И разошлись они, и каждый высказывал свое мнение или же отпускал острое словцо.
Зумурруд же с нетерпением ждала наступления ночи, чтобы остаться наедине с дорогим ее сердцу Али Шаром. Поэтому, как только солнце закатилось, а муэдзины призвали правоверных к молитве, Зумурруд сняла одежду и, оставшись в одной шелковой рубашке, легла на свое ложе. И спустила она занавесы, чтобы оставаться в темноте, и велела двум евнухам привести Али Шара, дожидавшегося в прихожей.
Придворные же и другие должностные лица уже не сомневались в намерении царя по отношению к Али Шару и говорили:
— Завтра, наверное, он назначит его старшим придворным или военачальником.
Вот и все о них.
Что же касается Али Шара, то с ним было вот что. Когда он вошел к царю, то поцеловал землю между рук его, поприветствовал его и затем умолк, ожидая вопросов. Тогда Зумурруд подумала в душе своей: «Нельзя сейчас же обнаружить, кто я; если он внезапно узнает, то может умереть от волнения».
И обратилась она к нему и сказала:
— Подойди ко мне поближе, о молодой человек! Скажи, был ли ты в хаммаме?
Он ответил:
— Да, о господин мой.
Она продолжала:
— Хорошо ли вымылся, надушился и освежился?
Он ответил:
— Да, о господин мой.
Она спросила:
— Наверное, принятие ванны возбудило аппетит твой, о Али Шар. Вот здесь, около тебя, стоит табурет с подносом, и на нем пирожное и цыплята. Прежде всего утоли свой голод.
Тогда Али Шар повиновался, наелся досыта и был доволен.
А Зумурруд сказала ему:
— Ты, верно, хочешь теперь пить? Вот, на другом подносе, стоят напитки. Пей сколько хочешь, а потом подойди ко мне.
И Али Шар выпил по чашке каждого напитка и робко подошел к царскому ложу.
Тогда царь взял его за руку и сказал ему:
— Ты очень нравишься мне, молодой человек! У тебя красивое лицо, я люблю красивые лица. Нагнись и растирай мне ступни!
И Али Шар нагнулся и, засучив рукава, принялся растирать ступни царя.
Через некоторое время царь сказал ему:
— Теперь помассируй ноги мои и бедра!
И Али Шар начал массировать ноги и бедра царя. И он был поражен и в то же время восхищен, обнаружив их нежность, гибкость и бесподобную белизну. И он сказал себе: «Йа Аллах! Бедра царя такие белые! И на них совсем нет волос!»
В этот момент Зумурруд сказала ему:
— О прелестный юноша, с руками, весьма умелыми в искусстве массажа, продли свои движения до моего пупка, проходя через середину!
Однако Али Шар внезапно остановился во время массажа и испуганно сказал:
— Извини, о господин мой, но я не знаю, как массировать тело выше бедер. Что умею, то я уже сделал для тебя.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и с присущей ей скромностью умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Все, что умею, я уже сделал для тебя.
При этих словах Зумурруд притворилась взбешенной и воскликнула гневным голосом:
— Как ты смеешь ослушаться меня! Клянусь Аллахом! Эта ночь, может, принесет тебе несчастье! Поспеши же исполнить волю мою! А я, в свою очередь, назначу тебя своим любовником и сделаю эмиром из эмиров и главнокомандующим всех моих войск!
Али Шар же спросил:
— Я не совсем понимаю, чего ты хочешь, о царь? Что я должен сделать, чтобы повиноваться тебе?
Она же ответила:
— Сними шальвары и ложись на тело мое!
Али Шар же воскликнул:
— Никогда в своей жизни я не делал таких вещей! Поэтому, если ты хочешь заставить меня совершить это, попрошу тебя отложить это дело до дня Страшного суда. Посему позволь мне уйти и вернуться в мою страну!
Но Зумурруд продолжила в еще более яростном тоне:
— Я приказываю тебе скинуть шальвары и лечь лицом вниз, в противном случае прямо сейчас ты лишишься головы своей! Давай, о юноша, спи со мной, и ты не раскаешься!
Тут уж Али Шару пришлось подчиниться. Он опустил шальвары и лег лицом вниз. А Зумурруд же сразу схватила его за руки и, взгромоздясь на него, вытянулась во весь свой рост на спине его. Когда же Али Шар почувствовал, что царь с таким нетерпением растянулся на нем, то сказал себе: «О Аллах! Сейчас он причинит мне какой-нибудь вред». Однако тут же он почувствовал на себе нечто мягкое, что ласкало его, словно шелк или бархат, и что-то нежное и в то же время округлое, нежные и в то же время уверенные прикосновения, и он сказал себе: «О Аллах! У этого царя кожа лучше, чем у всех женщин на свете!» И он ждал при этом самого неприятного. Однако спустя какое-то время, проведенное в этой позе, и не чувствуя ничего пугающего и пронзающего, он увидел, как царь внезапно скатился с его спины и лег рядом с ним. И Али Шар подумал: «Благословен и прославлен Аллах, не позволивший его зеббу подняться! Что бы со мной сталось, если бы это случилось?!» И он перевел дух, а царь в это время сказал ему:
— Знай, о Али Шар, что мой зебб привык подниматься только под пальцами. Так что давай сделай это, иначе ты лишишься жизни своей! Давай! Дай руку свою!
И, все еще лежа на спине, Зумурруд взяла руку Али Шара и мягко положила ее на округлость меж своих бедер. И Али Шар при этом прикосновении почувствовал эту округлость, высокую, как трон, и пухлую, как курица, и более теплую, чем горло голубя, и более страстную, чем сердце, опаленное страстью; и эта округлость была гладкой и белой, тающей и огромной. И вдруг он почувствовал, что под его пальцами она волнуется, как мул, ужаленный в ноздри, или как осел, которого огрели поперек спины! При этом наблюдении Али Шар, удивленный до невозможности, сказал в душе своей: «У этого царя есть щель, это точно! И это самая удивительная вещь из всех чудес!» И Али Шар, воодушевленный этим открытием и отбросивший последние сомнения, внезапно почувствовал, что его зебб начал возводиться к пределу своего возведения.
Этой минуты и ждала Зумурруд. Она вдруг засмеялась во все горло и наверняка упала бы от этого на спину, если бы уже не лежала на спине, и при этом она сказала Али Шару:
— Как мог ты не узнать меня, рабу твою, о возлюбленный господин мой?
Но Али Шар, еще ничего не понимая, спросил:
— Рабу господина?.. Какого господина, о царь времен?
Она же ответила:
— О Али Шар я ведь невольница твоя Зумурруд. Неужели не узнаешь ты меня по всем этим признакам?
При этих словах Али Шар внимательнее вгляделся в царя и узнал в нем обожаемую им Зумурруд. Он заключил ее в свои объятия и стал целовать ее, полный радости и счастья. А Зумурруд спросила:
— Будешь и теперь противиться моим желаниям?
Но вместо ответа Али Шар распластался на ней, как лев на овце, и, узнав дорогу, он засунул свой пастуший посох в мешок с провизией и продолжал идти, не заботясь об узости пути. И в конце этой дороги он еще долгое время оставался длинным, прямым и упорным носильщиком при этих вратах, и он был имамом этого михраба[48]. А она, со своей стороны, не отставала от него ни на пядь, и поднималась с ним, и вставала на колени, и покатывалась, и вставала, и задыхалась, следовала за его движениями. И на объятия она отвечала объятиями, и на повороты — поворотами, и воздыханиями — на вздохи. И они отвечали друг другу такими стонами и криками, что два маленьких евнуха, привлеченные шумом, подняли занавес, чтобы посмотреть, не нуждается ли царь в их услугах. И перед их испуганными взорами явилось зрелище: их царь лежит на спине, юноша — в любовной позе поверх него и отвечает на удар ударом, и нападает с копьем, и вонзает, и метает. При виде всего этого два евнуха…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Тут два евнуха поспешно отошли, говоря себе: «Несомненно, такие действия царя не соответствуют действиям мужчины, а скорее подходят для возбужденной женщины!» Однако они были достаточно осторожны, чтобы не разглашать этот секрет.
Когда наступило утро, Зумурруд облеклась в царские одежды и велела собраться на большом дворцовом дворе своим визирям, эмирам, советникам, военачальникам и именитым людям города, и она сказала им:
— Разрешаю вам, о вы все, мои верные подданные, сегодня же отправиться на ту дорогу, где вы встретили меня, приискать кого-нибудь другого и избрать его царем на мое место. Я решил отречься от престола и уехать в страну этого молодого человека, которого выбрал себе другом на всю жизнь; и это потому, что хочу посвятить ему все минуты своей жизни, так как отдал ему всю свою любовь. Уассалам!
На эти слова все присутствующие отвечали повиновением; невольники тотчас наперерыв принялись готовить все к отъезду и наполнять целые ящики дорожными съестными припасами, роскошными вещами, драгоценностями, великолепными одеждами, золотом и серебром. Все это навьючили на спины мулов и верблюдов. Когда же все было готово, Зумурруд и Али Шар сели в изукрашенный бархатом и парчой паланкин, прикрепленный к спине верблюда, и в сопровождении только двух маленьких евнухов возвратились в Хорасан, в город, где находился их дом и где жили их родные. И прибыли они туда благополучно; Али Шар же, сын Мадж ад-Дина, раздал щедрую милостыню бедным вдовам и сиротам и богато одарил друзей, знакомых и соседей своих. И жили Зумурруд и Али Шар долгие годы среди многочисленных детей, дарованных им Создателем. И достигли они крайних пределов радости и блаженства, продолжавшихся до той поры, пока не посетила их разрушительница всех радостей и разлучница любящих — смерть. Слава Тому, Кто живет вечно! И благословен Аллах на всех путях Своих!
— Но, — продолжала Шахерезада, обращаясь к царю Шахрияру, — ни одной минуты не думай, что рассказ этот восхитительнее рассказа о шести молодых девушках, из которых ни одна не походила на другую! И если стихи этого рассказа не превосходят все уже слышанные тобою, вели отрубить мне голову без малейшего промедления!