мя, пользуясь всей душою всем, что нравилось мне, и наслаждаясь дивными яствами и драгоценными напитками.
Таково было мое первое путешествие.
Но завтра, если будет угодно Аллаху, я расскажу вам, о гости мои, о втором из семи путешествий моих, которое еще необычайнее первого.
И Синдбад-мореход обратился к Синдбаду-носильщику и пригласил его отобедать вместе с ним. Он был очень внимателен и любезен со своим гостем, велел дать ему тысячу золотых монет и расстался, пригласив его прийти и на следующий день, говоря:
— Ты будешь радовать меня своею учтивостью, я наслаждаюсь твоим хорошим обхождением.
А Синдбад-носильщик ответил:
— Клянусь головою и глазом моим! Повинуюсь с почтением! И да царит беспрерывная радость в доме твоем, о господин мой!
И вышел он из дома, еще раз поблагодарив хозяина, и взял он только что полученный подарок и вернулся к себе, безмерно удивляясь, и всю ночь думал о том, что только что слышал и испытал. На другой день рано утром он поспешил к Синдбаду-мореходу…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
И носильщик поспешил к Синдбаду-мореходу, который приветливо встретил его и сказал:
— Да будет дружба спутницей твоею! И пусть достаток всегда сопровождает тебя!
Носильщик хотел поцеловать у него руку, но Синдбад не согласился и сказал:
— Да осветит дни твои Аллах и да будут над тобою щедроты Его!
А так как и остальные гости уже собрались, то все сели вокруг скатерти, на которой были расставлены: жареная ягнятина, золотистые цыплята, превосходный фарш разных сортов, а также фисташковое, ореховое и виноградное тесто. И пили они и ели, и услаждался слух их звуками музыкальных инструментов, которые пели под опытными пальцами играющих.
Когда же звуки эти замолкли, Синдбад заговорил среди молчаливых слушателей своих и сказал:
ВТОРОЙ РАССКАЗ СИНДБАДА-МОРЕХОДА, ВТОРОЕ ЕГО ПУТЕШЕСТВИЕ
Я вел поистине счастливейшую жизнь, когда однажды задумал снова пуститься в путь; душе моей захотелось порадоваться на далекие края и острова и посмотреть с любопытством на незнакомые предметы, не упуская, однако, из вида торговлю в различных странах. Я твердо решился и немедленно приступил к выполнению своего плана. Я отправился на базар и за очень значительную сумму денег накупил товаров, пригодных для предполагаемой торговли; свернул я их в прочные тюки и перенес на берег, откуда скоро увидел прекрасное новое судно с хорошими парусами, множеством матросов и со всякого рода приспособлениями. Оно внушало мне доверие, и я сейчас же вместе с другими знакомыми мне купцами, с которыми я не прочь был совершить путешествие, перенес на него свои тюки.
Мы отплыли в тот же день, и плавание было как нельзя более благоприятным. Мы переходили от острова к острову, из одного моря в другое, и так продолжалось дни и ночи, и на каждой стоянке мы шли к местным торговцам, именитым людям, продавцам и покупателям, и продавали, и покупали, и меняли с выгодой для себя. И продолжали мы свое плавание таким образом, пока, руководимые судьбой, не пристали к прекрасному острову, поросшему высокими деревьями, изобилующему плодами, цветами, населенному певчими птицами и орошенному чистыми водами, но не имевшему ни одного человеческого жилища и ни одного жителя.
Капитан согласился на нашу просьбу и решил остановиться здесь на несколько часов, бросив якорь в воду у берега. Мы тотчас же отправились на остров подышать воздухом лугов, осененных деревьями, на которых щебетали птички. Взяв с собою кое-что из съестного, я отправился к ключу с прозрачной водой, сел под густолиственным деревом с необыкновенным удовольствием и принялся за еду, запивая ее прекраснейшею ключевой водою. Легкий ветерок пел вполголоса и приглашал к отдохновению. Я растянулся на траве и задремал среди свежести и ароматного воздуха.
Проснувшись, я заметил, что остался один, никого из спутников моих не было, судно отплыло; по-видимому, никто и не заметил моего отсутствия. Напрасно смотрел я направо, налево, вперед и назад — на всем острове оставался один я. Вдали, в море, удалялся и скоро исчез какой-то парус.
Тогда пришел я в несказанное отчаянье; от скорби и огорчения я почувствовал, что печень моя готова лопнуть. В самом деле, что станется со мною на этом пустынном острове, со мною, оставившим на судне все свои вещи, все свое имущество? Что ждет меня в этой пустыне? И, предаваясь этим горестным мыслям, я воскликнул:
— Всякая надежда потеряна для тебя, Синдбад-мореход. Если в первый раз ты мог спастись благодаря обстоятельствам, вызванным судьбой, не думай, что всегда будет так, ведь и в пословице говорится: «Невозможно использовать горгулетту[35] дважды, ибо она уже разбита».
И заплакал я и застонал, а потом стал кричать во весь голос, пока отчаяние не укрепилось в моем сердце. Тогда я ударил себя по голове обеими руками и воскликнул:
— И нужно же было тебе, несчастный, снова пускаться в далекий путь, когда в Багдаде жилось тебе так привольно! Разве не было у тебя превосходных яств, напитков и роскошной одежды? Чего недоставало тебе для счастья? Разве первое путешествие твое не доставило тебе никакой пользы?
И бросился я на землю, заранее оплакивая смерть свою и говоря:
— Мы все принадлежим Аллаху и должны вернуться к Нему!
В тот день я едва не сошел с ума.
Но так как в конце концов я понял, что все мои жалобы ни к чему не ведут, а раскаяние пришло слишком поздно, то я покорился своей участи. Я встал и, побродив некоторое время без всякой цели, стал бояться неприятной встречи с каким-нибудь диким зверем или с незнакомым врагом. И я влез на вершину дерева, откуда принялся внимательно смотреть во все стороны, но ничего не увидел, кроме неба, земли, моря, деревьев, птиц, песков и скал. Однако, когда я стал всматриваться в какую-то далекую точку на горизонте, мне показалось, что там стоит гигантский белый призрак. Привлеченный любопытством, я слез с дерева, но из опасения стал продвигаться в сторону призрака медленно и с большою осторожностью. Приблизившись к нему, я увидел, что это громадный купол ослепительно-белого цвета, широкий в основании и очень высокий. Я подошел еще ближе и обошел кругом, но нигде не было дверей. Тогда я попытался влезть на него, но он был такой гладкий и скользкий, что я никак не мог удержаться на нем. Тогда я довольствовался тем, что измерил его: я отметил ногой на песке след моего первого шага и обошел кругом, считая шаги. И узнал я, что он имеет не менее ста пятидесяти шагов в окружности.
В то время как я раздумывал о том, как отыскать входные или выходные двери этого купола, я вдруг заметил, что солнце исчезает и что день превращается в темную ночь. Сперва я подумал, что это густое облако, затмившее солнце, хотя это было немыслимо среди лета.
Я поднял голову, чтобы всмотреться в это удивившее меня облако, и увидел громадную птицу с необъятными крыльями. Она летела перед солнцем, совершенно заслоняя его и разливая мрак над островом.
Удивление мое достигло крайних пределов, и я вспомнил, что во времена моей юности рассказывали мне путешественники и моряки о необычайных размеров птице по имени Рух, которая живет на далеком острове и может поднимать слона. И я решил, что птица, которую я увидел, и есть Рух, а белый купол, у которого я стоял, — яйцо этого самого Руха. Но едва успел я сообразить это, как птица опустилась на яйцо, как будто собираясь высиживать его. Она прикрыла его своими необъятными крыльями, поставив ноги на землю, и тотчас же заснула. Блажен Неспящий во веки веков!
Тогда я, лежавший на земле как раз у одной из ее ног, показавшейся мне толще ствола старого дерева, быстро встал, размотал материю своего тюрбана…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Тогда я быстро встал, размотал материю своего тюрбана, сложил ее вдвое и свил из нее толстую веревку. Этою веревкой я крепко обвязал себя вокруг пояса и оба конца ее привязал к одному из когтей птицы, затянув крепчайшим узлом. И я сказал себе: «Громадная птица в конце концов куда-нибудь да полетит и таким путем избавит меня от этой пустыни и принесет куда-нибудь, где живут люди. Во всяком случае, куда бы она ни принесла меня, все будет лучше этого острова, где я единственный обитатель».
Несмотря на мои движения, птица так же мало обращала внимания на мое присутствие, как если бы я был ничтожной мухой или маленьким разгуливающим муравьем.
В таком положении оставался я всю ночь, не смыкая глаз из опасения, что птица улетит и унесет меня сонным. Но она оставалась неподвижной до самого рассвета. Только тогда поднялась она с яйца, издала ужасающий крик и полетела, унося и меня. Она поднималась все выше и выше, и мне казалось, что вот сейчас коснемся мы свода небесного; потом вдруг спустилась с такою быстротой, что я перестал чувствовать собственную тяжесть и вместе с нею опустился на землю.
Она уселась на скалистом месте, а я, не теряя времени, развязал свой тюрбан, испытывая безумный страх, что она снова взлетит и унесет меня раньше, чем успею освободиться от своей привязи. Но мне удалось распутать эту привязь; встряхнувшись и поправив одежду, я поспешил отбежать от птицы как можно дальше и скоро увидел, как она снова взвилась в воздух. На этот раз она держала в когтях что-то длинное и черное — то была неслыханно длинная змея отвратительного вида. Скоро птица исчезла, направляясь к морю.
Взволнованный до крайности всем случившимся со мною, я посмотрел вокруг себя и остолбенел от ужаса. Я находился в широкой и глубокой долине, окруженной со всех сторон такими высокими горами, что, для того чтобы взглянуть на их вершины, я должен был так откинуть голову назад, что тюрбан мой скатился по спине на землю. Кроме того, горы эти были так круты, что нечего было и думать взобраться на них, и я сейчас же понял, что всякая попытка этого рода была бы напрасной.