окурят тебя благоуханием в день Страшного суда!
Записав на пергаменте эту сильно взволновавшую их надпись, они открыли большую дверь посередине галереи и вошли в залу, в центре которой был водоем из нежно-белого мрамора и струился фонтан.
Над этим водоемом в виде цветного потолка высился шатер из шелковых и золотых тканей, цвета которых были подобраны с величайшим искусством. Вода проведена была в этот бассейн по четырем маленьким каналам, образовавшим на полу залы прелестные изгибы, и каждый из этих каналов имел русло особого цвета: первый имел ложе из розового порфира; второй — топазовое, третий — изумрудное, четвертый — бирюзовое; таким образом вода окрашивалась сообразно цвету своего ложа и, освещаемая сверху светом, проходившим сквозь шелк шатра, придавала окружающим предметам и мраморным стенам нежные тона морского пейзажа.
Здесь вошли они во вторую дверь и очутились во второй зале. Они нашли ее наполненной старинными золотыми и серебряными монетами, ожерельями, жемчугами, рубинами и всякого рода самоцветными камнями. И все это лежало такими грудами, что по этой зале едва можно было пробраться в следующую.
Следующая зала была наполнена оружием из драгоценных металлов, золотыми, украшенными самоцветными камнями щитами, старинными шлемами, индийскими саблями, копьями, дротиками и панцирями времен Дауда и Сулеймана; и все это оружие так хорошо сохранилось, что казалось, оно вчера только вышло из мастерской.
Потом вошли они в четвертую залу, занятую шкафами и горками из драгоценного дерева, где в совершенном порядке хранились роскошные одеяния, ценные ткани и изумительно сработанная парча. Отсюда направились они к дверям, которые отворились и дали им доступ в пятую залу.
Вся она от пола до потолка была наполнена только вазами и сосудами для питья, для яств и для омовений: то были сосуды из золота и серебра, тазы из горного хрусталя, кубки из драгоценного камня, подносы из нефрита или агата различных цветов.
Полюбовавшись всем этим, они хотели уже уйти, как вдруг им захотелось приподнять обширный занавес из шелка и золота, скрывавший одну из стен залы. За этим занавесом они увидели большую дверь, искусно выложенную слоновою костью и черным деревом и запертую тяжелыми серебряными задвижками, без всяких признаков замочной скважины. Тогда шейх Абдассамад принялся изучать механизм этих задвижек и закончил тем, что нашел пружину, которая и уступила его усилиям. Дверь сама отворилась и пропустила путников в дивную залу, всю высеченную в виде купола из цельного мрамора, так тщательно отполированного, что он казался стальным зеркалом. Из окон этой залы, сквозь решетки из алмазов и изумрудов, лился свет, придававший всем предметам неслыханное великолепие. Посреди залы возвышалось нечто вроде кафедры, обтянутой шелковыми и золотыми тканями. Кафедру эту поддерживали золотые пилястры, на каждой из них сидела птица с изумрудными перьями и рубиновым клювом. От кафедры шли ступени из слоновой кости и спускались к великолепному ковру ярких цветов и искусного рисунка, на котором цвели цветы без запаха, зеленели травы без влаги и жило искусственною жизнью его лесов множество зверей и птиц, схваченных искусством мастера во всей их природной красоте и во всей точности их линий.
Эмир Муса и его спутники взошли на кафедру и остановились на верхней площадке, остолбенев от удивления. Под бархатным пологом, усеянным алмазами и драгоценными камнями, на широком ложе из шелковых ковров, положенных один на другой, покоилась юная девушка с ослепительным цветом лица, с отяжелевшими от сна веками, оттеняемыми длинными изогнутыми ресницами, красота которой усиливалась дивным спокойствием ее черт, золотым венцом, придерживавшим ее волосы, диадемой из драгоценных камней, озарявшей ее лоб, и жемчужным ожерельем, ласкавшим ее золотистую кожу. По правую и левую сторону ложа стояли двое рабов; один из них был черный, другой белый, и были они вооружены мечами и стальными копьями. У самого ложа стоял мраморный стол, и на нем выгравированы были следующие слова:
Я дева Тадмора[69], дочь царя амаликитян[70].
Этот город — мой город.
Ты, путник, которому удалось проникнуть в него,
подойти сюда, ты можешь унести отсюда все,
что тебе понравится.
Но берегись и, привлеченный моими прелестями
и сладострастием,
не дерзай касаться меня рукою насильника!
Когда эмир Муса оправился от волнения, причиненного видом спящей отроковицы, он сказал спутникам своим:
— Пора нам удалиться отсюда, после того как мы увидели все эти изумительные вещи, и отправиться на берег моря, чтобы попытаться найти медные кувшины. Впрочем, вы можете взять в этом дворце все, что прельстит вас; но остерегайтесь и не поднимайте руки на царскую дочь и не прикасайтесь к ее одежде!
На этом месте своего рассказа Шахерезада увидела, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Но, — сказал эмир Муса спутникам своим, — не поднимайте руки на царскую дочь и не прикасайтесь к ее одежде!
Тогда Талиб бен-Сахль сказал:
— О эмир, ничто в этом дворце не может сравниться с красотою этой отроковицы. Жаль оставлять ее здесь, когда мы можем увезти ее в Дамаск и предложить халифу. Такой подарок имеет более цены, чем все кувшины с ифритами, лежащие на дне морском!
Эмир Муса ответил:
— Мы не должны прикасаться к царевне. Это было бы для нее оскорблением, а на наши головы навлекло бы бедствие!
Но Талиб воскликнул:
— О эмир, царевны, спящие или бодрствующие, никогда не противятся такому насилию!
И, сказав это, он подошел к отроковице и хотел взять ее на руки. Но вдруг упал мертвый, пронзенный мечами и копьями двух рабов, ударивших его и по голове, и в самое сердце. При виде этого эмир Муса не захотел ни минуты оставаться в этом дворце и приказал своим спутникам поспешить удалиться из него и идти к морю.
Когда они пришли на берег, то увидели множество черных людей, сушивших свои сети и отвечавших по-арабски на их приветствия, произнося обычную мусульманскую формулу. И эмир Муса сказал старшему из них, казавшемуся их начальником:
— О почтенный шейх, мы пришли сюда от имени нашего халифа Абд аль-Малика ибн Марвана искать в этом море кувшины, в которых заключены ифриты со времен пророка Сулеймана. Не можешь ли ты помочь нам в этом деле, а также и объяснить тайну этого города, где все люди остаются в неподвижности?
И старик ответил:
— Сын мой, прежде всего знай, что мы все, рыбаки этого берега, — правоверные, верим в Аллаха и пророка его (мир и молитва над ним!); но все находящиеся в этом Медном городе заколдованы с древних времен и останутся в таком состоянии до Судного дня. Что же касается кувшинов с ифритами, то достать их — самое легкое дело, так как и теперь у нас их целый запас; мы распечатываем их и варим в них рыбу и другую пищу свою. Мы можем дать их сколько вам будет угодно. Но прежде чем распечатать, следует похлопать по ним руками, так чтобы они зазвенели, и добиться от тех, кто в них живет, чтобы они признали истинность миссии нашего пророка Мухаммеда во искупление своего первоначального греха и выказали возмущение против верховной власти Сулеймана ибн Дауда! — Затем он прибавил: — Мы же, со своей стороны, хотим подарить вам в доказательство нашей верности господину нашему эмиру правоверных двух дочерей морского царя, которых мы выловили сегодня и которые прекраснее всех дев земных.
И, сказав это, старик вручил эмиру Мусе двенадцать медных кувшинов, залитых свинцом и запечатанных печатью Сулеймана, и двух морских царевен, которые были прелестными созданиями с длинными волнистыми волосами, с лицами, подобными луне, и дивными округлыми и твердыми, как морские гальки, грудями. Но тело их походило на человеческое только до пупа, а далее шел уже рыбий хвост, которым они вертели во все стороны, как женщины, когда они заметят, что обращают внимание на их походку. Голос у них был очень хорош, улыбка очаровательна, но они не понимали ни одного из известных языков и ничего не говорили, а на все обращенные к ним вопросы только улыбались глазами.
Эмир Муса и его спутники не преминули поблагодарить старика за его великодушие и доброту и пригласили его и всех с ним бывших рыбаков покинуть этот край и переселиться в мусульманскую страну, в Дамаск — город цветов, плодов и сладкой воды. Старик и рыбаки приняли приглашение, и все вместе отправились прежде всего в Медный город, где взяли все, что могли унести из дорогих вещей: драгоценные украшения, золото и все, что было легко на вес, но имело большую цену.
И спустились они с этим грузом с медных стен, наполнили этой неслыханной добычей ящики, в которых хранились раньше их съестные припасы, и пошли путем, ведущим к Дамаску, куда и прибыли благополучно после долгого путешествия, во время которого не случилось ничего особенного.
Халиф Абд аль-Малик был и очарован, и изумлен до крайности рассказом эмира Мусы обо всех испытанных им и его спутниками приключениях и воскликнул:
— Крайне сожалею, что сам не был с вами в этом Медном городе. Но с помощью Аллаха я сам скоро отправлюсь полюбоваться на все эти диковины и разъяснить тайну этих чар.
Потом захотел он собственноручно распечатать все двенадцать медных кувшинов. И открыл он их один за другим. И каждый раз выходил из них густой дым, принимавший форму страшного ифрита, тотчас же бросавшегося к ногам халифа и восклицавшего:
— Прошу Аллаха и тебя, о господин наш Сулейман, простить меня за мое возмущение!
И затем, ко всеобщему удивлению присутствующих, он исчезал сквозь потолок.
Не менее того изумлялся халиф красоте двух морских царевен. Их улыбка, и голос, и речь на неведомом языке трогали и волновали его. Он приказал поместить их в большом водоеме, где они пожили некоторое время и потом умерли от чахотки и непривычной теплой воды.