В то время как мы были погружены в эти печальные воспоминания, мы услышали сильный шум, похожий на гул моря, и вскоре мы увидали, что в залу, где мы сидели, вошла процессия, состоявшая из визирей, эмиров, придворных и именитых людей; но все они были из породы обезьян. Тут были и обезьяны крупной породы и были другие, более мелкие. И вот мы думали, что на этот раз пришел нам конец.
Но великий визирь обезьян, который был самой крупной породы, вместе с другими обезьянами, наиболее почтенными на вид, подошел ко мне, склонился передо мной и сказал на человеческом наречии, что он и весь народ признали меня своим царем и назначили моих трех мамелюков начальниками над их войском. Потом, приказав подать нам кушанье из жареных газелей, он пригласил меня сделать смотр войска из обезьян, моих подданных, перед битвой, которую мы должны дать их старинным врагам — гулям[78], обитавшим в соседней земле.
После этого я так сильно устал, что отпустил великого визиря и всех остальных и оставил при себе только моих трех мамелюков. Мы провели час в переговорах о нашем новом положении и решили как можно скорее спастись бегством из этого дворца и из этой земли; и мы направились к нашей лодке, но, подойдя к реке, мы увидали, что наше судно исчезло, и мы были вынуждены вернуться во дворец, где проспали до следующего утра.
Как только мы проснулись, великий визирь моих новых подданных пришел приветствовать меня и сказал, что все готово для битвы с гулями. В то же время остальные визири подвели к воротам дворца четырех огромных собак, взнузданных стальными цепями; они должны были служить мне и моим мамелюкам в качестве лошадей.
И вот я и мои мамелюки сели верхом на этих собак и поехали впереди, между тем как сзади нас с воем и ужасным криком следовала бесчисленное войско моих подданных, руководимое моим великим визирем.
После перехода, продолжавшегося весь день и всю ночь, мы очутились перед высокой черной горой, местом обиталища гулей, которые не замедлили показаться. Они были разнообразного вида, причем одни были страшнее других. У одних были бычьи головы на верблюжьем теле, другие походили на гиен, между тем как остальные имели неописуемый вид и не были похожи ни на один знакомый предмет, с которым можно было бы уловить сходство.
Едва гули заметили нас, как спустились с горы и, остановившись на некотором расстоянии от нас, стали осыпать нас градом камней.
Мои подданные отвечали тем же, и схватка стала вскоре ужасной как с одной, так и с другой стороны. Я и мои мамелюки, вооруженные луками, выпустили на гулей огромное количество стрел, которые убили их множество, к великой радости моих подданных; и это зрелище придало им большое мужество. Таким образом в конце концов мы одержали победу и пустились преследовать гулей.
Тогда я и мои мамелюки решили воспользоваться этим беспорядочным преследованием, чтобы верхом на наших собаках избавиться от моих подданных-обезьян; и вот мы, незамеченные ими, обратились в бегство и, скача галопом в противоположную сторону, скоро исчезли у них из виду.
Наконец после долгого переезда мы остановились, чтобы дать вздохнуть нашим верховым животным, и увидали прямо перед собой большую скалу, обтесанную в форме стола, а на скале — начертанную на иврите надпись, которая гласила:
О ты, узник, которого судьба забросила в этот край,
чтобы сделать тебя царем обезьян!
Если ты хочешь избавиться от твоего царства
посредством бегства, то знай, что две дороги
открываются перед тобою для твоего спасения.
Одна из этих дорог лежит направо, она самая короткая
и ведет к берегу океана, который окружает мир;
но она пересекает дикие пустыни,
наполненные чудовищными и злобными джиннами.
Другая дорога лежит налево, она длиною в четырехмесячный
переход, и она пересекает большую долину,
которая — не что иное, как Долина муравьев.
Взяв этот путь и избегнув муравьев,
ты дойдешь до Огненной горы,
у подножья которой лежит город евреев.
Я, Сулейман ибн Дауд, написал это для твоего спасения.
Когда мы прочли эту надпись, мы пришли в беспредельное удивление и поспешили пойти по левой дороге, которая, пересекая Долину муравьев, должна была привести нас к городу евреев.
В этот момент своего повествования Шахерезада заметила, что наступает утро, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Очнувшись от поразившего нас удивления, мы поспешили пойти по левой дороге, которая, пересекая Долину муравьев, должна была привести нас к городу евреев. Но не успели мы сделать однодневный переход, как услыхали, что земля колеблется под нашими ногами, и мы вскоре заметили появление моих подданных-обезьян, быстро приближавшихся с великим визирем во главе. Едва догнали они нас, как окружили со всех сторон, испуская громкие завывания от радости, что нашли нас, а великий визирь взял на себя труд быть выразителем всей этой радости, произнеся приветственную речь в нашу честь.
Эта встреча причинила нам большое разочарование, но мы тщательно постарались скрыть его, и вот мы с моими подданными готовились уже вернуться по дороге во дворец, как вдруг увидели, что из долины, которую мы в это время пересекали, выступило войско муравьев; и каждый из них был величиною с собаку. И в мгновение ока произошла страшная стычка между моими подданными и чудовищными муравьями, причем муравьи хватали обезьян в свои клещи и одним ударом разрезали их надвое, а обезьяны бросались десятками, чтобы убить только одного муравья.
Что касается нас, то мы решили воспользоваться этой битвой для того, чтобы обратиться в бегство верхом на наших собаках; но к несчастью, только мне одному удалось спастись, потому что мои три мамелюка были замечены муравьями, схвачены и разрезаны надвое их ужасными клещами. А я, оплакивая потерю своих последних спутников, доскакал до реки, которую я пересек вплавь, оставив на берегу свое верховое животное; затем я вылез здрав и невредим на другой берег и начал сушить одежды свои; после этого я погрузился в сон вплоть до утра, уверенный в своей безопасности, так как между мною и муравьями и обезьянами, моими подданными, находилась река.
Я проснулся на другое утро и отправился в путь. И шел я, питаясь растениями и корнями, дни за днями до тех пор, пока не пришел к вышеупомянутой горе, у подошвы которой я действительно увидал город; и это был город евреев, как и было сказано в надписи, но одно обстоятельство, которое я заметил позднее, сильно удивило меня: я заметил, что река, по сухому дну которой я пришел в тот день, чтобы войти в город, наполнена водой во все остальные дни недели; и тут я узнал, что эта река, изобилующая водами в остальные дни, не текла в субботу, в день праздника у евреев.
И вот я вошел в этот день в город и никого не встретил на улицах. Тогда я направился к первому попавшемуся мне на дороге дому, отворил дверь и проник туда. Я очутился тогда в зале, где сидело кругом множество лиц почтенной наружности. Тогда, ободренный их видом, я почтительно приблизился к ним и, поклонившись, сказал:
— Я Яншах, сын царя Тиглоса, владыки Кабула и начальника над племенем Бани Шалан. Я прошу вас, о господа мои, скажите мне, в каком расстоянии нахожусь я от своей страны и какою дорогой идти мне, чтобы попасть туда. Кроме того, я голоден.
Тогда все сидевшие там смотрели на меня, не отвечая; и тот, который, казалось, был их шейхом, не произнося ни слова, но объясняясь одними только знаками, сказал мне: «Ешь и пей, но не говори!»
И он указал мне на поднос, уставленный удивительными кушаньями, такими, каких я нигде в другом месте не встречал и главная составная часть которых, если судить по запаху, было растительное масло. Тогда я стал есть и пить и хранил молчание.
Когда я закончил, шейх евреев подошел ко мне и спросил меня, но опять объясняясь знаками: «Кто, откуда, куда?»
Тогда я тоже знаками спросил его, могу ли я отвечать, и на его утвердительный знак, сопровождаемый другим, означающим: «Произнеси три слова», я спросил: «Когда караван Кабул?»
Он ответил мне, также не произнося ни слова: «Не знаю».
И он знаком велел мне уйти, так как я закончил есть.
Тогда я поклонился ему, как и всем тем, кто был там, и вышел, крайне изумляясь этим странным приемом. Выйдя на улицу, я пытался собрать какие-нибудь сведения, когда наконец услыхал публичного глашатая, который кричал громким голосом:
— Пусть тот, кто хочет получить тысячу золотых и обладать невольницей несравненной красоты, следует за мною, чтобы совершить работу, отнимающую час времени!
Я, оторванный от всего, приблизился к глашатаю и сказал ему:
— Я берусь за работу, а с нею вместе я беру тысячу динаров и молодую невольницу!
Тогда он взял меня за руку и привел в роскошно обставленный дом, где на троне из черного дерева сидел старый еврей.
И глашатай поклонился перед ним и, представляя меня, сказал:
— Вот наконец молодой чужестранец, единственный человек, который откликнулся на призыв, выкрикиваемый мною в продолжение трех месяцев.
При этих словах старый еврей, хозяин дома, посадил меня около себя, выказал мне много расположения, обильно накормил и напоил и дал мне кошелек, содержащий тысячу золотых (без всякой фальши) монет. В то же время он приказал своим невольникам одеть меня в шелковое платье и отвести к молодой невольнице. И вот он стал предлагать мне ее заранее взамен будущей работы, о которой я еще и понятия не имел.
На этом месте своего повествования Шахерезада заметила, что занимается заря, и скромно умолкла.
Но когда наступила
она сказала:
Старый еврей приказал своим невольникам одеть меня в шелковое платье и отвести к молодой невольнице. И вот он стал предлагать мне ее заранее взамен будущей работы, о которой я еще и понятия не имел.