— Слава Аллаху, дарующему красоту и прелесть, давшему мне шесть дивных девушек, одаренных всеми совершенствами! Так вот, объявляю вам, что нахожу вас всех одинаково прекрасными и, по совести, не могу отдать предпочтение ни одной из вас. Придите же, ягнята мои, и обнимите меня все вместе!
При этих словах господина своего шесть отроковиц бросились в его объятия и стали ластиться к нему, и он ласкал их целый час.
Затем, поставив их в кружок перед собою, он сказал им:
— Сам я не хотел совершить несправедливость и отдать предпочтение которой-нибудь из вас. Но то, что не сделано мною, может быть сделано вами. В самом деле, ведь вы хорошо знаете суры Корана и сведущи в изящной словесности; вы читали древние летописи и историю наших отцов-мусульман; наконец, вы одарены красноречием и превосходным произношением. Поэтому я хочу, чтобы каждая из вас воздала хвалу себе, которой, по своему мнению, заслуживает, чтобы каждая указала на свои преимущества и достоинства и унизила прелести соперницы.
Так пусть состязание начнется, например, между соперницами по цвету кожи и формам, между белой и черной, между стройной и толстой, между златокудрой и черноволосой; но в этой борьбе вы должны сражаться только прекрасными словами, прекрасными изречениями, цитатами из произведений мудрецов и ученых, ссылаться на поэтов и опираться на Коран.
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Я хочу, чтобы каждая из вас воздала хвалу себе, которой, по своему мнению, заслуживает, чтобы каждая указала на свои преимущества и достоинства и унизила прелести соперницы.
И шесть отроковиц выслушали и повиновались, и началось очаровательное состязание.
Прежде всех встала белая невольница Лик Луны и знаком пригласила черную Зеницу Ока стать перед нею. И тотчас же сказала:
— О черная, в книгах ученых людей сказано, что Белизна говорила так: «Я свет сияющий! Я луна, восходящая на горизонте! Цвет мой ясен и очевиден! Чело мое сияет блеском серебра! И красота моя внушила поэту такие стихи:
Беляночка с блестящей гладкой кожей,
Она, как перл, заботливо хранима.
Она стройна, как начертанье буквы
«Алеф», а ротик — это буква «мим»;
Дуга бровей — два обращенных книзу «нуна*[49];
А взоры глаз — то тучи быстрых стрел,
Срывающихся с лука темных бровок.
Но если хочешь ты иметь понятье
О стройном стане и ланитах нежных,
То я скажу: ланиты — лепестки
Жасминов, роз и нежного нарцисса;
Ее же стан — то ветка гибкой ивы,
Что, трепеща, несет свои листы, —
За эту ветвь охотно отдадим мы
Весь пышный сад и все его цветы!»
Но, о черная, я продолжаю!
Цвет мой — цвет дня! Он также цвет померанцевого цветка и жемчужной утренней звезды!
Знай также, что Всевышний Аллах в чтимой нами книге сказал Мусе (мир и молитва над ним!), когда рука его была поражена проказой: «Положи руку свою в карман; и когда вынешь ее, ты увидишь ее белой, то есть чистой и непорочной».
И еще сказано в нашей книге: «Те, кто сумел сохранить лицо свое белым, то есть чистым и незапятнанным, будут в числе избранных милосердием Аллаха!»
Следовательно, мой цвет — царь всех цветов; в красоте моей мое совершенство, и в совершенстве — красота.
Богатые одежды и прекрасные уборы всегда идут к цвету моей кожи и еще ярче оттеняют блеск моей красоты, покоряющей души и сердца.
Разве не знаешь, что снег, падающий с неба, всегда бел?!
Разве не известно тебе, что правоверные для своих тюрбанов выбирают белую кисею?!
О, еще много дивного могла бы я сказать о цвете моем! Но я не хочу более распространяться о своих достоинствах, так как истина очевидна и как свет поражает взор. И к тому же я хочу поскорее рассказать о тебе, о черная, цвета чернил и навоза, опилки кузнеца, лицо ворона, самой зловещей из птиц!
Но прежде всего вспомни стихи поэта, в которых говорится о черной и белой:
Не знаешь разве, что цена жемчужин
От белизны зависит их молочной,
А что ты угля черного мешок
И сам легко за драхму покупаешь?!
Не знаешь ты, что в лицах белоснежных
Все видят только добрую примету,
Что в них сияет райская печать,
А лица черных лишь смола и вар,
Назначенный питать все пламя ада?!
Узнай также, что в летописи о праведниках передается, что святой человек Нух заснул однажды, между тем как сыновья его, Сам и Хам[50], стояли около него. И вот поднялся ветер и раскрыл его тело, обнажив скрытые части. Увидав это, Хам стал смеяться, забавляться этим зрелищем, так как был очень богат и важен и не хотел прикрыть наготы отца своего. Тогда Сам степенно поднялся и поправил одежду отца. Между тем Нух проснулся и, заметив, что Хам смеется, проклял его; а видя степенность Сама, благословил его. И сейчас же лицо Сама сделалось белым, а лицо Хама — черным. И с тех пор Сам сделался родоначальником пророков и пастырей народов, мудрецов и царей; от Хама же, убежавшего от отца, пошли негры-суданцы. И ты знаешь, о черная, что все ученые и вообще все люди согласны, что не может быть мудреца среди негров, в краях, где живут они!
При этих словах белой невольницы господин сказал ей:
— Довольно! Теперь очередь черной!
Тогда Зеница Ока, стоявшая до сих пор неподвижно, взглянула на Лик Луны и сказала ей:
— Не известно ли тебе, о невежественная белая, то место в Коране, где Всевышний Аллах клянется мраком ночи и светом дня? Так вот, Аллах в этой клятве упомянул сначала ночь, а потом уже день. Он не сделал бы так, если бы не предпочитал ночь дню!
И еще скажу! Разве черный цвет волос не есть украшение юности, подобно тому как белый цвет — признак старости и конца земных радостей?! И если бы черный цвет не ставился выше всех остальных…
На этом месте своего рассказа Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она продолжила:
Подобно тому, как белый цвет — признак старости и конца земных радостей, черный цвет волос разве не украшение юности?! И если бы черный цвет не ставился выше всех остальных, Аллах не сделал бы его столь дорогим глазу и сердцу, поэтому как верны слова поэта:
Коль так люблю я черный тела цвет,
То потому, что юно это тело,
Что в нем трепещет пламенное сердце,
Что жгучий свет горит во тьме зрачков,
А белизна… О, как она противна!
Белок яйца я дважды не вкушаю,
И белым мясом только поневоле
Питаюсь я, — противно мне оно!
И к белому я савану не в силах
Пылать любовью; к волосам седым
Я не склонюсь с лобзанием горячим!
А другой поэт сказал:
Коль я безумным стану от любви
К красавице с блестящим черным телом,
Не изумляйтесь, о мои друзья, —
Ведь все безумье, как врачи нас учат,
Должно сперва начаться с черных мыслей!
Потом, когда же собираются близкие друзья, как не ночью? И как должны быть благодарны мраку ночи влюбленные за то, что она скрывает их ласки, ограждает от нескромных взоров и порицаний. Напротив, какое отвращение должен внушать им нескромный дневной свет, мешающий им и обнаруживающий их. Одного этого различия должно бы хватить тебе, о белая! Но выслушай еще, что сказал поэт:
Я ненавижу женщин белокожих,
Вся кожа их как перхотью покрыта!
Моя ж подруга так черна, как ночь,
С лицом прекрасным, как луна-царица;
Лицо и цвет тот вечно неразлучны:
Когда бы тьмы не знали мы ночной,
Не знали б мы и лунного сиянья!
А другой сказал:
Мне ненавистен этот тучный отрок,
Он белизной обязан только жиру.
Но черный отрок полюбился мне:
Он строен, тонок и с упругим телом.
Когда с копьем я еду на турнир,
Всегда себе охотней выбираю
Я стройного младого жеребца,
Седлать слонов другим предоставляя!
Если бы, о белая, я продолжала перечислять тебе достоинства черного цвета и хвалы ему, то поступила бы наперекор пословице: «Ясное и краткое слово стоит больше, нежели длинная речь».
Только я должна еще сказать тебе, что твои достоинства рядом с моими крайне жалкие. Ты действительно бела, но бела ведь и проказа, а она душит и распространяет зловоние. Ты сравниваешь себя со снегом, но разве позабыла, что в аду есть не только огонь, но в некоторых его местах и снег, порождающий страстный холод, терзающий осужденных сильнее ожогов от огня?! И если ты сравнила меня с чернилами, то разве позабыла, что чернилами написана Книга Аллаха и что черен драгоценный мускус, который дарят друг другу цари?! Наконец, советую для твоего же блага припомнить слова поэта:
Ко мне мой друг пришел сегодня ночью,
И рядом мы с восторгом улеглись.
Нас свет застал в объятиях друг друга.
Когда б я мог Аллаха умолить,
Просил бы я все дни ночами сделать,
Чтоб мог мой друг со мною вечно быть!
Припомни также слова другого поэта:
Ужели не заметил ты, что мускус
Не мускус был бы, если б не был черен,
Что потому презренен только гипс,
Что так он бел? О, как ценится зрачок
В людских глазах и как белок неважен!
Когда Зеница Ока закончила, господин ее Али эль-Ямани сказал:
— Без сомнения, о черная, и ты, белая невольница, вы обе говорили прекрасно. Теперь черед двух других.