Когда же все будет готово, сделай свое духовное завещание, о эмир Муса, и отправимся в путь.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Но когда все будет готово, сделай свое завещание, о эмир Муса, и отправимся в путь.
Выслушав все это, эмир Муса, наместник магрибский, призвал имя Аллаха и не колебался ни одной минуты. Он собрал своих военачальников и высших чиновных людей, написал при них свое духовное завещание и назначил преемником своим сына своего Гаруна. После этого он велел готовиться к отъезду, взял с собой несколько лучших людей и в сопровождении шейха Абдассамада и гонца халифа, Талиба, направился к пустыне с тысячей верблюдов, навьюченных водой, и тысячей других, нагруженных разными съестными припасами.
Караван шел по пустыне целые дни и месяцы, не встречая на своем пути ни одной живой души. И путешествие продолжалось среди бесконечного безмолвия до тех пор, пока однажды не заметили путники вдали что-то вроде блестящего облака, к которому они и направились.
И узнали они, что это здание с высокими стенами, построенное из китайской стали и поддерживаемое четырьмя рядами золотых колонн, имевших четыре тысячи шагов в окружности. Но купол этого здания был из свинца, и на нем сидели тысячи воронов, единственных здешних обитателей. На большой стене, где находился главный вход — массивная дверь из черного дерева с золотыми украшениями, — виднелась огромная доска из красного металла, на ней начертана была надпись ионическими литерами, которую шейх Абдассамад разобрал и перевел эмиру Мусе и его спутникам:
Войди сюда и узнай, что случилось с теми, кто были повелителями.
Они погибли все. Едва успели они отдохнуть под тенью моих башен.
Они рассеялись, как тени, рассеиваемые смертью.
Рассеяны были, как солома, пред лицом смерти.
Эмир Муса был чрезвычайно взволнован, слушая слова, которые переводил почтенный Абдассамад, и прошептал:
— Нет иного Бога, кроме Аллаха! — а потом сказал: — Войдем!
И, сопровождаемый своими спутниками, он переступил через порог главного входа и вошел во дворец. Перед ними среди молчаливого полета больших черных птиц высилась гранитная башня, вершина которой исчезала в вышине и у подошвы которой расположено было кругом четыре ряда по сто гробниц, окружавших монументальный саркофаг из полированного хрусталя, на котором была надпись ионическими золотыми литерами, изукрашенными драгоценными камнями:
Опьянение усладами жизни прошло, как проходит горячечный бред.
Не был ли я свидетелем столь многих событий?
Не блистал ли я славой в мои славные дни?
Не прозвучали ли копыта моего коня во многих и многих столицах?
Не разрушил ли я множество городов, как разрушает самум-истребитель?[58]
Не влачил ли я многих властителей за своей колесницей?
И многих законов не продиктовал ли я миру?
И вот опьянение усладами жизни прошло, как проходит горячечный бред.
И оно оставило столь же мало следов, как оставляет их пена на песке морском.
Смерть настигла меня, и всей властью своей не мог я оттолкнуть ее.
Ни войска мои, ни царедворцы не могли защитить меня от нее.
Выслушай, путник, слова, которых никогда не
произносил я при жизни: «Соблюдай душу свою!
Наслаждайся в мире спокойною жизнью, мирной красотой ее!
Завтра смерть похитит тебя!
Завтра земля ответит тем, кто станет звать тебя: «Его уж нет!
И никогда ревнивые недра мои не отдают тех, кого поглотили навеки!»».
Услышав эти слова, переводимые шейхом Абдассамадом, эмир Муса и его спутники не в силах были удержаться от слез. И долго стояли они перед саркофагом и могилами, повторяя друг другу их мрачные слова.
Потом направились они к башне, в которой была запертая двустворчатая дверь из черного дерева, а на ней — следующая надпись, также выгравированная ионическими литерами, украшенными драгоценными камнями:
Во имя Вечного, Непреходящего,
во имя Господина силы и мощи
научись, путник, посещающий эти места,
не гордиться внешностью —
ее блеск обманчив!
Научись примером моим
не ослепляться обольщениями —
они могут привести тебя к погибели!
Я расскажу тебе о моем могуществе…
У меня было десять тысяч прекрасных коней
в конюшнях моих, и конюхами при них были
взятые мною в плен цари.
В моих покоях была у меня тысяча девственниц
царской крови и тысяча других, из тех, чьи дивные груди
и красота заставляют бледнеть луну.
Мои супруги дали мне многочисленное потомство,
тысячу князей, храбрых, как львы.
Я владел несметными сокровищами; под моею властью
склонялись цари и народы от востока
до крайних пределов запада,
покоренные моим несокрушимым войском.
И думал я, что могущество мое вечно, а жизнь моя
продлится века, как вдруг раздался глас, возвещавший
мне непререкаемые веление Того, Кто не умирает!
Тогда стал размышлять я о судьбе своей.
И собрал я тысячи своих воинов, конных и пеших,
вооруженных копьями и мечами.
И собрал я царей, данников моих и наместников моих,
и военачальников.
И при них при всех велел я принести лари и сундуки
с моими сокровищами и сказал им всем:
«Все эти богатства, все эти груды золота и серебра отдам вам,
если продлите хотя бы на один день земную жизнь мою!»
Но они не поднимали глаз и стояли в молчании.
И умер я тогда, и дворец мой сделался убежищем смерти.
Если хочешь знать мое имя,
то вот оно: Куш бен-Шаддад бен-Ад Великий.
Услышав эти высокие истины, эмир Муса и спутники его разразились рыданиями и долго проливали слезы. Затем вошли они в башню и стали ходить по обширным залам, пустынным и безмолвным. И пришли они наконец в залу, еще более обширную, чем все остальные, и в которой потолок был в виде купола, и в которой одной стояла мебель.
То был огромнейший стол из сандалового дерева, украшенный чудной резьбой. На столе выделялась надпись такими же буквами, как все остальные виденные ими надписи:
В давнопрошедшее время за этот стол садились
тысяча кривых царей и тысяча царей,
обладавших обоими глазами.
Теперь все они одинаково слепы в своих могилах.
Изумление эмира Мусы только возрастало ото всех этих загадок; и, не умея разгадать их, он записал эти слова на своем пергаменте; потом вышел из дворца, взволнованный до крайности, и вместе со своими спутниками снова направился к Медному городу.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
А когда наступила
она сказала:
Он вместе со своими спутниками снова направился к Медному городу.
И шли они в первый, второй и третий день до вечера. Тогда увидели они на высоком подножии, освещенном красными лучами заката, силуэт неподвижного всадника с поднятым копьем, железо которого казалось раскаленным огнем, одного цвета с пылавшим на горизонте светилом.
Когда они подошли к этому явлению, то увидели, что и всадник, и конь, и подножие были медные и что на металле копья, с той стороны, которая освещалась последними лучами солнца, огненными буквами горела следующая надпись:
Дерзкие путники, дошедшие до воспрещенных земель,
теперь вам не удастся вернуться!
Если путь к городу вам неизвестен, поверните меня руками
вашими на подножии моем и направьтесь
к той стороне, к которой я обернусь лицом.
Тогда эмир Муса подошел к всаднику и толкнул его рукой. И тотчас же с быстротой молнии всадник повернулся, и лицо его остановилось в направлении, противоположном тому, по которому шли путешественники. И шейх Абдассамад признал, что ошибся и что всадник вернее указывает путь.
Тотчас же он повернул караван и вступил на новый путь и шел по нему целые дни и другие дни до тех пор, пока с наступлением ночи не дошел до столба из черного камня, к которому было приковано цепью странное существо. Только половина его тела виднелась над землей, остальная же глубоко ушла в землю. Выступавшая из земли часть туловища казалась чудовищем, рожденным адскими силами. Она была черна и огромна, как ствол засохшей и потерявшей свою листву старой пальмы. У чудовища было два громадных черных крыла и четыре руки, из которых две напоминали когтистые лапы львов. На ужасающем черепе его дико вращались стоявшие ежом, жесткие, как хвост дикого осла, волосы. В глазных впадинах его сверкали огненные глаза, между тем как посередине лба с двумя бычьими рогами открывался неподвижно устремленный глаз, из которого исходили зеленые лучи, напоминавшие глаза тигров и пантер.
При виде путешественников чудовище замахало руками и закричало ужасающим криком, как будто стараясь разорвать цепи, приковывавшие его к столбу. Объятый ужасом караван стоял неподвижно, не имея сил ни идти вперед, ни отступать.
Тогда эмир Муса спросил у шейха Абдассамада:
— Не можешь ли, уважаемый шейх, сказать нам, что все это значит?
Шейх же ответил:
— Клянусь Аллахом! О эмир, это превосходит мое понимание!
А эмир Муса сказал:
— Так подойди и спроси его! Быть может, он сам объяснит нам все!
И шейх Абдассамад не хотел показать, что боится; он подошел к чудовищу и закричал ему:
— Именем Господа, держащего в руках Своих мир, видимый и невидимый, заклинаю тебя, ответь мне! Скажи, кто ты, с каких пор ты здесь находишься и за что подвергся такой страшной каре?
Тогда чудовище залаяло.
И вот какие слова услышали эмир Муса, шейх Абдассамад и спутники их:
— Я ифрит из потомков Иблиса, отца джиннов. Зовут меня Дайш бен-Алаймош. Я прикован здесь незримою силой на веки веков. В былое время в этой стране, управлявшейся морским цар