Но я так боролся со смертью, движимый инстинктом, побуждавшим меня сохранять драгоценную жизнь, что мне удалось всплыть на поверхность моря. По счастью, я мог уцепиться за одну из досок моего исчезнувшего корабля.
В конце концов я успел сесть верхом на эту доску и, работая ногами и руками, а также при помощи попутного ветра добрался до какого-то острова как раз вовремя, чтобы не умереть от изнурения, голода и жажды. Я бросился на песок и пролежал в изнеможении около часа, пока не успокоились и не отдохнули душа и сердце. Потом я отправился осматривать остров.
Мне не пришлось далеко идти, чтобы убедиться, что на этот раз судьба перенесла меня в такой дивный сад, что его можно было сравнить только с райскими садами. Повсюду передо мной висели на деревьях золотистые плоды, протекали светлые ручьи, летали птицы, певшие на тысячу различных голосов, и цвели восхитительные цветы. И ел я эти плоды, и пил я эту воду, и дышал благоуханием этих цветов этих, и все это я находил превосходным.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
О, все это было превосходно! Поэтому я не шел дальше и отдыхал до самого вечера на том же месте.
Но когда стемнело и я почувствовал, что я один на этом острове, среди этих деревьев, тогда, несмотря на красоту и мир всего окружающего, на меня напал жестокий страх; я мог спать только одним глазом, и во сне меня одолевали страшные кошмары среди безмолвия этой пустыни.
Утром я немного успокоился, встал и принялся осматривать местность. Таким образом дошел я до бассейна, в который текла ключевая вода, а на краю бассейна сидел неподвижно почтенный старик, закутанный в плащ из древесных листьев. Я же подумал в душе своей: «Этот старик, вероятно, также пострадал от крушения какого-нибудь судна и раньше меня нашел прибежище на этом острове».
И подошел я к нему и пожелал мира. Он ответил мне тем же, но только знаками, не вымолвив ни слова. Я спросил:
— О почтенный шейх, каким образом попал ты в это место?
Но он и на этот раз ничего не ответил, а только печально покачал головою и сделал рукою знаки, как будто говоря: «Прошу тебя, перенеси меня через ручей, я хочу нарвать плодов на той стороне».
Тогда я подумал: «Это, Синдбад, будет добрым делом».
Я нагнулся и посадил его к себе на плечи, прижав ноги его к своей груди. А он держался руками за мою голову, а ляжками обнимал мою шею. И перенес я его на другую сторону ручья, к тому месту, на которое он мне указал; потом я снова нагнулся и сказал ему:
— Слезай осторожней, почтенный шейх!
Но он и не думал двигаться! Напротив, он еще крепче стиснул мне шею своими ляжками и всеми силами вцепился в мои плечи.
Заметив это, я удивился до крайности и внимательнее посмотрел на его ноги. И они показались мне черными, обросшими шерстью и жесткими, как кожа буйвола, и я испугался. Я попытался освободиться от него, сбросив его на землю; но тогда он так сильно сдавил мне горло, что я был близок к удушению и все потемнело в глазах моих. Я сделал еще попытку, но вслед за тем лишился чувств и упал на землю.
Спустя некоторое время я очнулся, но старик продолжал сидеть у меня на плечах; он только немного раздвинул свои ноги, чтобы дать мне дышать.
Когда же он увидел, что я дышу, он два раза ударил меня по животу, чтобы заставить подняться. Боль принудила меня повиноваться, и я встал, между тем как он сильнее прежнего держался за мою шею. Рукою сделал он знак, приказывая идти к деревьям; тут он принялся срывать плоды и есть их. И всякий раз, как я останавливался против его воли или слишком быстро шел, он так сильно бил меня ногами, что я поневоле должен был слушаться.
Целый день оставался он у меня на плечах, понукая меня, как вьючное животное; ночью же он снова заставил меня лечь и спал, не отрываясь от моей шеи. Утром он снова ударял меня, чтобы разбудить и чтобы я нес его по-вчерашнему.
И так оставался он у меня на плечах денно и нощно, и заставлял носить его, и безжалостно бил то ногой, то кулаком, чтобы заставить идти.
Еще никогда не терпел я в душе своей стольких унижений, а тело мое еще никогда не испытывало такого дурного обращения, как от этого старика, который был сильнее и крепче молодого и безжалостнее погонщика ослов. И я не знал уже, к чему прибегнуть, чтобы избавиться от него, и раскаивался в этом добром чувстве, побудившем меня взять его к себе на плечи. И поистине, желал я себе в то время смерти из глубины сердца моего.
Я уже долгое время находился в таком плачевном состоянии, когда однажды, бродя по его приказу под деревьями, на которых висели большие тыквы, я задумал сделать себе сосуды из высушенных тыкв.
Поднял я толстую сухую тыкву, давно уже упавшую с дерева, выдолбил, вычистил и, сорвав несколько прекрасных гроздей винограда, выжал в тыкву их сок. Потом я тщательно закупорил ее и поставил на солнце на несколько дней, пока сок не превратился в чистое вино. Тогда я взял тыкву и выпил достаточное количество, чтобы подкрепиться, но недостаточное для опьянения. Однако я все же повеселел, да так, что в первый раз стал скакать со своей ношей во все стороны, плясать и петь между деревьями. Я даже хлопал в ладоши, аккомпанируя своему танцу и смеясь во все горло.
Когда старик увидел меня в таком необычном расположении духа и убедился, что силы мои умножились так, что я нес его без всякой усталости, он приказал мне передать ему тыкву. Меня сильно раздосадовало это требование, но я так боялся старика, что не смел ослушаться, поэтому и подал ему тыкву, хотя и неохотно.
Он взял ее, поднес к губам, попробовал и, найдя напиток приятным, выпил все до последней капли, затем далеко отбросив тыкву.
Вино не замедлило оказать свое действие на мозг его, а так как он выпил достаточно для того, чтобы опьянеть, то сперва стал плясать по-своему и подпрыгивать у меня на плечах, а потом мускулы его ослабели, и, качаясь из стороны в сторону, он уже едва держался у меня на плечах.
Тогда я почувствовал, что меня не сжимают по-прежнему; быстрым движением я освободил шею от его ног и швырнул его на землю, где он и лежал неподвижно. Потом я бросился к нему и, подобрав под деревьями огромный камень, так ловко стал направлять удары, что размозжил ему череп и смешал его мясо с кровью. Он умер. Да не сжалится никогда Аллах над душой его!
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Чувствуя при виде его трупа в душе своей еще большее облегчение, нежели в теле, я стал бегать от радости и добежал таким образом до берега и до того самого места, на которое выбросило меня море во время крушения моего корабля. Судьбе было угодно, чтобы как раз в эту минуту матросы со стоявшего на якоре судна причалили к берегу, чтобы сделать запас пресной воды. Увидев меня, они крайне удивились, окружили меня и после первых приветствий с обеих сторон принялись меня расспрашивать. Я же рассказал им обо всем, что случилось со мною, как потерпел я кораблекрушение, как обращен был в состояние вьючного животного стариком, которого наконец убил.
Матросы остолбенели от удивления и воскликнули:
— Как дивно то, что ты избавился от этого шейха, которого все моряки знали под именем Морского Старика! Тебя одного не удалось ему задушить, ведь он душил своими ногами каждого, кем успевал завладеть. Благословен Аллах, тебя избавивший!
Потом они увезли меня на свое судно, где капитан их принял меня радушно и дал мне одежду для прикрытия наготы моей; и, выслушав мой рассказ, он поздравил меня с избавлением от гибели, и судно снова распустило паруса.
После нескольких дней и ночей пути мы вошли в гавань одного приморского города с хорошо построенными домами. Город этот назывался Городом обезьян по причине огромного количества обезьян, живших на окружающих его деревьях.
Я сошел на берег с одним из спутников своих, купцом, чтобы посетить город и попытаться завести там торговлю. Купец, сделавшийся моим другом, дал мне мешок из бумажной материи и сказал:
— Возьми этот мешок, набей его мелкими камнями и присоединись к жителям, выходящим из городских ворот. Делай то же, что и они будут делать, и ты много заработаешь.
И я сделал так, как он мне посоветовал, наполнил мешок мой мелкими каменьями, а когда закончил эту работу, увидел толпу жителей, выходящих из города с такими же мешками, как мой. Друг мой, купец, горячо рекомендовал меня им, говоря:
— Это бедный человек и чужестранец. Возьмите его с собою и научите зарабатывать хлеб. Оказав ему эту услугу, вы будете щедро награждены Воздаятелем!
Они отвечали:
— Слушаем и повинуемся! — и увели меня с собой.
После недолгого пути мы пришли в широкую долину, поросшую такими высокими деревьями, что никто не мог взобраться на них; на этих-то деревьях и жили обезьяны, а ветви деревьев гнулись под тяжестью больших плодов с жесткой скорлупой, и назывались эти плоды индийскими кокосовыми орехами.
Мы остановились под этими деревьями, и товарищи мои, положив свои мешки на землю, принялись бросать камнями в обезьян. И я стал делать то же, что и они. Тогда обезьяны рассвирепели и стали отвечать нам, швыряя с деревьев огромное количество кокосов. Мы же, защищаясь от их ударов, собирали кокосы и наполняли ими свои мешки.
Когда наши мешки были наполнены, мы взвалили их себе на плечи и вернулись в город, а там купец принял у меня мешок и заплатил за кокосы деньгами. Я же каждый день сопровождал собирателей кокосов и продавал свой сбор в городе, и так до тех пор, пока, сберегая свою выручку, я не нажил состояние, увеличившееся затем вследствие различных обменов и покупок и давшее мне возможность сесть на корабль и отправиться в Жемчужное море.
Так как я увез с собой огромное количество кокосов, то, заезжая на различные острова, я менял их на перец и корицу; а в других местах я продавал перец и корицу, и на вырученные деньги я мог отправиться в Жемчужное море, где нанял ловцов жемчуга.