голод. Но голод, о господин мой, не так тягостен, как унижение. И богатому приходится испытывать многие унижения, и переносит он их не так легко, как бедняк, которому нечего выигрывать и нечего терять. Так вот я обиделся на тебя за твой гнев, но не ради себя, а из-за воды, которая есть превосходный дар Аллаха. Что же до тебя, о господин мой, твой гнев твой на меня происходит от причин, касающихся лично тебя.
Итак, видя, что пребывание мое в Багдаде начинается так неудачно, я подумал в душе своей: «Лучше было бы для тебя, бедняга, умереть на родине, хотя бы и в тюрьме, нежели жить среди людей, не любящих воду». И в то время как я предавался таким тяжелым мыслям, на базаре все вдруг засуетились, столпились и бросились куда-то. А так как ремесло мое требует, чтобы я был всегда там, где толпится много народу, то и я побежал со всех ног с мехом на спине, и бежал я за толпой. И увидел я великолепное шествие, состоявшее из людей, шедших по два в ряд; они несли длинные палки, на них были шапки, украшенные жемчугом, прекрасные шелковые бурнусы, а сбоку висели роскошно отделанные инкрустациями мечи. А во главе их ехал всадник; вид его был ужасен, и все кланялись ему до земли. Тогда я спросил:
— Для кого это шествие? Кто этот всадник?
Мне ответили:
— Сейчас видно и по твоему говору, и по твоему невежеству, что ты не багдадский житель. Это шествие мукаддема Ахмеда Коросты, начальника стражи, правой руки халифа, охраняющего порядок в городе. А на лошади едет он сам. Он в большом почете, получает жалованье по тысяче динариев в месяц — ровно столько, сколько получает и товарищ его Гассан Чума, левая рука халифа. Они только что вышли из дивана и отправляются на полуденную трапезу.
Тогда, о господин мой, я принялся кричать нараспев по египетскому обычаю, совершенно так, как и ты сейчас меня слышал, сопровождая это пение ритмическим звоном моих чашек. И я так старался, что мукаддем Ахмед услышал, заметил меня и, подъехав ко мне, сказал:
— О брат-египтянин, узнаю тебя по твоему пению. Дай мне чашку твоей воды! — И, взяв у меня чашку, он махнул ей и выплеснул воду наземь, а потом снова велел налить и вторично выплеснул совершенно так, как сделал и ты, господин, а третью выпил залпом.
Потом он закричал громким голосом:
— Да здравствует Каир и его жители, о водонос, брат мой! Зачем пришел ты в этот город, где водоносов не ценят и где им не платят?
Я же рассказал ему о себе, дав понять, что у меня долги и что я убежал именно по этой причине и потому, что нахожусь в нужде. Тогда он закричал:
— Так будь же дорогим гостем в Багдаде!
И дал он мне пять золотых динариев и, обращаясь к людям своего конвоя, сказал им:
— Ради самого Аллаха, поручаю этого земляка моего вашей щедрости!
И тотчас же каждый из конвойных попросил у меня чашку воды и, выпив ее, положил в нее золотой динарий. В конце концов в медной коробочке, висящей у меня на поясе, скопилось более ста золотых динариев. Затем мукаддем Ахмед Короста сказал мне:
— Во все время твоего пребывания в Багдаде такова будет плата тебе каждый раз, как ты дашь нам напиться!
Таким образом в течение нескольких дней моя медная коробочка наполнялась несколько раз; сосчитав же динарии, я увидел, что их было более тысячи. Тогда я подумал в душе своей: «Теперь настала пора вернуться на родину, о водонос, потому что как бы ни было хорошо в чужих краях, а на родине еще лучше. К тому же у тебя долги и их следует уплатить».
И направился я к дивану, где меня уже знали и обходились с большой почтительностью; и вошел я проститься с моим благодетелем, которому прочитал такие стихи…