Тогда, подумав с минуту, Живое Серебро сказал:
— Клянусь Аллахом, о старшой, если и на этот раз я не принесу тебе кошелек, то перестану быть достойным своего имени!
И тотчас же побежал он кратчайшей дорогой к дому Зораика и пришел туда раньше хозяина, вошел с крыши соседнего дома и прежде всего проник в залу, где спала негритянка с ребенком, над которым на другой день должны были совершить обрезание. Он бросился к негритянке, связал ей руки, ноги и заткнул рот; потом взял ребенка, также заткнул ему рот, положил его в корзину, наполненную еще теплыми пирожками, приготовленными к завтрашнему пиру, и сел у окна в ожидании хозяина, который не замедлил явиться и постучать в дверь.
Тогда Али Живое Серебро, подражая голосу и говору негритянки, спросил:
— Это ты, йа сиди?
Он ответил:
— Да, это я!
Али спросил:
— А принес ты кошелек?
Он ответил:
— Вот он.
А Живое Серебро ему:
— Не вижу его в темноте. И тогда только отворю дверь, когда сосчитаю деньги. Я спущу тебе в окно корзинку, а ты положи в нее кошелек. А потом я отворю дверь.
Затем Живое Серебро спустил в окно корзинку, куда Зораик положил кошелек, а он поспешил поднять наверх корзинку. Взяв кошелек, мальчика и корзину с пирожками, он убежал тем же путем, которым пришел, явился к Ахмеду Коросте и торжественно вручил наконец Гассану Чуме свою тройную добычу. Увидав все это, Гассан много хвалил его и очень гордился им; и затем все принялись есть праздничные пирожки, на все лады насмехаясь над Зораиком.
Зораик же долго ждал на улице, чтобы его жена-негритянка отворила ему дверь, но негритянка не приходила, и наконец, потеряв терпение, он принялся так сильно и часто стучать, что разбудил всех соседей и всех собак в своем квартале. Но никто не отворял. Тогда он выломал дверь, взбешенный, поднялся к жене и увидел то, что увидел.
Когда, освободив ее, он узнал о том, что случилось, то стал сильно бить себя по лицу и рвать на себе бороду, и затем он побежал в таком виде к Ахмеду Коросте. Настало уже утро, и все встали. Верблюжья Спина отворил дверь и ввел в приемную залу расстроенного Зораика. Его встретили громким и звонким хохотом. Тогда он обратился к Али Живое Серебро и сказал ему:
— Клянусь Аллахом, йа Али, что касается кошелька, то ты выиграл его! Но отдай мне мое дитя!
А Гассан Чума ответил:
— Знай, Зораик, что Али Живое Серебро готов отдать тебе твоего ребенка и даже твой кошелек, если ты согласишься выдать за него замуж дочь сестры твоей Далилы, молодую Зейнаб, которую он любит!
Зораик ответил:
— А с каких это пор ставят условие отцу, прося у него в замужество дочь? Пусть отдадут мне прежде ребенка и кошелек, а потом мы поговорим и о деле!
Гассан сделал знак, и Али тотчас же возвратил Зораику ребенка и кошелек. Потом Гассан спросил:
— Когда же свадьба?
Зораик же улыбнулся и ответил:
— Погодите, погодите! Неужели, йа Али, ты думаешь, что я могу располагать Зейнаб, как бараном или жареной рыбой? Я не могу дать согласия до тех пор, пока ты не принесешь ей приданое, которое она требует.
Живое Серебро отвечал:
— Я готов дать ей приданое, которое она требует. В чем же оно должно заключаться?
Зораик сказал:
— Знай, что она дала клятву принадлежать только тому, кто принесет ей в качестве свадебного подарка затканное золотом платье молодой Камарии, дочери еврея Азарии, а также ее золотой венец, золотой пояс и золотую туфлю.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Своею клятвой она зареклась принадлежать только тому, кто принесет ей свадебный подарок — затканное золотом платье молодой Камарии, дочери еврея Азарии, а также ее золотой венец, золотой пояс и золотую туфлю.
Тогда Али Живое Серебро воскликнул:
— Если только это требуется, то пусть лишусь я навсегда права на брак с Зейнаб, если сегодня же вечером не принесу ей все эти вещи!
При этих словах Гассан Чума сказал ему:
— Горе тебе, йа Али! Какую клятву дал ты! Ты обрекаешь себя на смерть! Разве тебе неизвестно, что Азария — коварный волшебник, злобный негодяй?! Под его началом все джинны и иф-риты. Он живет за городом во дворце, построенном из золотых и серебряных кирпичей. Но этот дворец бывает видимым лишь тогда, когда в нем находится сам волшебник, и исчезает, когда его владелец уезжает в город по своим ростовщичьим делам. Каждый вечер, возвращаясь домой, еврей становится у окна, показывает на золотом подносе платье своей дочери и кричит: «О вы все, искуснейшие воры и мошенники Ирака, Персии и Аравии! Приходите, если сможете, похитить платье дочери моей Камарии! За того, кто сумеет похитить ее платье, я и выдам Камарию!» Но, йа Али, самые тонкие из наших плутов и самые ловкие из наших воров до сих пор не могли этого сделать, а поплатились только сами, так как знаменитый волшебник превратил смельчаков или в мулов, или в медведей, или в обезьян. Поэтому советую тебе отказаться от этого дела и остаться с нами.
Но Али воскликнул:
— Какой стыд падет на меня, если я откажусь от любви нежной Зейнаб из-за всех этих трудностей! Клянусь Аллахом! Я принесу золотое платье и надену его на Зейнаб в первую брачную ночь, и золотой венец надену на ее голову, и золотым поясом опояшу ее дивный стан, и золотую туфлю надену на ее ножку!
И, не медля ни минуты, он отправился разыскивать лавку еврея — волшебника и ростовщика — Азарии.
Когда Али пришел на базар, где сидели менялы, он спросил о лавке ростовщика, и ему показали еврея, который как раз в эту минуту взвешивал золото на своих весах и ссыпал его в мешки, навьюченные на привязанного к дверям мула. Он был очень безобразен и отвратителен на вид, и Али немного смутился. Однако он подождал, пока тот управится с мешками, запрет лавку и сядет на мула. Когда он поехал, Али незаметно последовал за ним. Таким образом дошел он, следуя за ним, до городских ворот и вышел из города.
Али уже начинал спрашивать себя, долго ли ему придется идти, как вдруг увидел, что еврей вытащил из кармана своего плаща мешок, погрузил в него руку, вынул из него горсть песка и, подув на него, подбросил его в воздух. И сейчас же появился великолепный дворец из золотых и серебряных кирпичей, с обширным алебастровым портиком и мраморной лестницей, по которой проехал еврей на своем муле и исчез. Но несколько минут спустя он появился у окна с золотым подносом, на котором лежали роскошное, затканное золотом платье, золотой венец, золотой пояс и золотая туфля; и закричал он:
— О вы все, воры и мошенники Ирака, Персии и Аравии, идите и попытайтесь завладеть всем этим, тогда за того, кому удастся это, я выдам дочь мою Камарию!
Увидев и услышав все это, Живое Серебро, как человек рассудительный, сказал себе: «Пожалуй, умнее всего было бы пойти к этому проклятому иудею и попросить у него добром это платье, объяснив мое дело с Зораиком».
И он поднял палец и закричал волшебнику:
— Я Али Живое Серебро, первый из молодцов Ахмеда, мукад-дема нашего халифа, желаю поговорить с тобою!
А еврей ответил ему:
— Можешь подняться ко мне.
Когда же Али пришел к нему, он спросил:
— Что тебе нужно?
Али же рассказал ему о себе и сказал:
— Так вот, мне нужно это золотое платье и прочие вещи, чтобы отнести их Зейнаб, дочери Далилы.
Услышав такие слова, еврей засмеялся, показывая страшнейшие зубы, взял столик с волшебным песком и стал гадать, а потом сказал Али:
— Послушай, если жизнь тебе дорога, последуй моему совету. Откажись от своего намерения. Люди, которые заставили тебя пойти на это, хотели только погубить тебя, как погублены были все, кто пытался сделать это. Впрочем, если бы песок не сказал мне сейчас, что твое счастье превышает мое собственное, я не замедлил бы перерезать тебе горло.
Но Али, которого воспламенили и подстегнули эти слова, быстро вынул меч и, направив его к груди еврея, закричал ему:
— Если ты сейчас же не отдашь мне эти вещи, если, сверх того, ты не откажешься от своей ереси и не сделаешься мусульманином, произнеся исповедание веры, душа твоя расстанется с телом!
Тогда еврей простер руку, как будто собираясь произнести шахаду[61], и сказал:
— Да усохнет твоя правая рука!
И тотчас же правая рука Али, та, в которой он держал меч, усохла, и меч упал наземь. Но Али поднял его левой рукой и стал грозить волшебнику; волшебник же сказал:
— Да усохнет твоя левая рука!
И грозившая левая рука Али усохла, и меч упал наземь. Тогда, придя в крайнее бешенство, Али поднял ногу и хотел проткнуть живот еврея; еврей же сказал:
— О правая нога, усохни!
И поднятая нога Али усохла, и он остался стоять на одной ноге, на левой.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
И Али остался стоять на одной ноге, на левой. И как он ни старался пошевелить своими отказавшимися служить членами, они не двигались, а сам он терял равновесие и то падал, то поднимался, пока не дошел до полного изнурения.
А волшебник сказал ему:
— Отказался ли ты от своего намерения?
Али же ответил:
— Мне непременно нужно получить вещи твоей дочери!
Тогда еврей сказал ему:
— А, ты все еще хочешь получить вещи?! Хорошо, я сейчас заставлю тебя их нести! — И взял он чашку с водою, обрызгал этою водою Али и закричал: — Будь ослом!
И тотчас же Али превратился в осла с ослиной мордой, только что подкованными копытами и громадными ушами. И принялся он сейчас же реветь по-ослиному, поднимая нос и хвост. А еврей произнес над ним несколько слов, чтобы окончательно овладеть им, и заставил его спуститься с лестницы на задних ногах. Когда же он очутился во дворе, еврей очертил вокруг него волшебный круг — и тотчас же выросла стена, и образовалось довольно узкое пространство, из которого он не мог вырваться.