— Кому принадлежат эти тюки и на чье имя должен я записывать?
Капитан отвечал:
— Владельца этих тюков звали Синдбадом-мореходом. Теперь же запиши их на имя этого бедного пассажира и спроси, как зовут его.
Эти слова капитана изумили меня до крайности, и я воскликнул:
— Да ведь это я Синдбад-мореход!
И, вглядевшись в капитана, я узнал в нем того, которым был забыт во время второго путешествия моего на том острове, где я заснул.
Беспредельно взволновало меня это неожиданное открытие, и я продолжал:
— О капитан, разве ты не узнаешь меня? Это ведь я, Синдбад-мореход, родом из Багдада! Выслушай мою историю! Вспомни, о капитан, что именно я высадился на острове столько-то лет назад и уже более не возвращался. Я заснул у прелестного источника, у которого закусывал, и, когда проснулся, корабль был уже далеко. Впрочем, меня видели многие купцы с алмазной горы, и они могут удостоверить, что я действительно Синдбад-мореход.
Не успел я закончить свои объяснения, как один из купцов, вернувшихся на корабль за товарами, подошел ко мне, внимательно посмотрел на меня и, как только я перестал говорить, всплеснул руками и воскликнул:
— Клянусь именем Аллаха! О вы все, не верившие мне, когда я рассказывал о странном приключении, случившемся со мною на алмазной горе, где, как я говорил вам, я нашел человека с привязанной к нему четвертью бараньей туши, перенесенного из долины на гору птицей, называемой Рух. Ну так вот этот человек! Вот же он! Это и есть Синдбад-мореход, великодушный человек, подаривший мне такие прекрасные алмазы!
И, сказав это, купец обнял меня, как брата, найденного после долгого отсутствия.
Тогда и капитан корабля, вглядевшись в меня, также признал меня за Синдбада-морехода. И обнял он меня как родного сына, поздравил меня со спасением моим и сказал мне:
— Клянусь Аллахом, о господин мой, жизнь твоя необыкновенна, и приключения твои изумительны! Но будь благословен Аллах, дозволивший нам встретиться, а тебе — найти свои товары и имущество!
Затем он приказал отвезти мои товары на берег, для того чтобы я продавал их теперь в свою пользу. Я выручил огромный барыш, вознаградивший меня сверх всякого ожидания за все утраченное мной до сей поры.
И после этого мы покинули остров Сулуада и прибыли в сторону Синд[37], где также продавали и покупали.
В тех далеких морях я видел удивительные вещи и чудеса, которых не могу рассказать во всех подробностях. Между прочими видел я рыбу, похожую на корову, и другую, напоминавшую осла. Видел я также птицу, рождавшуюся из морской пены, и птицу, птенцы которой жили на поверхности моря, никогда не прилетая на землю.
Затем мы продолжали наше плавание и по воле Аллаха прибыли наконец в Басру, где пробыли лишь немного дней, и вернулись в Багдад.
Тогда я отправился на свою улицу, вступил в дом свой, приветствовал родных, друзей, старых товарищей и щедро оделил вдов и сирот. Действительно, я вернулся на родину, более чем когда-либо обогащенный моими последними торговыми делами.
Но завтра, о друзья мои, если на то будет воля Аллаха, я расскажу вам о моем четвертом путешествии, которое еще любопытнее первых трех.
Затем Синдбад-мореход велел отпустить Синдбаду-носильщику сто золотых, как и в предыдущие дни, и пригласил его к себе и на следующий день.
Носильщик не преминул воспользоваться приглашением и на другой день явился слушать то, что начал рассказывать Синдбад-мореход по окончании трапезы.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она продолжила:
— Носильщик явился слушать
ЧЕТВЕРТЫЙ РАССКАЗ СИНДБАДА-МОРЕХОДА, ЧЕТВЕРТОЕ ЕГО ПУТЕШЕСТВИЕ
И Синдбад-мореход сказал:
— Ни радости, ни веселье багдадской жизни, о друзья мои, не в силах были заставить меня отказаться от путешествий. Об усталости же и испытанных мною опасностях я совершенно забыл. И коварная душа моя не замедлила указать мне на все преимущества новых странствований. Не мог я противиться искушению, и однажды, оставив дом и богатства свои, я взял с собою множество ценных товаров, гораздо больше, чем в прежние путешествия, и из Багдада направился в Басру, где сел на корабль вместе с несколькими именитыми купцами, пользовавшимися хорошей славой в тех местах.
Морской путь наш благословением Аллаха был сначала вполне благополучен. Мы переходили от острова к острову и от одного края к другому, продавая, покупая и собирая значительные барыши до того дня, когда капитан, находясь в открытом море, велел бросить якорь и закричал нам:
— Мы пропали, нет нам спасения!
И вдруг страшный порыв ветра поднял на дыбы море, которое бросилось на корабль, изломало его во всех направлениях и унесло всех пассажиров, капитана, матросов и меня самого. Все исчезли в волнах, и я тоже.
По милосердию Аллаха мне попалась под руку корабельная доска, за которую я ухватился руками и ногами и которая носила меня по морю полдня, меня и нескольких других купцов, которым удалось уцепиться за ту же доску.
Мы работали руками и ногами, и в конце концов ветер и течение выбросили нас, полумертвых от холода и страха, на берег острова.
Всю ночь лежали мы в изнеможении неподвижно на берегу. Но на другой день мы уже были в состоянии встать и отправиться вглубь острова, где приметили жилище; мы направились к нему.
Когда же подошли к нему, из двери этого жилища вышла толпа совершенно нагих черных людей, которые, не говоря ни слова, ввели нас в большую залу, где на высоком сиденье сидел царь.
Он приказал нам сесть, и мы сели. Тогда поставили перед нами подносы с яствами, которых мы ни разу в жизни нигде не видали.
Вид этих яств не возбудил во мне аппетита, напротив того, товарищи мои ели с жадностью, чтобы утолить голод, мучивший их со времени нашего кораблекрушения. Воздержность моя спасла мне жизнь.
С первых же проглоченных кусков товарищами моими овладела непомерная алчность, целые часы проходили, а они продолжали поглощать все, что им подавали, причем хрипели и махали руками как безумные.
В то время как они находились в таком состоянии, голые люди принесли сосуд, наполненный какою-то мазью, и принялись натирать ею их тела, что имело необыкновенное действие на их желудки. Я увидел, что желудки моих товарищей постепенно растягивались во все стороны, как бурдюки; и по мере того как они растягивались, постоянно увеличивался их аппетит; я же с ужасом смотрел на них и видел, что им все было мало.
Заметив же это, я продолжал отказываться от этих яств и не позволил натирать себя мазью. Это-то и спасло меня. Дело в том, что голые люди были людоедами и употребляли все эти средства для того, чтобы откормить тех, кто попадался к ним в руки, и придать их мясу нежность и сочность. Царь же был старшим из людоедов. Ему каждый день подавали на жаркое человека, откормленного таким способом; голые же люди не любили жареного и ели человеческое мясо сырым и без всякой приправы.
Сделав это открытие, я беспредельно встревожился по поводу участи моих товарищей и моей собственной, да к тому же заметил, что, по мере того как разрастался их живот, ум у них тяжелел и переставал действовать. В конце концов они совершенно оскотинились от чрезмерного поглощения пищи, уподобились животным, ведомым на бойню, и поручены были пастуху, который и водил их ежедневно пастись на луг.
Что касается меня, то от голода, а также и от страха я превратился в тень, и иссохшее тело мое прилипло к костям. Поэтому жители острова, видя меня таким худым и изможденным, перестали обращать на меня какое бы то ни было внимание, найдя меня, вероятно, недостойным быть поданным царю на жаркое.
Такое отсутствие надзора со стороны черных островитян позволило мне однажды отдалиться от их жилища и направиться в противоположную сторону. По дороге я встретил пастуха, пасшего стадо, состоявшее из моих несчастных товарищей, оглупевших от обжорства. Я поспешил скрыться в высокой траве и бежать от них как можно дальше, до такой степени мучительно и грустно было мне смотреть на них.
Солнце уже село, а я все продолжал идти. Всю ночь шел я не смыкая глаз из страха снова попасть в руки черных людоедов. И весь следующий день шел я, и еще шесть дней подряд, останавливаясь лишь для того, чтобы съесть что-нибудь и быть в состоянии продолжать мой неведомый путь. Ел же я одни травы, и ел ровно столько, сколько нужно, чтобы не умереть с голоду.
На восьмой день утром…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
А утром на восьмой день я добрался до противоположного берега острова и увидел людей, подобных мне самому, белых и в одежде. Они собирали зерна перца с деревьев, которыми изобиловал этот край. Заметив меня, они окружили меня и заговорили со мной на арабском языке, которого уже я давно не слыхал. Они спросили, кто я и откуда.
Я же ответил:
— О добрые люди, я чужестранец и бедный человек.
И рассказал я им, каким подвергался несчастьям и опасностям. Рассказ мой удивил их до крайности, и, поздравив меня с избавлением от людоедов, они предложили мне пищу и питье, оставили меня отдохнуть с часок, а потом увели на свою лодку, чтобы отвезти меня к царю своему, резиденция которого была на другом, соседнем, острове.
На острове, где правил этот царь, был многолюдный город, столица царства, где всего было вдосталь: много базаров и купцов, лавки которых были наполнены ценными товарами, прекрасные улицы, по которым ездили всадники на превосходных лошадях, но без седел и стремян. Поэтому, когда меня представили царю и я исполнил все, что требовалось учтивостью, я выразил ему удивление по поводу того, что здесь ездят без седла. И сказал я ему:
— По какой причине, о господин наш и повелитель, не употребляют здесь седел? Этот предмет так удобен для верховой езды! И кроме того, ездоку удобнее управлять лошадью, сидя на седле!