исторгающий царей из их дворцов и бросающий их
в тесные недра могил.
И душа их, проснувшись в уравнивающей всех земле,
видит их превращенными в груду пепла и праха.
У их ног лежал город, походивший на сонное видение.
Услышав эти слова, эмир Муса воскликнул:
— О высокая истина! О пробуждение души в уравнивающей всех земле! Как все это поразительно!
И тотчас же записал он эти слова на своем пергаменте. Но шейх переводил уже вторую надпись, которая гласила:
О сын человеческий!
Зачем ослепляешь себя собственными руками?
Как можешь ты доверять мирской суете?
Разве не знаешь ты, что это временное пристанище,
переходное жилище?
Скажи, где цари, основавшие царства?
Где завоеватели — владыки Ирака,
Испагани[60] и Хорасана?
Они прошли, как будто их никогда и не было!
И эту надпись переписал эмир Муса и в сильном волнении выслушал третью:
О сын человеческий!
Проходят дни, и ты равнодушно смотришь,
как жизнь твоя приближается к своему концу.
Подумай о дне Страшного суда пред лицом
Господа твоего!
Где владыки Индии, Китая, Сины[61] и Нубии?[62]
Неумолимое дыхание смерти погрузило их в небытие!
И эмир Муса воскликнул:
— Где владыки Индии, Сины и Нубии? Они погружены в небытие!
Четвертая же надпись гласила:
О сын человеческий!
Ты утопаешь в наслаждениях и не видишь,
что на плечах твоих уже сидит смерть,
следящая за всеми твоими движениями!
Свет подобен паутине, и за ее хрупкою тканью
тебя стережет небытие!
Где люди, питавшие большие надежды,
где их скоротечные предначертания?
Они переселились в могилы своих дворцов,
где обитают теперь совы!
Тогда эмир Муса, будучи уже не в силах сдерживать свое волнение, принялся плакать, и плакал долго и много, подпирая виски руками. И говорил он себе: «О тайна рождения и смерти! Зачем жить, если смерть дает забвение жизни? Но одному Аллаху известны судьбы, и долг наш в том, чтобы преклоняться в безмолвной покорности!»
И после таких размышлений он вместе со своими спутниками направился к лагерю и приказал своим людям немедленно приняться за работу, чтобы при помощи стволов и древесных ветвей построить длинную и крепкую лестницу, которая помогла бы им влезть на верхушку стен, и оттуда попытаться проникнуть в город, не имевший ворот.
И тотчас же принялись люди искать стволы деревьев и толстые сухие ветви, обстругали их как можно лучше своими саблями и ножами, связали их своими тюрбанами, поясами, веревками, ремнями и упряжью верблюдов и построили лестницу, достаточно длинную, для того чтобы влезть на стены. Тогда они перенесли ее в самое удобное место, подперли ее большими камнями и, призывая имя Аллаха, начали медленно взбираться по ней.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Медленно начали они взбираться по лестнице с эмиром Мусой во главе.
Но некоторые из них остались внизу, чтобы наблюдать за лагерем и окрестностями. Эмир Муса и его спутники ходили по стенам некоторое время и дошли наконец до двух башен, соединенных медною двустворчатой дверью, обе половины которой были так плотно приложены, что невозможно было пропустить и конца иглы между ними.
На этих дверях было рельефное изображение золотого всадника с протянутой рукою и раскрытой кистью руки; а на ладони его были начертаны слова ионическими буквами, которые шейх Абдассамад тотчас же разобрал и перевел так:
Потри двенадцать раз гвоздь, находящийся в моем пупе.
Тогда эмир Муса, хотя и удивился таким словам, но подошел к всаднику и заметил, что действительно золотой гвоздь был воткнут как раз в середину его пупа. Он протянул руку и потер этот гвоздь двенадцать раз. И при двенадцатом разе дверь отворилась настежь и обнаружила витую лестницу из красного гранита. Тотчас же эмир Муса и его спутники спустились по этой лестнице в залу нижнего этажа, выходившую на улицу, где стояли воины, вооруженные луками и мечами. И эмир Муса сказал:
— Пойдемте к ним, прежде чем они обеспокоят нас!
И подошли они к этим стражам, некоторые из которых стояли со щитами и саблями наголо, а другие сидели или лежали; эмир Муса обратился к тому, кто казался их начальником, и ласково пожелал ему мира; но человек не пошевелился и не ответил на его приветствие; и остальные стражи оставались неподвижными, устремив глаза в одну точку, не обращая никакого внимания на пришельцев, как будто их и не было вовсе.
Тогда эмир Муса, видя, что эти стражи не понимают по-арабски, сказал шейху Абдассамаду:
— О шейх, говори с ними сперва по-гречески!
Но так как и это ни к чему не привело, то с ними стали говорить по-индийски, по-еврейски, по-персидски, по-эфиопски и по-судански; но ни один из них не понял ни слова и не пошевелился даже.
Тогда эмир Муса сказал:
— О шейх, быть может, эти стражи обиделись на то, что ты не поклонился им по обычаям их стран. Поэтому ты должен кланяться им, как принято в различных известных тебе странах.
И почтенный Абдассамад, не медля ни минуты, стал делать все приветственные движения, принятые у всех народов и во всех странах, которые он посетил. Но ни один из стражей не шевельнулся, и все они продолжали стоять в прежних позах.
Тогда до крайности удивленный эмир Муса не захотел более настаивать; он велел своим спутникам следовать за собой и пошел дальше, не зная, чему приписать немоту этих стражей. А шейх Абдассамад говорил себе: «Клянусь Аллахом! Никогда в своих странствованиях не видел я ничего подобного!»
И шли они так до тех пор, пока не подошли к базару. Они нашли ворота отворенными и вошли внутрь. Базар был полон людей, которые продавали и покупали; выставки лавок были дивно убраны товарами. Но эмир Муса и его спутники заметили, что и продавцы, и покупатели, и вообще все находившиеся на базаре точно сговорились и застыли в своих движениях и позах, как только их увидели пришельцы; казалось, они только ждали ухода чужеземцев, чтобы вернуться к своим обычным занятиям. А между тем они не обращали никакого внимания на их присутствие и выражали свое неудовольствие по поводу их непрошеного появления лишь презрением и пренебрежением. А чтобы придать еще большее значение этому пренебрежению, все молчали, когда они проходили, так что под обширными сводами базара среди всеобщего безмолвия раздавались только их шаги. И прошли они таким образом, не встретив ни доброжелательного, ни враждебного движения, ни улыбки, ни насмешливого словца, прошли лавки ювелиров, шелковые лавки, лавки шорников, суконщиков, башмачников и москательщиков[63].
Пройдя базар, где продавались благовония, они внезапно очутились на обширной площади, где блеск солнца был тем поразительнее, что на базаре освещение было умеренное и глаза их привыкли к мягкому свету.
В глубине площади, между медными колоннами громадной высоты, служившими подножием огромным золотым зверям с распущенными крыльями, возвышался мраморный дворец с медными башнями по бокам, и охраняли его стоявшие вокруг всего дворца неподвижные, вооруженные копьями и мечами люди.
Золотая дверь вела в этот дворец, и эмир Муса со своими спутниками вошел в него.
Галерея, поддерживаемая колоннами из порфира, шла вдоль всего здания и вокруг двора с водоемами из разноцветного мрамора; галерея служила арсеналом, поскольку повсюду: на колоннах, стенах и потолке — висело дивное оружие, украшенное драгоценными инкрустациями, вывезенными из всех стран мира. По всей этой светлой галерее расставлены были скамьи из черного дерева изумительной работы, украшенные золотом и серебром; на них сидели или лежали воины в парадной одежде, но они не сделали ни малейшего движения, ни чтобы преградить путь посетителям, ни чтобы пригласить их продолжить странную прогулку.
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Но воины не сделали ни малейшего движения, ни чтобы преградить путь посетителям, ни чтобы пригласить их продолжить их странную прогулку.
И продолжали они идти по этой галерее, верхнюю часть которой украшал прекрасный карниз, на котором они увидели выгравированную золотыми буквами по лазурному полю надпись на ионическом языке, заключавшую высокие правила, и вот точный перевод их, сделанный шейхом Абдассамадом:
Во имя неизменного Властителя судеб!
О сын человеческий, поверни голову -
и ты увидишь смерть, готовую отнять у тебя жизнь!
Где Адам, отец рода человеческого?
Где Нух[64] и его потомство его?
Где грозный Нумруд?[65]
Где цари-завоеватели:
хосрои, цезари, фараоны, цари Индии и Ирака, властители
Персии и Аравии, где Искандер Двурогий?
Где владыка земли Гамам, и Карун[66], и Шаддад, сын Ада[67],
и все потомство Ханаана?[68]
Велением Предвечного они исчезли с лица земли
и дадут отчет в своих делах в Судный день.
О сын человеческий!
Не предавайся миру и его утехам!
Бойся смерти!
Почитание Господа и боязнь смерти —
основа всякой мудрости!
Таким образом ты пожнешь добрые дела, которые