яев здесь столько, сколько там гусей и жаб.
Али Живое Серебро сказал на это:
— О старшой, так неужели я приехал в Багдад для того, чтобы меня, как девственницу, заперли в четырех стенах?
Но Ахмед посоветовал ему иметь терпение и ушел в диван во главе своих стражей. Али же…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Но Ахмед посоветовал ему иметь терпение и ушел в диван во главе своих стражей. Али же имел терпение никуда не выходить из дома своего друга три дня. Но на четвертый день он почувствовал, что у него сжимается сердце и суживается грудь, и спросил Ахмеда, не настало ли для него время начинать подвиги, которые должны прославить его и заслужить ему милости халифа?
Ахмед ответил ему:
— Всему свое время, сын мой. Предоставь мне заботу о тебе, я подготовлю халифа в твою пользу даже ранее, чем ты совершишь свои подвиги.
Но как только Ахмед Короста вышел, Живое Серебро уже не мог оставаться на месте и сказал себе: «Просто пойду немного подышать воздухом и успокою свое сердце».
И вышел он из дома и стал бродить по улицам Багдада, переходя с одного места на другое и заходя по временам то к пирожнику, то в съестную лавку, чтобы перекусить чего-нибудь. Вдруг видит — целое шествие: сорок негров, одетых в красный шелк, в высоких белых поярковых[51] шляпах и вооруженных большими стальными ножами. Они шли по два в ряд в строгом порядке; а за ними на роскошно убранном муле, в золотом шлеме, с серебряным голубем на шлеме, вся покрытая стальным панцирем сидела во всей славе и великолепии начальница голубиной почты Далила Пройдоха.
Она только что вышла из дивана и возвращалась в хан. Но когда она проезжала мимо Али Живое Серебро, которого она не знала и который ее не знал, ее поразила красота, молодость, стройность стана, изящество и приятность всей наружности его, а в особенности какое-то сходство выражения глаз со взглядом врага ее, самого Ахмеда Коросты. И тотчас же сказала она что-то одному из своих негров, который и отправился расспрашивать потихоньку о молодом красавце у базарных торговцев, но никто из них не знал ни имени его, ни звания. Поэтому, когда Далила вернулась во флигель хана, она позвала дочь свою Зейнаб и велела ей принести столик с волшебным песком для угадывания тайн, и потом она сказала:
— Дочь моя, я только что встретила на базаре такого красивого молодого человека, что сама красота признала бы его своим любимцем. Но, о дочь моя, взгляд его удивительно напоминает нашего врага, Ахмеда Коросту. И я очень опасаюсь, что этот никому не известный на базаре чужестранец приехал в Багдад для того, чтобы сыграть с нами какую-то скверную шутку. Вот почему я и хочу посоветоваться, что нам делать с ним, с волшебным столиком.
С этими словами она встряхнула песок по каббалистическому способу, бормоча таинственные слова и читая справа налево еврейские строчки; потом она составила сочетание алгебраических и алхимических знаков и, обратившись к дочери, сказала:
— О дочь моя, этого красивого молодого человека зовут Али Живое Серебро, и он из Каира. Он друг нашего врага Ахмеда Коросты, который призвал его в Багдад для того, чтобы сыграть с нами какую-то скверную шутку и отомстить за ту, которую ты сама сыграла, напоив его пьяным и отобрав одежды у него и у его сорока стражей. К тому же и живет он у Ахмеда Коросты.
Но дочь ее Зейнаб ответила ей:
— Да кто же сам-то он?! Ты придаешь слишком много значение этому безбородому юноше!
Мать же возразила:
— Столик с песком открыл мне сейчас, сверх того, что в счастье повезет этому юноше больше, чем тебе и мне.
Та же сказала:
— Посмотрим, о мать моя! — и тотчас же нарядилась в лучшее платье свое, подвела глаза черной краской, чтобы придать бархатистость взгляду, насурмила брови надушенной лапкой и вышла, чтобы где-нибудь встретиться с тем молодым человеком.
Медленными шагами прохаживалась она по багдадским базарам, покачивая бедрами, играя глазами под легким покрывалом, бросая смертоносные для сердец взгляды, расточая одним улыбки, а другим — молчаливые посулы, кокетливые ужимки, задорные выходки, ответы взглядами, вопросы бровями, удары насмерть ресницами, возбуждая внимание звоном браслетов, музыкой погремушек и зажигая внутренности у всех, пока не встретила у выставки одного торговца кенафой — самого Али Живое Серебро, которого сейчас узнала по красоте его. Тогда она подошла к нему и как будто нечаянно так толкнула его плечом, что он пошатнулся; она же притворилась обиженной, что толкнули ее, и сказала ему:
— Да здравствуют слепцы, о зрячий!
На такие слова Али Живое Серебро только улыбнулся, посмотрел на красавицу, взгляд которой уже насквозь пронзил его, и сказал:
— О, как ты хороша, свет очей моих! Кому же принадлежишь ты?
Она наполовину закрыла свои великолепные глаза под прозрачным покрывалом и ответила:
— Каждому похожему на тебя прекрасному существу!
Живое Серебро спросил:
— Замужем ты или девица?
Она ответила:
— Замужем, на твое счастье.
Он сказал:
— Так у тебя или у меня?
Она сказала:
— Лучше у меня. Знай, что я замужем за купцом и дочь купца. Сегодня я в первый раз могу наконец выйти из дома, так как муж мой только что уехал на целую неделю. Я же, как только он уехал, захотела повеселиться и приказала своей служанке приготовить мне вкусные блюда. Но поскольку самые вкусные блюда могут доставить удовольствие только в обществе друзей, то я и вышла из дома поискать человека, такого красивого и воспитанного, как ты, чтобы разделить с ним мой покой и провести с ним ночь. И я увидела тебя, и любовь к тебе вошла ко мне в сердце. Не удостоишь ли порадовать душу мою, облегчить сердце мое и принять угощение у меня в доме.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
И прими угощение у меня в доме.
Он же ответил:
— Когда приглашают, нельзя отказывать!
Тогда она пошла впереди, а он следовал за нею из улицы в улицу на некотором расстоянии.
Но, в то время как Али шел так за нею, он подумал: «Йа Али, какую неосторожность делаешь ты в чужом городе, куда только что прибыл. Кто знает, может случиться, что ее муж нападет на тебя во время сна и отомстит и жестоко изуродует. И мудрец сказал: «Того, кто предается блуду в чужом крае, куда пришел, покарает Великий Гостеприимец». Благоразумнее было бы вежливо извиниться перед нею, сказав несколько ласковых слов».
И, воспользовавшись тем, что они проходили по уединенному месту, он подошел к ней и сказал:
— О молодуха, возьми себе этот динар, и отложим наше свидание до другого дня.
Она же ответила:
— Клянусь именем Высочайшего! Ты непременно должен быть моим гостем сегодня, потому что сегодня я нахожусь в прекраснейшем расположении духа!
Тогда он пошел за ней, и пришли они к большому дому, двери которого были заперты большим деревянным замком. Молодая женщина сделала вид, как будто ищет в кармане ключ, и, не найдя его, воскликнула с отчаянием:
— Я потеряла ключ! Как же мы войдем теперь?
Потом она задумалась, как будто ища решения, и сказала:
— Отворяй ты.
Он же возразил:
— Как могу я отворить, когда нет у меня ни ключа, ни отмычки? Не могу же я выломать дверь?!
Вместо всякого ответа она взглянула на него раза два таким взглядом, который растопил ему сердце, и прибавила:
— Тебе стоит лишь притронуться к замку, и дверь отворится.
И Живое Серебро положил руку на замок, а Зейнаб поспешила пробормотать имя матери Мусы[52] — и тотчас же замок отомкнулся и двери отворились. Они вошли в залу, наполненную прекрасным оружием и затянутую красивыми коврами, на которые она пригласила его сесть. Сейчас же постелила она скатерть и, сев рядом с ним, принялась есть и сама вкладывала ему в рот куски, потом пила с ним и веселилась, не позволяя ему, однако, никаких вольностей — ни поцелуя, ни щипка, ни укуса; и каждый раз, как он наклонялся к ней, чтобы поцеловать, она проворно прикладывала руку между своею щекой и губами молодого человека, и ему приходилось целовать только руку. На все его просьбы она отвечала:
— Полное наслаждение возможно только ночью.
Так и покончили они с трапезой; потом встали, чтобы вымыть руки, и вышли во двор к колодцу. Зейнаб захотела сама справиться с веревкой и подъемным механизмом и вытащить ведро из колодца, но вдруг она закричала, наклонилась к закраине колодца, стала бить себя в грудь, ломать руки, предаваясь крайнему отчаянью.
И Живое Серебро спросил:
— Что же с тобою, о око мое?
Она ответила:
— Мое кольцо с рубинами было слишком широко на пальце, оно соскользнуло и упало в колодец. Муж купил мне его вчера за пятьсот динаров. Я же, видя, что оно слишком широко, подклеила кусочек воска. Но все это было напрасно, оно все-таки упало. — Потом она прибавила: — Я сейчас разденусь, спущусь в колодец, который неглубок, и буду искать кольцо свое. Отвернись к стене, чтобы я могла снять одежду.
Но Живое Серебро ответил:
— Стыд мне, о госпожа моя, если я допущу тебя спускаться в колодец! Я один спущусь и буду искать в воде твое кольцо.
И тотчас же сбросил он с себя платье, ухватился обеими руками за веревку из пальмового волокна и вместе с ведром спустился в глубину колодца. Когда же добрался он до воды, то выпустил веревку и нырнул за кольцом; вода, черная и холодная в темноте, доходила ему до плеч.
И в ту же минуту Зейнаб Плутовка проворно вытащила ведро, крикнула:
— Можешь теперь звать на помощь друга своего Ахмеда Коросту! — и поспешила уйти, захватив вещи Живого Серебра. Затем, не заперев даже за собой дверь, она вернулась к матери.